Вот теперь она поняла разницу – только не понимала, в какой момент она так безнадежно и страшно заблудилась. Сутки напролет ее одежда и шкура Нюкты были промочены насквозь; голодной варжихе было тут почти нечего есть, и, хотя ночами они еще не мерзли, но охотиться тут было не на кого. Жирные нагулявшие за лето тело птицы не всегда попадались, да стрелы у Ветки кончились быстро – она сполна оценила, что сочетание «меткий глаз, косые руки» может прямо вести к гибели.

В отдельных бочажках водилась рыба – странно спокойная и жирная. Но пожарить ее было невозможно, так как сухие островки с хоть каким валежником встречались крайне редко. Ветка питалась сашими, Нюкта съедала остатки рыбин, которых женщина била острогой… но вкус к такой пище пропал после того, как однажды Ветка увидела в бочаге лица.

Странные, тонкие, прекрасные в своей смертельной искаженности лица витязей; оскаленные морды лошадей, провалившиеся глазницами, латные перчатки, сжимающие призрачное оружие… до утра Ветка просидела, вцепившись в Нюкту, скуля и плача, как и варжиха; а вокруг них на болоте танцевали бесконечные голубые огоньки, заманивая встать и шагнуть в никуда.

И снова Ветка на рассвете, заметив положение солнца, пыталась идти в другую сторону, на запад – и снова к вечеру оказывалось, что она шла не туда, сильно забирая то ли влево, то ли вправо…

Нюкта отощала и одичала, норовила удрать – она отсутствовала все дольше и дольше. Ветка то плакала, падая лицом в мокрый мох, то кричала во весь голос, убедившись, что иных бесноватых на болотах просто нет.

Она забыла ту внутреннюю тревогу и неудобство, которое ощущала возле дунадайнов. Они были тут с Нюктой вдвоем, и Ветке не с чем было сравнить то тянущее, отбрасывающее прочь чувство. Но сейчас в этом мокром кошмаре, в сырости и испарениях, от которых мутило и ее, и Нюкту, отказ от помощи следопытов казался ей верхом безумия. Она спятила, и даже не заметила, когда.

Ночами Ветка разговаривала с густым мехом на животе варжихи. Несгибаемая, но такая глупая теперь вера заставляла ее петь песенки и вспоминать сказки, обращаться к неродившемуся – и неизвестно доподлинно, существующему ли вообще – сыну. И даже имя для него нашлось само собой.

Ветка все равно видела перед внутренним взором не ребенка, а статного выросшего витязя, с белыми, серебряными волосами ниже плеч – как у Трандуила, и с желтыми глазами – как у нее самой… и хохотала, пугая выпей, так как эти видения ей самой казались теперь порождением странной лихорадки, вызванной сыростью и голодом.

Нюкта сильно изменилась – перестала играть, бегала беззвучно и бережно, сказки слушала внимательно.

Но голод есть голод.

Переходы от отчаяния к снова возрождающейся надежде были почти невыносимыми, и Ветка попросту не знала, что делать. Ни чутье зверя, ни знания человека не помогали найти путь к Андуину – или хотя бы к Мораннону.

***

Ветка забылась странным, лихорадочным сном. Проснулась она от того, что рядом с ней, прямо рядом, раздалось шлепанье и хныканье.

Женщина открыла глаза – и подпрыгнула.

Рядом с ней сидело странное создание, скорченное, бледное, с широкими стопами и тонкими паучьими пальцами рук – оно было поцарапано, и в характерных отметинах Ветка немедленно узнала отпечатки зубов Нюкты… создание это, однако, не выглядело забитым и слабым – оно шипело и плевалось, и проклинало варжиху, как только могло.

- Мы голодны, голодны, и нам от голода холодно, холодно! А мерзский, мерзский волк хватает з-субищами, как мы не просили, не просили…

- Ты разговариваешь? – подскочила Ветка. – Ты… кто ты?

- Мы бедный маленький крас-савчик, мы обворованный Смеагорл, обворованный, да, мерзским хоббитсом, хоббитсом… он украл нашу преллесть, и нам пришлось покинуть уютные пещерки! Мы долго шли, мы притомились, а тут волчиц-са, со своими зсубищщами….

Нюкта заворчала, сжевывая голодную пену. Ветка смотрела на странную тварь зачарованно.

- Тебе удобно так ходить… голым?

- Мы любим болот-цсе… любим… нам не мокро, отпустите нас, и мы пойдем восвояс-си! Голодные, обворованные, нищие, несчастные, мы пойдем восвояс-си… искать справедливос-сти…

В бочаге неподалеку плеснуло. Тварь, которая назвала себя Смеагорлом, замерла.

Ветка встала, перехватив острогу прочнее, сделала два танцующих шага – и замерла также.

В рассветных лучах чешуя всплывающей рыбы сверкала тусклым золотом. Огромная тварь, размером почти с этого Смеагорла – отличная цель; девушка изготовилась и ударила.

Она попала, но что произошло затем – ей было неведомо. Рыбина сдернула ее с зыбкого края бочага; странные силы тянули вниз – но цепкие невероятно сильные руки дергали вверх. Противный голос что-то орал, на другой ноге сомкнулись клыки Нюкты, а собственные пальцы Ветки накрепко вцепились в разом ставшую скользкой и словно живой острогу.

Снизу поднимались призраки воинов, и тоже кружили, пытаясь то ли отнять у женщины ее рыбину, то ли утянуть саму Ветку на далекое илистое дно…

И разом все кончилось – солнце взошло окончательно, мокрые насквозь Нюкта, женщина, странный голый чудик и рыбина тяжело дышали на мшистом холме.

- Помоги мне, пожалуйста, - быстро сказала Ветка, глядя в прозрачные глаза нечаянного спасителя. – Я понимаю, Нюкта поймала и прикусила тебя. Извини. Пожалуйста, помоги мне выйти к Андуину. Я заблудилась тут, и я не люблю жить в болотах. А я буду ловить рыбу. Всю дорогу.

- Вот так будешь ловить рыб-цсу, вот так, женщ-щинка, вот так? – засмеялось создание, и Ветка увидела, что зубов у Смеагорла мало, чтобы не сказать, что почти и нет. – Эдак ты нам будешь долж-шна, долж-шна. На что-то и сгодишься когда-нибудь. Давай клятву, што спасешь Смеагорла, когда сможешь. Когда он попрос-с-сит.

- Я клянусь, - сказала Ветка. – Клянусь спасти тебя, когда смогу, - и ударила кинжалом по рыбине – одно филе с бока себе, другое Смеагорлу, а голову и все, что осталось, кинула Нюкте. Варжиха с ворчанием схватила подачку.

- Без-столковая женщина, так много хорош-шего скормила варгу, глупому варгу… все глупцс-сы, и только хоббитс, мерзский хоббитс, лгун, предатель, мерзский хоббитс… о, моя прелес-сть…

Ветка рассталась со Смеагорлом вблизи от Рауроса. Когда голос водопада стал очевиден, странная тварь, с которой женщина даже немного подружилась, странно умная и житейски весьма непростая, удалилась обратно в Мертвые болота, сказав напоследок, что путь ее лежит к Темному Властелину, искать справедливости.

Ветка осталась в уверенности, что «его прелесть» - это самка того же вида, которую за какой-то надобностью отбил хоббит, имени которого Смеагорл при ней так и не произнес.

Безумие, владевшее Веткой на болотах, отступило в тот момент, когда она посмотрела в каменные глаза великих статуй. Мощь и державная гордыня Гондора была воплощена в них, и прототипами статуям были люди.

Люди.

Озеро лежало перед Веткой, слева, с западной стороны, оно медленно продвигало свои воды и низвергалось водопадом. А справа, с восточной стороны, начиналось нагорье, поросшее редким лесом, уже загорающееся алой и желтой листвой, предвещающей осень.

Ветка перевела взгляд на Нюкту и испугалась – сердце замерло и снова забилось, преодолев паузу.

Вокруг носа варжихи и у глаз появились прядки седой шерсти.

Нюкта смотрела в глаза женщины не отрываясь. Вот так, мудро и прямо.

Ветка обняла волчицу и прошептала: «Ты же все понимаешь, Нюкта… ты же все чувствуешь… Эру, что же делать…»

Варжиха вздохнула и повернула морду к северу.

*Согласно канону, Горлум три года бродил по подземельям, где у него забрал кольцо Бильбо, и только потом пустился на поиски «его прелести». Но я допустила ускорение событий – по хронологии «ЯЗВеря», Горлум выбрался из пещер спустя всего лишь примерно год, и продвигался в сторону Мордора. Далее все события, происходящие с ним, будут канонными.

Пребывая в плену у Трандуила (что произойдет в положенные сроки), Горлум залезет на дерево и откажется спускаться. Ольва отвлечет стражу и даст сбежать пленнику – в исполнение данной клятвы.