Харадский тракт позволил ей разжиться луком и стрелами, истлевшей одеждой, шлемом. Там впрямь было множество едва захороненных тел и могильников, которые пришлось ограбить.

Ветка не желала вспоминать этот путь.

Она не желала вспоминать, сколько раз они с Нюктой находились на самом краю гибели, встречая то орков, направляемых гневным, неостановимым и оскорбленным Багровым Оком, то южан, группой идущих за какой-то нуждой на север, то варгов, то хорошо вооруженных, собранных людей. Она не могла печалиться о Глорфиндейле… ей не хватало сил; не могла думать о будущей встрече с Трандуилом; поначалу Ветка еще вела календарь, ставя зарубки на палочке, а потом бросила и это. Девушка и волшебный варг, несущий драгоценный груз, шарахались, как два зайца, от каждого движения, от любого живого существа.

Нюкта особенно тщательно избегала других варгов; неизвестно, ощущала ли она свое особое положение, но, едва услышав дальние голоса или унюхав что-то в ветре, варжиха тут же залегала, затихала и замирала.

На десятый или двенадцатый день бегства ее чуть не застукала кавалькада всадников. Нюкта залегла, уже освоив эту науку, в остывающие после дневной жары камни; Ветка прикрыла себя и волчицу ветошью, глядя сквозь пыльную ткань на очертания всадника, поднявшего худую лошадь темной масти на высокий камень метрах в двадцати от нее. На лбу конника под надвинутым грубым серым капюшоном чуть взблескивал светлый металл, точно там был венец.

Плотные сумерки летнего вечера делали всадника страшным, словно призрачным; варжиха лежала тихо и только тепло дышала в Ветку, почти беззвучно, а девушка, напуганная Глорфиндейлом, не шевелилась и старалась даже не смотреть на проезжего. Послышались голоса и топот копыт остальной кавалькады, конь спрыгнул с камня и поскакал догонять своих, и всадники унеслись к югу, к Мордору, лишь взметнулись пыльные плащи. Ветка еще долго отходила от страха, и решила с той поры выбирать еще более нехоженные тропы.

В первые дни Ветка не отпускала от себя Нюкту, и дело дошло до того, что голодная волчица оборвала поводок и убежала. Ветка рыдала, упав на камни, пока зверь не вернулся – с трепещущим олененком в пасти. Все гуманистические заморочки тут же покинули девушку – и уже через пять минут она сырым ела сердце, твердой рукой вырезанное из груди животного – в сердце, говорил ей кто-то из эльфов, не бывает паразитов, это мясо по идее можно есть сырым и горячим.

Потом Ветку рвало, так как дичайший голод, испытываемый несколько дней до охоты Нюкты, не позволил сразу переварить кровь и свежую плоть. В организме начавшей терять зрение от переутомления Ветки позже прижился только крошечный запеченный на костре кусочек печени… а вот Нюкта спокойно сглотнула сырым всего олененка вместе с копытами.

Потом Ветка снова рыдала – это я, я должна охотиться для тебя, а на самом деле ты кормишь меня… Нюкта ворчала и уже привычно сворачивалась в люльку плотной шерсти, обволакивая Ветку густым запахом животного.

На другой день Ветка испекла оставшуюся ей голову олененка, и съела глаза, мозг, язык. В этот момент их бегство из судорожного метания в полубреду в панических попытках не упустить друг друга из виду превратилось в какое-то осмысленное движение к северу, а полный хаос в голове и истерические метания внутри невероятной безвыходности упорядочились. Девушка ощутила себя живой, сытой и даже полной неких сил, снова пробившихся из неизвестного, глубоко скрытого в каждом человеке источника.

Просыпаясь на рассвете, Ветка следила, чтобы утреннее солнце всегда оставалось справа, и каждый день уточняла направление. Иначе она не умела ориентироваться, а на берег Андуина выйти все никак не удавалось.

И она шла в Сумеречье. Мысль вертелась вокруг единственной темы. Можно идти, но нельзя прийти – пока не родится ребенок. Если уж Глорфиндейл обнажил против них меч… то даже самые лучшие, любимые и родные могут сделать то же самое, так как светлейшее дитя оказалось в грозном и хищном сосуде. Элронд так точно – не одобрит.

Или все-таки можно надеяться на помощь и понимание?

Аргументов, как доказать, что все хорошо, у Ветки не было. Да и хорошо ли?..

А если не идти в Сумеречье, то где зимовать? У нее не было одежды, она не умела выделывать шкуры, и даже огонь с помощью огнива, найденного у давно выветренного до костей покойника у Харадского тракта добывала с трудом – камень был побитый, побелевший, боек истерт.

Или все-таки идти?..

Будет ли Трандуил достаточной защитой, или он первым взмахнет сверкающими клинками – это не мое, это грязь, это осквернение?..

- Мы вдвоем с тобой, Нюкточка, - шептала Ветка, вжимаясь в густой мех, - вдвоем. Надо держаться нам. Ради маленького. Ты же слышишь его? Слышишь? – и снова принималась лепетать детские сказки, уткнувшись лицом в живот огромной волчицы, и глотать слезы.

Нюкта перестала казаться ей страшной – Ветка узнавала малейшие изменения мимики зверя. Это была совсем молодая, веселая, подвижная волчица, недавний щенок. Она играла, отбегала и возвращалась, и Ветка, убедившись, что силой Нюкту не удержать, каждый раз лишь судорожно выдыхала – я должна доверять, иначе ничего не выйдет, я должна доверять.

Временами Ветке казалось, что варжиха разумна и понимает речь. Она то выполняла команду «принеси две палки», или «ляг и перекатись на спину», то вдруг начинала пугаться и шарахаться около крошечного ручейка, делая вид, что перейти не может никак. Попытки Нюкты поиграть поначалу доводили Ветку до бессильных истерик… пока она не вспомнила, как в далеком прошлом занималась собаками. Нюкта явно была больше, чем собака, но отношения выровнялись и наладились. Нюкта стала больше слушаться ровного и спокойного тона, чаще показывала свою разумность, а Ветка вынуждала себя не подпрыгивать и не визжать каждый раз, когда варжиха скрывалась из поля зрения.

Когда они добрались до этих благих болотистых и нехоженных мест, наступило лето – яркое, солнечное, ароматное. Болота радушно встретили девушку в растрепанной странной одежде, черной кольчуге, перепутанными волосами, и бурую варжиху, инстинктивно сторонящуюся всех живых существ, кроме дичи, и показались раем.

Густые шапки мхов и окна трясин; могучие валуны и кусты, зацепившиеся за скудные огрызки твердой почвы, болотные цветы и обитатели, редкие полянки, поросшие разом всеми видами болотных ягод и ранних грибов… и везде – огромные, гигантские останцы стволов, почерневших и окаменевших, древние великаны умершего здесь когда-то леса.

Пищи на болоте было много.

Ветка наивно полагала что это уже Мертвые болота, исполненные дурнейшей славы, но на самом деле она застряла на относительно небольшом болотце Северного Итилиена, невдалеке от Хеннет Аннуна, которого велел опасаться Глорфиндейл. С высокого камня она еще видела тени гор, ограждающих Мордор; здесь вблизи были и утесы, и деревья, и роскошные луга, и на самом деле она была на много миль южнее, чем если бы добралась до Мертвых болот. Двигаясь на север, слева она оставляла Андуин, который мог бы быть путеводной тропой для нее, а справа скалы Мордора.

Но география чужого мира, которую ей приходилось изучать либо мало, либо в слишком экстремальной ситуации, оставалась непознанной, место – определенным неверно.

Ногти отросли, были обкусаны и обточены о шершавый камень. Волосы спутанной львиной гривищей лежали сейчас ниже шеи, до лопаток. Ветка едва разбирала их руками и мечтала, чтобы блохи, обитающие на Нюкте, не перебрались на нее. Расчесок у харадских трупов не было, и Ветка обходилась крепкой развилочкой рябины, выломанной и обструганной.

Девушка опасалась рассматривать свое тело, и особенно – покрывавшие его слои грязи, с которыми удалось разобраться только тут. Болотце показалось ей щедрым, укрытым от всех и вся, наполненным прогретой на июньском солнце теплой водой в бочагах, уютным и даже красивым.

Нюкта охотилась на водных птиц, жестких, как каучук, и совсем не жирных. Съедобными были опять же сердце и печень, но Ветка не сразу приспособилась потрошить дичь так, чтобы не залить всю тушку желчью. Варжиха всегда с большой осторожностью и благоговением принимала пищу, если самой Ветке удавалось метко пустить стрелу и добыть какую-либо дичь. Ветка же даже не останавливалась мысленно на ровной безжалостности, с которой она скручивала шеи шальным зайцам…