— Омлет лучше, — сказала Ветка. — А может, и я с тобой? После Сумеречья? Посмотрю Средиземье, погощу в Шире. Судя по тому, что ты рассказывал, мне там понравится.

— Поехали, — серьезно сказал Бильбо, — я знаю отличную нору, которую можно незадорого сторговать. И там высокие потолки! Пять яблоневых деревьев на задворках… хорошая конюшня на двух пони. Огороды, конечно; но для огородов я сумею тебе нанять толкового помощника. И выезд на долинку у речки — это не тутошние пустоши, но уж покататься вдоволь вам с Зимой хватит. А может, и я какого конька куплю. Ты хоть и Верзила, а вот чувствую я — приживешься. Эх, добраться бы скорее!

Слегка окрыленная этой идеей и славной мысленной перспективой пяти яблоневых деревьев, наевшаяся и отдохнувшая Ветка отправилась к себе. Но по дороге передумала и, снова набросив роскошную меховую накидку, выбралась на хорошо знакомый балкон над Золотым залом.

Было не холодно по русским меркам, и все же равнина была покрыта снегом — только кое-где торчали кусты и клочки жухлой травы. Видно было, снег не глубок, но ослепителен. Ветка подумала, что и для следопытов отличное время — и орки наверняка временно отошли в свои пределы, восстанавливают силы и не пятнают сугробов, так как выследить их будет очень легко. Цепочки следов Зимы и полупони Фили были видны даже отсюда.

Водопад шумел так же мощно, и река блестела — силы мороза установить лед тут явно не хватало.

Накидка нежно грела. «Первая шуба, — подумала Ветка. — Первая шуба, подаренная мужчиной. Торином».

Девушка, кутаясь в накидку, некстати вспомнила утро в лагере эльфов и парчовую, также подбитую драгоценным мехом мантию, в которой она однажды досыпала утренние часы. Мантию другого короля. Выданную в аренду. Но эти воспоминания, теплые, как луч августовского солнца, теперь сменились леденящей душу болью.

За спиной кашлянули. Ветка повернулась.

Торин стоял, положив тяжелые руки на ремень, и пристально смотрел на Ветку. Ветер, налетающий с пустошей, трепал его львиную гриву и драгоценный мех белого волка, наброшенный на плечи.

— Что же, тебе лучше? Долго ты болела, Ольва Льюэнь. Я смотрел — и не узнавал тебя.

Подошел.

Взял Ветку за плечи — с силой, до боли. И поцеловал — тоже с силой. Ветка снова уловила запах металла и огня, который всегда заставлял ее сердце биться чаще… и… не ответила его твердым, настойчивым губам.

Она чувствовала себя маленькой и слабой в руках могучего гнома и не пробовала даже слегка трепыхаться.

— Итак… ты не отвечаешь мне, майа Ольва, — с иронией и горечью сказал Торин. — Я так и думал. Тогда тебе было достаточно лишь бережности… и терпения. А теперь? Что переменилась в тебе, Ольва? Теперь ты хочешь быть королевой Эребора?

«Теперь я воткнула меч в грудь Трандуила».

— Нет, Торин… зачем ты так?..

— Я просто стараюсь понять тебя. Что с тобой сделали эльфы? Ты… Трандуил относится ко всем, и к людям, и к эльфам как к пустому месту, к игрушкам, — горько сказал Торин. — Это коварное ледяное сердце, слава о котором идет по всему Средиземью. Здесь ты уберегла бы саму себя, уберегла бы от холодного колдовства эльфов, которым, в сущности, все равно, живы мы или умрем! Но ты сбежала. К ним. Через Дейл. Да, и я знаю, что ты провела ночь в доме Барда. Ты ушла ночью, не попрощавшись со мной… бросив нас.

— Торин… я знаю, как это прозвучит. Ты удивительный. Но я знаю, что поступила неправильно, — прошептала Ветка.

— Почему неправильно? Я отлично помню, что чувствовал тогда! И знаю, что чувствую сейчас!

— И что? — спросила Ветка. — Расскажи мне, потому что я не знаю, что я чувствую. Мне хочется снова обнять тебя. Я ничего не забыла. Мне хочется разрешить тебе решать вместо меня… нет, попросить решать вместо меня, потому что я устала решать, я решаю изо всех сил, и у меня ничего не получается. Одни ошибки, боль и кровь… одни предательства и смерти.

— Я решу, — грозно сказал Торин. — Это давно пора сделать. Я посажу тебя под замок, пока ты не забудешь думать о ком-либо еще. О, я буду очень нежен. И нетороплив. Но ты останешься здесь. И не говори мне, что я действую силой. Это валар сделали так, что после великой битвы ты опять в Эреборе.

— Если ты запрешь меня, — сказала Ветка, — я погибну. Торин… Торин. Прости меня, я… я была ошеломлена твоей силой, твоим мужеством. Ты воин, каких я не знала, и не узнаю больше. Ты король, король-под-горой; ты прошел невероятные испытания… и ты здесь. Ты победил. И ты такой же, как и был. Могучий… прекрасный. Только я другая… я не стала сильнее, Торин. Я изменилась. Я так много вынесла — пленение у орков… потери. Страхи.

Торин отпустил плечи Ветки. А она и не думала скрывать слезы.

— Ты же так и не сказал, что любишь меня. Ты ревнуешь… это да. Хочешь… сделать своей. Обижен. Оскорблен. Я понимаю. Ты имеешь право. Но любишь ли? Я не жду непременно любви… я даже не понимаю, что это такое, и чем оно отличается от… от… но мне все же кажется… чем-то, — мучительно тихо прошептала Ветка. — Если ее не будет у меня, я устрою свою жизнь по-другому. Пусть не будет. Это какой-то особый приз. Улыбка или песня айнур. Не для всех. Но позволь мне забрать то обещание… которое я по глупости дала тебе… хотя мне так трудно сейчас, но лишь это будет правильным, Торин, король-под-горой, повелитель Эребора.

Ветка тихо-тихо положила руки на плечи Торина, уткнулась лицом куда-то в шею около уха и расплакалась в его густые волосы — уже вслух, всхлипывая и вздрагивая.

Тяжелые руки гнома легли на ее плечи — воздушно, нежно, почти невесомо. Ветка плакала и ощущала, как Торин поглаживает ее по спине — как-то иначе, как-то по-другому.

Ветка оторвалась от него, и увидела синие внимательные глаза.

— Ты и вправду изменилась, — серьезно сказал Торин. Из него будто ушла недобрая сила, готовая прорваться неосмотрительным и жестоким поступком.

— Я так привык считать тебя своей… что, пожалуй, и впрямь перестал думать о тебе самой, — тихо сказал Торин. — Ты нанесла мне обиду — как мужчине. Но не нанес ли и я тебе ее, согласившись… согласившись принять лишь твое тело?

Ветка уже почти ничего не соображала — она понимала лишь, что ей удалось, и Торин больше не держит на нее зла. Это было изнурительно и больно, как будто девушка оторвала от себя что-то невероятно дорогое.

И в то же время мучительно правильно.

— Торин… Торин.

Узбад сделал полшага назад, и вышел к парапету, глядя на пустошь, озеро и город.

— Слышал от Дис, ты собралась в Дейл?

— Да.

— Барда навестить?

— Торин, ну что вот мне Бард? Я же теперь знаю. И ты знаешь. Сойдет снег… вернется Синувирстивиэль. Я так думаю.

— Ага, так значит что-то все же было? В разведке, не иначе, — в голосе короля все равно проскакивали грозные нотки. — Вот вы глупость учинили… хотя благодаря ей и был спасен Даин Железностоп. Слал тебе и Барду поклон, кстати. И подарки. Твои от Даина — в светлом сундучке… мои тебе — в темном.

— Спасибо, Торин, — теперь Ветке хотелось подойти поближе, обнять гнома, снова прижаться к меху белого волка и к прядям его тяжелых волос; объяснить все, рассказать обо всем, спросить совета… Торин был таким сильным, таким надежным; и Ветка крепко сцепила руки, оставаясь поодаль. — Швеи говорили, сюда едут какие-то барышни из дальних гномьих земель. Знатного рода.

— Дис, — сердито сказал Торин. — Едут, чего уж. За Фили она боится.

— Не съем.

— Кто тебя знает! От тебя ж никто и не знает, чего ждать! Вот что.

— Что?

— Спрашивать будут, — неуверенно сказал Торин, и поджал губы. — Кто такая, откуда, кто за тебя в ответе. Редко мы, дети Ауле, делаем такое… но… нельзя тебе без роду, без племени. Поэтому будешь знаки носить. Знаки Эребора.

— Что ты имеешь в виду?

— Что на вопрос, кто ты и откуда, будешь говорить, что ты Ольва Льюэнь из Эребора, и повелитель твой — Торин Дубощит. А в ином случае — что ты скажешь?

— В чем подвох? — спросила Ветка через некоторое время.