— Бильбо, — умильно прошептала Ветка.

— Ну да. Потом эорлинги собрали орков, помогли сжечь их и туши драконов, да и велел Тенгель оставшимся уходить — говорит, трава под снегом не годна для его лошадей, и лучше, чтобы они шли в родные равнины. Дядя благодарил их от имени Эребора и Сумеречья и позволил с пустоши взять золото в сумы — сколько у каждого всадника поместилось. Оставшееся злато собрали в повозки и отправили в Сумеречье пополам с Дейлом. То, что лежало на пустоши, дядя не пожелал заносить обратно в Эребор. Пришла ему в голову фантазия, что это из-за несправедливого раздела и его алчности воспряли драконы и случилась беда. Рохиррим ушли, а сам Тенгель остался, — с некоторым неудовольствием сказал Фили. — Долго тут был, в Эреборе, ходил все, изучал, свитки старые смотрел. К тебе заходил. Затем поехал в Дейл. Стоит сейчас возле Дейла лагерем, шатры да три десятка лошадей и всадников.

— Ну они вовремя прибыли… и золото забрали заслуженно… Фили, я нагрелась уже…

— На этом и все почти. Тебе наш гномский врачеватель помогал. Когда тебя принесли, ты была как лед из той лужи, в которой лежала. Вся покрыта кровью. Согревали горячей солью в мешочках, с травами, и теплыми хлебами — мама и Бильбо все время пекли и слали караваи. Обложат тебя теплым хлебом, сверху одеялом, но не сильно душным — чтобы дышало. Потом хлеб убирают, кутают в овчину. Так и лечили. Таркун не пошел за эльфами, он уехал с эорлингами — а до того был при тебе. Сказал, ты выживешь. Странное дело, ты не ранена была. Ни одной же царапинки. А вот начала умирать…

Фили, как мать, купающая младенца, взял на руки широкое полотно — и вынул Ветку из воды. Та, неспособная стоять сама, перекинулась через плечо рыжего гнома и сдавленно застонала. Сил было мало.

Фили обернул ее тканью и прямо в ухо защекотался усами:

— Ну что ты, Ольва? Ты же воин. Все хорошо. Теперь точно все хорошо будет.

Висюлька с его заплетенного косичкой уса коснулась шеи. Ветка чувствовала, что Фили улыбается.

— Нет, теперь никогда ничего хорошо не будет, — горестно сказала она, — ты не знаешь, что я наделала!

— И что же? — вопросил грозный, перекатывающийся глас Торина. — Фили… я же просил послать за мной! Просил — сразу! Сиюминутно!

— Так она больная! Голая! Мокрая! Попросилась в воду, потом хотела одеться, — отозвался Фили.

— Что же, что голая? Мы же тут не чужие уже, поди? — Торин потянул Ветку за плечо; она не устояла, и почти упала; но четыре руки подхватили ее с двух сторон.

— Э, — сказал Торин, — да, пока плоха. Что же, потом поговорим… когда покрепче станешь.

— Не переживай, я никуда не денусь, — тихо сказала Ветка.

Король-под-горой подхватил ее на руки и отнес в комнату. Ветка чувствовала, как Торин гневается, но гнев свой пока держит в узде. Ветке было страшно… в голове толпились мысли, много, обо всем сразу.

Запах металла, огня, камня, меха.

И синие глаза. Синие, как небо…

Это было последнее, что запомнила Ветка — и провалилась в беспомощный сон, чтобы избавиться от страшных картинок, наползающих одна на другую.

***

Проснулась…

Голова соображала намного яснее.

Было тепло.

Ветке потребовалось довольно приличное время, чтобы решиться пошевелиться и понять, что она лежит, спиной прижатая к кому-то живому.

Мужчина, несомненно мужчина, позади сладко и глубоко сопел, не всхрапывая, но ощущалось, что спалось соседу от души и на совесть. Ветка чувствовала, что у нее внутри все дрожит, и еще — что она очень голодна… но она вспомнила, кого и когда сама отогревала таким образом, вспомнила черные розы болтов, выросшие на спине Мэглина, и заревела. Пыталась плакать тихо, но так исхудала и ослабла, что каждое рыдание сотрясало ее целиком — и мужчина сзади проснулся. Сонным голосом забормотал:

— Сейчас-сейчас, ну что с тобой, ну Ольва… надоели мне эти булки, решил телом согреть, ты не пугайся, я же… ну что ты? А? Давай засвечу огонь… — начал вставать, но из образовавшейся щели между телами подуло вдруг таким холодом, что Ветка взвизгнула и вцепилась в Фили двумя руками, обняла его, прижалась. Гном повалился обратно на ложе, и начал гладить девушку по спине. Ветке отчетливо послышалось костяное дрынь-дрынь-дрынь, когда его пальцы проходили по бокам.

Ветка сунула мокрое лицо в грудь Фили, и постепенно успокаивалась.

Фили обнял ее уже двумя руками и перекатился на спину, плотнее натягивая одеяло.

Шепнул:

— Ты чего раскисла-то? Только проснулась и рыдать. Или я напугал? Это я по лени к тебе залез, не со зла.

— Мэ-эглин… Мэглин!..

— Да, — голос Фили стал суше, — он плох был. И не знаю, что тебе сказать. Его сильно подстрелили, ядовитыми стрелами. Там у эльфов и не разобрать было кто жив, кто нет… Трандуил…

— Я знаю, не надо, не надо, — Ветка почти взвизгнула, и вцепилась в молодого гнома, трясясь.

— Да я…

— Не надо-о! Пожалуйста, не надо!

— Хорошо-хорошо. Ну хорошо… ну Ольва… — Фили гладил одной рукой ее затылок, а другой спину. Потом вывернулся, разом замотав Ветку в одеяло, встал, щелкнул огнивом.

— Вот так. Хочешь, не хочешь, а ты еще пять дней провалялась. Итого двадцать, считай, один, и день в луже на пустоши. Мама развела козьего молока с медом и травами, велела поить хотя бы по одной ложке.

Ветка щелкала зубами — ушел, и она сразу замерзла. Но Фили, босиком, в полотняных штанах и рубахе, пододвинул стул и взял миску и ложку.

— Я вот хорошо помню, как ты меня с ложечки кормила! Руки и ноги растирала. Давай-ка. А то такая красотка стала, не передать. В комнате-то тепло, очаг топится. Просто из тебя силы ушли.

Дверь открылась, вошла Дис — в длинной шитой сорочке. Распущенные волосы гномки казались невероятно богатыми, а ткань очерчивала широкие, роскошные формы. Ветка подумала, что не заметила в прошлый раз легких усиков — но они вовсе не портили принцессу. Такие рисовали грузинским красавицам на старинных акварелях.

— Так, лоботряс… Иди в свои покои и начинай работать, к дяде отправляйся — пусть дело даст. Нечего больше тут околачиваться.

— Ну мам!

— Я сама покормлю и позабочусь. Дам женщин — ей помогать. Как договаривались. Пришла в себя, ест. Ты хотел тут сидеть, пока она в бреду. Что еще?

Ветка проследила за широкой спиной Фили, прослушала рапсодию «Ночные хлопки дверями»… и посмотрела на гномку. Та выжидательно держала в руке ложку с медово-молочным раствором.

— Дис, спасибо за меч… спасибо… — и Ветка снова начала рыдать.

***

В последующие дни Ветка едва-едва начала нормально есть. Возле нее находились то Бильбо, то Фили, норовивший пощекотать и рассказать веселую глупость, то Двалин, пыхтящий трубочкой около крошечного окошка. Чаще же это была одна из двух суровых гномок. Гномки заодно шили и подгоняли одежду. Ветка попросила их сшить пару платьев и по ее собственным рисункам. Одна гномка — с огромным носом и изрядными усами, заплетенными косицами, и другая, чуть помоложе Дис, с широкими бровями, сросшимися на переносице, внимательно выслушали пожелания.

Девушку ничего особенно не тревожило, кроме невероятной слабости, ураганной слезливости и того особого состояния, которое можно было бы назвать депрессией.

Ветка часами вспоминала каждую минуту из краткого обратного визита между мирами.

Каждую фразу.

Каждое слово.

Произошедшее впечаталось в нее, как рисунок впечатывается в злато на монетном дворе. Ветка не могла и не желала забывать ни единую деталь.

Самое время было бы ощутить себя победительницей, но увы.

Ветка думала, что их возвращению в Средиземье… каким бы оно ни вышло, но возвращению — невольно поспособствовали Халдир и Леголас, убив второго дракона. Судя по описанию боя, второе чудовище пало буквально через несколько минут после того, как Трандуил зарубил первое.

Из уверенности, что и Трандуил, и Мэглин непременно мертвы, родились сомнения, а с ними надежда. Но спросить Ветка пока не могла — слишком боялась. И потому просто вспоминала.