Король Дейла, достойно разместив гостей, негромко посмеивался:

— Возрожденный город неплохо начал, как ты думаешь, Синувирстивиэль? Три короля… и почти что бал. Бал надежд, сказал бы я…

— Достойный град достойного правителя, — тихо ответила она. — Ужин и бал, достойные королей.

— Целительница… каким ты видишь свое место тут, в Дейле?

— Я уже отвечала. Я буду возле тебя, король Бард… помогать, сколь смогу, в труде и заботах. Я возьму девочек в обучение, чтобы к середине человеческой жизни они постигли тайны врачевания. Йаванна дала нам множество целебных растений… и я не вижу дурного в том, чтобы передать ее секреты людям, хотя ранее и не думала о наставничестве.

— Это прекрасно, Виэль. Я рад каждому дню, который ты проведешь тут. Но…

Бард взял обе тонкие руки эльфийки в свои. Если от тех, двоих, идут такие силы — это следовало использовать и на разрушение еще одного ледяного бастиона.

Синувирстивиэль посмотрела на свои тонкие пальцы, лежащие в руках Барда.

— Виэль, городу нужна королева. Виэль… я мог бы говорить о союзе Леса и людей… но я скажу иначе. Мне нужна королева. Утром Трандуил будет расположен выслушать такую просьбу. Что скажешь ты?

Синувирстивиэль, которая в беседе с Элрондом была куда как более уверена в своем выборе и решительна, смутилась; скулы и кончики заостренных ушей ее порозовели.

Не зная, куда спрятать лицо, она спрятала его на груди Барда, в шитье его кафтана. Руки мужчины легли на тонкие плечи эльфийки.

Мэглин неслышной тенью прошел до дверей покоев Трандуила, следуя за прекрасной парой, и встал на страже; но уже через минуту его сменил отдохнувший Лантир. Черноволосый нолдо сжал плечо лесного эльфа, и покачал головой — иди. Эта ночь не твоя.

***

Ветка подумала, что должна бы помнить о приличиях, в которые ее, как неразумного котенка, все тыкают и тыкают носом — например, она хоть и присела в прощальном реверансе, но ушла с Трандуилом молча, на глазах у всех, и даже не попытавшись изобразить, что идет в свою комнату.

Но думать о приличиях не хотелось — хотелось свободы, дикой, ничем не ограниченной, а потому — завтра, все завтра. Семь бед, один ответ, как говорят русичи.

И едва закрылись двустворчатые двери покоев, предложенных королю Сумеречного леса, Ветка, резко повернувшись к Трандуилу, замерла. Все попытки быть если не величественной, то хотя бы сдержанной, провалились; девушка тяжело дышала, готовая броситься на шею эльфу.

А вот король словно обрел за время ужина большее спокойствие. Отступил на расстояние вытянутых рук, продолжая удерживать самые кончики Веткиных пальцев… и рассматривал ее, с обычным выражением отчужденности и замкнутости. Но Ветка знала теперь больше — и смотрела не на резные черты лица, а в глубину глаз, где на дне голубого сияния плескались золотые капли. Теплые, страстные капли… желания. Да. Точно.

Хочет рассмотреть?

Ветка коротко вздохнула, облизала губы, и отняла руку — бросила пальцы поверх юбок, чуть отставив локти, вызывая в памяти образы тонких, изящных дрезденских фарфоровых статуэток принцесс и красавиц. Подняла подбородок, развернула плечи так, чтобы вдоль спины углубилась ложбинка, скрывая бусинки позвоночника, даже чуть приподнялась на цыпочках, и замерла. Ну вот, пожалуйста.

Уши не проколоты, колец и браслетов тоже нет — единственный бриллиант, дар Железных холмов, нестерпимо пылает возле ключиц. И коричневое платье, переливающееся сорока оттенками золота и тепла.

Король эльфов медленно пошел вокруг. Ветка старалась не поворачиваться за ним, только чуть наклонила голову набок. Голодная диета, да и вообще неспокойный режим последнего времени позволяли ей испытывать полнейшую уверенность в четкости линий подбородка.

— Я не думал… — начал Трандуил, и замолчал. Ветка улыбнулась.

Король шагнул к ней сзади — стоять, не поворачиваться. Не дергаться, замереть.

Ветка услышала шуршание замши, и поняла, что Трандуил снял куртку — и все равно не повернулась, хотя сердце стучало разом в горле и в паху.

Затем к ее спине прикоснулись сильные пальцы — платье сдерживал ряд золотых пуговичек, от декольте и до копчика, туго утягивавших лиф. Шнуровки или корсета тут не было. Зверски неудобных, мелких пуговичек, застегнуть или расстегнуть которые самостоятельно не было никакой возможности.

Их было двадцать пять.

Ветка считала каждую, когда очередную расстегивали пальцы короля эльфов… считала, произнося число губами, еле слышно, уже почти теряя сознание, уже почти ничего не соображая. Только распустила узел пояска с эреборской бляхой.

Просто пуговицы. Просто одежда.

Просто буквы, из которых складываются слова…

Просто слова, из которых складываются судьбы.

Платье упало волной к ногам; Ветка повернулась. И снова эльф удержал ее в полушаге, рассматривая наготу в свете свечей. О, свечи — живой огонь всегда добр к человеку…

Как воспринимал король эльфов то, что видел, можно было догадаться. Губы его приоткрылись, а щеки едва заметно порозовели.

Он коснулся кончиками пальцев коротких, растрепанных завитков волос, щек, бриллианта на шее, губ, сосков, плоского живота. Произнес несколько слов на эльфийском наречии… и легко рассмеялся.

— Ольва, ты не знаешь синдарина… я буду говорить тебе, а ты даже не поймешь, что именно, если я не переведу…

Ветка улыбнулась.

— Я отлично все понимаю…

Трандуил подхватил девушку на руки, и коротко прокружив по комнате, посадил на кровать. Стянул сапожки, бросил — Ветка поняла, что можно оживать. Нужно оживать. Сеанс привыкания завершен.

— Трандуил…

— Ольва…

========== Глава 26. Вместе ==========

Ветка бросилась к своему эльфу, и прижалась, считая, что она в проигрыше. Она была обнажена, она позировала — а он, он все еще оставался в тонкой сорочке, в штанах, скрывая свои ослепительные плечи, плоский живот с изящным неглубоким пупком, длинные ноги всадника. Потянулась наверх, и король подхватил ее сильными руками под ягодицы, приподнял.

На его лице сменялись выражения, как отблески солнца на поверхности бегущей воды — вот короткая улыбка, как будто он не верит сам себе; вот губы полуоткрыты, в голубых глазах изумление; вот снова улыбка — и снова страсть, и на дне голубых глаз пылает расплавленное золото.

Интересно, а в ее глазах так же пляшет небесная синь, отражая его благородство?..

— Именно… — шепот в самое ухо, — именно… я вижу себя в твоих глазах так же, как ты себя — в моих…

Нет, больше никаких слов; Ветка бережно обняла лицо Трандуила пальцами и прильнула в поцелуе. Ей казалось, она никогда не напьется. Ей казалось, она никогда не надышится.

Трандуил разрывался между желанием немедленно войти в ее тело — и желанием насладиться ожиданием. Он стискивал ягодицы Ветки, покачивая ее, прижимая к себе, отвечал на поцелуй; и наконец, выбрал, бережно посадил девушку на ложе. Потянул со своих плеч сорочку…

Ветка вскочила на ложе на ноги — и бросилась помогать. Ей так нравилась эта тонкая ткань, расшитая изящными позументами у ворота, у манжет; ей так нравилось, как шелк скользит, открывая, облизывая торс и широкие плечи Владыки. Ей нравилось; и ей нравилось раздевать этого мужчину. И ничто не останавливало, ничто не являлось препятствием желанию, ничто.

И сейчас здесь не было Владыки; Ветка это отчего-то ощущала особенно остро. Были двое, для которых остановилось время. Вселенная замкнулась стенами комнаты, очерченным кругом света трех чуть вздрагивающих восковых свечей, источавших еле заметный запах меда и лета. Пусть эта комната была в чужом городе, в чужом дворце; но она была их.

Все было можно. Любые границы отодвинулись, а разрешение, внутреннее приближение друг к другу стало таким, что превратилось в слияние душ.

Венец на челе лесного короля после возни с одеждой сбился; Ветка бросила сорочку, сняла светлое украшение совсем, и, стоя на кровати, разгладила серебряные пряди, пропуская их между пальцев. Трандуил, оставаясь на полу, обнял ее за бедра, прижавшись лицом, поцелуем к коже между грудей, и ниже — к животу. Повернул голову и выдохнул, и его низкий голос немного дрожал: