Что сказать оруженосцам, страже, воинам?

Молчать до привала? Единым переходом Леса не достичь — а обоз погиб на пустоши. Ночевки будут полевыми, практически по законам военного времени.

Ничего не говорить, поддержав репутацию вздорного и сумасбродного Владыки леса, которому не писан ни единый закон? Просто скакать возле Ольвы Льюэнь, гордо подняв голову… коситься на Глорфиндейла и Элронда, и предвкушать ночевку, когда она прижмется к нему — нет, не нагая, в двух плащах, потому что шатры сгорели, но…

Трандуил опустил голову.

Но они ему писаны. Ему писаны законы эльдар.

От окна потянуло сквозняком — и в морозном духе равнинного Дейла Трандуил почувствовал привкус соли. Морской соли, морского бриза, и словно услышал крики проклятых чаек.

Навеки проклятых.

Владыка Эрин Галена ощутил в ладони тонкие пальцы жены. Тонкие, полупрозрачные. Тогда, на причале, отошли все, кто силой своей фэа, силой целебных песен помогли удержать в ней жизнь всю долгую дорогу от Сумеречья до Гавани. Элронд, Галадриэль, Келебриан, Синувирстивиэль, Леголас.

Телери подготовили великолепный корабль, оснащенный шелковыми парусами цвета надежды, и он рвался у причала, как нетерпеливый конь на привязи. Надежды у повелителя Эрин Гален не было — но он не должен был отнимать ее у Леса, и потому держался, чтобы не взойти на палубу вместе с женой.

— Наклонись ко мне… наклонись, мой воин, мой любимый, мой ненаглядный.

Он встал на колено возле резного паланкина.

— Я буду не одна… вся радость наших дней, вся радость нашей любви будет со мной. Но ты должен поклясться мне. Это мое последнее желание в здешних пределах.

— Все, что угодно…

— Клянись, если твое сердце будет готово снова открыться — ты не станешь убивать любовь скорбью. Я знаю тебя, мой горячий. Пройдут годы… одиночество погубит тебя.

— Что?.. Как ты можешь… говорить такое?..

— Клянись. Ты обещал. Я каждый миг буду ждать счастья для тебя, и им обрету покой. Клянись, что не оттолкнешь любви… если она придет к тебе. Я предвижу ее, Трандуил, моя весна. Странную, очень странную… но…

Трандуил не мог поверить тому, что слышал.

Орофер и его собственная мать уже покинули Средиземье.

Корабль ждал.

Леголас слишком юн… и не готов править.

Голубые глаза, как две угасающие звезды, требовательно смотрели на него. Тонкое, бесконечно любимое лицо на шелке подушек… длинные сияющие локоны, укутывающие небольшой сверток у ее груди.

И легкий шепот.

— С каждой лигой, удаляющей меня от Средиземья, в нашу дочь будет возвращаться жизнь. Мы будем вдвоем, Трандуил Ороферион, а ты остаешься наставником и опекуном нашему сыну. Но сын не дочь. Он дальше, он вольный ветер. Позволь ему быть юным, не торопи его к ответственности и тяжести, знакомым правителям. Пусть будет свободным и легким, сколь получится. Нас будет двое в Валиноре, Трандуил. Я увожу бесценнейший дар валар… твой дар и плод нашей любви. Но наше с тобой время — истекло. И я тебя знаю. Клянись.

— Клянусь! — вскрикнул Владыка Сумеречья так, что его услышали все сопровождающие; но что за клятву потребовала жена — никто не знал. — Леголас! Простись с матерью и сестрой.

Юный — тогда истинно юный — Леголас бросился к паланкину с другой стороны. Целовал тонкие пальцы матери, крошечную, почти холодную ручку Эйлон, которую успели назвать и полюбить, но не успели как следует обласкать.

С каждой лигой…

К этим двоим будут возвращаться тепло, свет и силы…

И что бы ни говорил Глорфиндейл о чертогах Мандоса — там они будут жить.

Последним жестом жена благословила их, их всех, стоящих у причала, и с еле слышной песней надежды прижалась губами к лобику крошечной девочки. Она больше не принадлежала им, она больше не принадлежала Средиземью — она отдавала себя единственной цели, дочке, без остатка.

Корабль отчалил; Трандуил не удержался, рванулся в руках Элронда и Леголаса; Галадриэль и Синувирстивиэль пели, и он готов был убить их за их наполненные жизнью и магией женские голоса. Почему так?.. Почему… она и ребенок, почему?..

И долго Трандуил ненавидел себя за неосторожно данную клятву. Ненавидел, пристрастившись к вину и сверкающим, бессмертным, неумирающим камням — и с каждой минутой его внутренней ненависти к себе на Великую Пущу все больше надвигалась тьма, ползущая из Дол Гулдура.

Но теперь прошло время.

Прошло много времени.

Воспоминания не оставляли его, но боль притупилась. Как сказал Глорфиндейл? Утро радости и полчаса скорби на закате?.. Соединить несоединимое?..

Другой мир. Другое хроа.

Так долго жизнь текла размеренно, по определенным законам — битвы, схватки, тьма, переговоры, поездки в Лориен и Ривенделл, и бесконечное оплакивание каждой новой бессмертной жизни, потерянной в боях. И ни одного известия о новом эльда, снизошедшем в эти земли. Им словно указывали на дверь. Вон. Для вас уготовано теплое пристанище, полное песен и света; вон.

И вот…

Этот другой мир, до отказа наполненный людьми, чья жизнь потеряла там, видимо, какую-либо ценность… но что-то там было, что-то настолько сильное и поразительно живое, что это не поддавалось описанию. Как будто король Сумеречья сумел расслышать, обрести и встроить в свою собственную мелодию потерянную ноту. Как будто он, вернувшись, заново освежил все свои чувства, всю любовь к Средиземью, всю любовь к Лесу, всю любовь к жизни.

Трандуил покачал головой. Она знала?.. Супруга знала, что у него будет шанс начать жить заново?..

Проклятая клятва, за которую он ненавидел себя, оборачивалась спасением.

Так. Сперва — домой. Объяснения последуют там, и в первую очередь их достойны Леголас и Галадриэль, Элронд и Глорфиндейл. А затем Сумеречью будет объявлено, что грядет новая королева.

Трандуил не удержался и ехидно ухмыльнулся. Великий Эру Илуватар, Ольва! Ему предстоит мучиться не в одиночестве, Ольва сумеет пробудить всех. Расшевелить всех. Заставить жить… всех. Даже Элронд, сердитый, мудрый, всевидящий Элронд кажется таким живым и небезразличным… каким давно не казался.

Светлана. Капля жизни, Йул. Эльф ощутил, как по спине пробежали огоньки, когда он вспомнил ночь… и уже совсем с другими глазами Владыка Эрин Галена собрался выйти, мельком подумав, что упускает еще что-то важное. Очень важное, безгранично важное.

Но что?..

Как вдруг услышал дикий крик Синувирстивиэль, крик, от которого зазвенели стекла в окне:

— О-о-ольвааааа! Ольва-а-а…

========== Глава 29. Прощай ==========

Ветка встретилась взглядом с Мэглином.

— Ольва, — шепнул лесной эльф.

— Все нормально.

— Ольва!

— Отстань! — выкрикнула Ветка. — Мне надо побыть одной! Я… я пойду подышу воздухом. Туда, на балкон, на внутренний двор…

Девушка сделала два или три шага, и остановилась. Повернулась.

Мэглин смотрел на нее почти с ужасом.

Вернулась, обняла лаиквенди.

— Прости… правда, все хорошо. Мне правда… надо побыть одной.

Руки Мэглина мягко прошли по ее плечам. Губы коснулись лба.

— Ольва…

— Не спрашивай ничего, а?

— Я пойду с тобой.

— Мэглин, полный дворец народу. Мне надо просто побыть одной. Честно. Я буду вот там, на балконе, — Ветка показала пальцем на широкий балкон, выдвигающийся над двором; с него вниз стекала широкая лестница.

Мэглин заглянул в окно — там готовились к отъезду несколько рохиррим Тенгеля, ожидавшие своего короля. Рохан жаждал правителя.

Лантир, Эйтар, стражники Барда — все не торопясь приводили в порядок себя и оружие, беседовали. Погода была отличной — наконец-то стало заметно, что уже не зима с ее ледяными метелями и пронизывающим ветром, а начало весны. Небо голубое; яркое солнце золотило камни и стены возрождающегося Дейла.

Лаиквенди знал — Тенгель, Элронд, Синувирстивиэль, Бард завтракали; Глорфиндейл спал там, где был с вечера.

Мэглин неохотно кивнул, сдвинув брови.