Это был крик, полный ликования, мощи, неприкрытого торжества; крик победителя, и в то же время — крик зверя. Без слов, на единых надрывных нотах — Саурон выплескивал все, что накопил за время бестелесности.

Рвал горло.

В клочья, в кровавую дымку, раскинув руки.

У Ветки зазвенело в голове; она сжалась, съежилась, но…

Виэль!

Беременность?..

Ребенок!

Ребенок эльфийского короля!

Решение пришло вмиг. Что делать, как себя вести, как держаться. Ни единой слезинки; никаких сомнений. Только мрачное отчаяние. Ах, если бы Синувирстивиэль сказала это до того, как ее взгляд упал во дворе на Азара… ах, если бы отмотать время назад — ненадолго, минут на двадцать…

Пока Аннатар выражал небесам восторг собственной персоной, Ветка успела пять раз заново прокрутить тот разговор с Трандуилом. И пять раз ответить ему иначе — поцелуем, нежностью, пониманием, готовностью простить и выслушать до конца. Дома. Он сказал — поедем домой. Он сказал…

Ветка подставляла сухое лицо холодному ветру.

Сзади ее обхватили руки мужчины — снова. Горячие.

Саурон тяжело дышал прямо в ухо; одной рукой накрыл грудь, другую почти спустил между ног. Саурон пах пеплом, горелой травой и отчего-то сладкими тополиными почками — смолистый, навязчивый запах, стоящий весной в больших городах.

— Детка… посмотри вниз, — голос был сиплым. Еще бы, так орать. — Это тебе бесплатная воздушная экскурсия по северному Средиземью. Ты больше никогда не увидишь такого, поэтому советую быть внимательной.

Ветка глянула.

Дракон разворачивался очень высоко — Эребор, Одинокая гора и Долгое озеро узнавались безошибочно. Резная бусина Дейла. Горстка мусора Эсгарота. И край безбрежного океана деревьев — могущественный остов Эрин Гален, все еще полный сил и великолепия. Макушки невысоких гор, грядой перерезающих северную окраину Леса. И всюду переплетение ветвей, уже подернутых первой дымкой листвы, и кроны хвойных деревьев, сияющие зеленым и голубым перламутром.

Спину девушки согревало тепло мужчины — казалось, он просто полыхал.

Наконец, удалось заговорить.

— Ч-что ты будешь со мной делать?

— Любить, детка. Любить, — тяжело упало сзади.

— Не будешь обменивать… требовать за меня каких-то условий?

— Вас у меня двое. Но балрогов гордец не уступит и шага леса. Я выставлю и вышлю ему условия, но я бы не обольщался, детка.

— Т-т-ты тоже считаешь, что я ношу ребенка?

— Я не считаю, я чувствую его тут, под своей ладонью. Это очень… сладко, детка. Сын Трандуила… желтоглазый сын. Волосы, как у отца, проклятая масть синдар. А глаза твои, детка.

Ветка пережила несколько кувырков внутреннего мироощущения, перестраиваясь, прилаживаясь к новой реальности. Теперь все приобрело иную ценность и выглядело в совсем другом ракурсе. Рушились целые пласты, которые были важны в прошлом; и воздвигалась необоримая твердыня, в которой Ветка была намерена оберечь сына. Любой ценой. Ерунда, что это дракон; пусть Трандуил ее и не любит, а лишь заглаживал вину Костика, доставшуюся ему в наследство; фигня, что она в плену.

Сохранить сына.

Сберечь желтоглазого принца!

— К-как мне тебя называть?

— Меня многие называют Хозяин. Но ты можешь звать Майрон. Я не люблю имена Саурон и Гортхаур, хотя за давностью лет и снисхожу отзываться на них… неплохи также имена Аннатар или Аулендил.

Ветка замолчала, обдумывая следующую фразу. Едва ей стоило двинуться, как чешуи топорщились, намекая на ранение или ампутацию.

Лес внизу все не кончался. Море, море деревьев. Бескрайние владения… ее короля.

Ее любимого короля.

Молчать и терпеть. Теперь даже это не так важно. Даже это.

Впереди показалась скалистая вершина, и на ней высокая башня. Черная, частично разрушенная.

— Когда этим местом владел Орофер, — сказал Майрон прямо в ухо Ветке, — он велел насадить на уступах башни и Голого Холма дикого винограда и вьюнов, цветущих белыми ароматными гроздьями, и других — с голубыми цветами. В те времена весь Дол Гулдур, звавшийся Амон Ланк, был оплетен зеленью и усыпан душистыми кистями. Мои орки не стали поливать цветочки. И они погибли. Нежная весна больше не цветет здесь. Символично, не так ли? Правда, и виноградом темное воинство не лакомится… но мы обходимся. Обходимся.

Ладони Саурона стиснули виски Ветки.

— Спи.

***

Глаза открывались с трудом.

Ветка лежала очень удобно, на мягкой постели. Раздетая. Только отчего-то под пальцами, на ключицах, покоилась эреборская бляха, чуть покалывая подушечки острыми уголками.

Сон покидал голову тяжело, как мед стекает с ложки… и первое, что вспомнилось — стоны лесного короля. Стоны страсти, жизнь, бьющаяся под пальцами; белоснежное тело, радость ритма и слияния.

Так.

Нет-нет-нет, что-то другое. Другое было важнее.

Ветка открыла глаза.

Высокие серые стены круглой башни, сложенной из гладко отесанного камня. Никаких окон. Словно это Эребор; но это не Эребор. Совсем под потолком две крошечные вертикальные щели — то ли бойниц, то ли просто вентиляции.

Круглая, не слишком большая комната. Как дно колодца.

Тяжелая дверь, явно запертая снаружи.

В середине — кровать, небольшой стол, сундук. Ковры. И, что Ветке совсем не понравилось, еще столик — ковш, тазик, и под столиком нечто медное с крышкой, на диво напоминавшее туалетное ведро из далекого другого мира. Вещь удобная, а в чем-то незаменимая. Но!

Ветка снова вспомнила последний разговор с Трандуилом, и с шипением повалилась лицом в постель. Ложе было огромным. А она была дура.

«Прости, прости, прости… прости, мой король… Я люблю тебя, прости, прости…» Перевернулась на спину. Положила обе руки на живот. Как оно там… бьется? Живет? Делятся клеточки? Не оно — он! Сын. Сын с желтыми глазами и мастью синдар.

Подышала, проглатывая слезы. Не надо. Смысла нет. Все и так предельно ясно.

«Мой мальчик, не бойся. Ты же воин, принц. Мы выберемся. Что бы ни было — не бойся. Я, твоя мать, Ольва Льюэнь обещаю тебе. Все. Будет. Хорошо. Верь мне».

Ветка некоторое время воображала себе неощутимый и невозможный ответ, поглаживая плоский живот пальцами. За это время она выносила, успешно родила в каком-нибудь экологически чистом водоеме, приложила сына к груди и разом увидела, как он, уже взрослый, на олене едет вслед за своим отцом.