— Куда? — спросила Элиж. Йин перевела взгляд на девочку. Та всё же решилась присесть и, найдя рядом относительно сухое место, задумчиво изучала кустик жёлто-оранжевых ягод. Сейчас она выглядела, как обычный человек… будто болото никогда и не пыталось потечь сквозь неё.

— Долго меня не было? — спросила шаманка, выпрямляясь. Движение отдалось ноющей болью в затёкших суставах.

— Не очень… наверное. Я совсем потеряла счёт времени, — Элиж вздохнула и окинула Йин внимательным взглядом. Йин всмотрелась в её лицо и тут же усомнилась в своём чрезмерно оптимистичном выводе. — А что с плечом?

Йингати только теперь заметила, что рефлекторно снова вцепилась в пылающую золотую метку. Она разжала пальцы и посмотрела на небо. Небо потемнело. Минувшие сумерки сдались ночи. Элиж была права. Что-то было не так. Воздуху чего-то недоставало. У шаманки не получалось понять, чего именно. «Может, движения?» — предположил один из голосов. «Да нет», — подумала Йин, качая головой. — «Движения было достаточно, мы же видели».

— Я пока что не очень хорошо понимаю, — наконец призналась она. — Но знаешь, мне кажется, мы найдём Фран. Нам нужно продолжать бороться, чтобы оставаться собой… И тогда в определённый момент я буду точно знать, как её искать.

— Будешь? А почему не сейчас?

— Потому что гром ещё не отзвучал.

Элиж хотела спросить, что шаманка имела ввиду, но быстро узнала собственную метафору.

9

В имперские поместья иногда зовут менестрелей, поющих песни о грядущем конце и различных его предсказаниях — в таком искусстве есть особое очарование, состоящее в ожидании катастрофы: с одной стороны, оно сулит смирение перед смертью и жажду декадентски пророчить боль, а с другой, побуждает брать от жизни всё, пока на небо не вышла последняя звезда. Даже незнакомый с картами созвездий аристократ скорее всего будет знать, что ответить, если спросить его, кто такой Шестиглавый волк, а Франческа созвездия знала и всегда могла, пересказывая эти песни, со скорбной недоброй усмешкой указать на пять звезд. «Шестиглавый волк — весьма примечательное созвездье. Видимых звезд в нем пять, но, по легенде, есть и шестая голова-звезда — самая коварная и самая хитрая, скрывающаяся в засаде. Некоторые ученые-эсхатологи утверждают, что восход на небосклон шестой звезды Шестиглавого волка станет роковым знаком, предзнаменованием грядущего исхода…» Однажды она пересказывала эту историю для Йин — та очень удивилась человеческом имени этого созвездия, даже обсмеяла Фран и её легенды — «Почему волк? С какой стати волку, даже коварному и шестиголовому, пророчить конец целого света? А откуда вы вообще узнали про шестую голову, если она никогда не выходила на небо?» — потому что у троллей на архипелаге считается, что пять звезд подвешены в небе на единой нити, а величайшему из известных шаманов, тому, который в возрасте семиста лет убил себя из нежелания проверять, сколько он способен прожить сверх срока нормальной тролльей жизни, духи показали, что рано или поздно эта нить порвется, и звезды падут на мир.

Что до Хезуту, он любил звезды, хотя и относился к легендам о конце времен скептически. Сценарий, который прочили миру человеческие менестрели и тролльи шаманы, был, безусловно, жуткий, однако маловероятный. Жизнь упрямо продолжается, несмотря ни на что, ей плевать на ученых-эсхатологов, плевать на роковые знаменья и прочие порождения мечущегося на краю пропасти разума.

В качестве подтверждения этой крысиной мысли можно обратиться к парочке гигантских насекомых, с интересом подбирающихся к голубому костру. Заглянуть в их большие муравьиные глаза. Вероятно, ученый-эсхатолог, окажись он на близком расстоянии от этих заинтересованных глаз, дополнил бы свою теорию громким и хорошо понятным любой природе звуком. После чего его аргументы вместе с мозгом были бы на шестиметровой глубине растащены бойкими личинками…

Эти создания хорошо заботятся о потомстве. Вырастают большими и красивыми. Передвигаются быстро и достойно, как настоящие подземные аристократы. Их крепкий хитиновый панцирь, мечта любого бронника… А жвала — ну просто залюбуешься… Говорят, можно вечно смотреть на три вещи: как течет вода, как горит огонь, и как исполинский жук перекусывает пополам лошадь вместе с всадником. На Болотах им пришлось отказаться от пристрастия к подземным ходам, но неунывающие насекомые приспособились и здесь, неустанно патрулируя болота в поисках интересных достопримечательностей.

Подводя итог эсхатологической мысли, следует добавить: страх за судьбу мира молниеносно отступает в присутствии этих удивительных существ. И хотя пирующие под Шестиглавым волком болотные скитальцы казались совершенно чуждыми депрессивных онтологических концепций, встреча с преисполненными оптимизма насекомыми вот-вот должна была состояться.

10

— А теперь… Я обещал рассказать, откуда у меня этот реликтовый светильник, — продолжил Хезуту. — Но для начала я хочу тебя кое с кем познакомить.

В свете костра что-то блеснуло. Это Хезуту извлек из кармана сумки костяной скальпель с алмазным напылением. Фран прищурилась и подалась вперед.

— Это моя вечная спутница, — пояснил Хезуту. — Когда-то она была крысой. Своего голоса у нее нет, но я ей порой одалживаю универсальный.

Фран с недоумением наблюдала за крысом, пока он снимал с шеи маленький прозрачный кулон на кожаном шнурке и обматывал этим шнурком представленный костяной скальпель. — В этой слезинке заключен голос одной из моих пациенток. Саму ее спасти не удалось только голос. При помощи этого кулона способна разговаривать…

— Я не намерена с тобой разговаривать, Хезуту, — зазвенел скальпель нежным женским голоском. — Думала, может, хоть эти разбойники наконец тебя угомонят…

— Ну, у них почти получилось, — тактично заметил крыс. — Но… знаешь, как это бывает. Обстоятельства, обстоятельства и еще раз обстоятельства.

Фран наклонилась поближе, чтобы рассмотреть диковинный врачебный инструмент.

Скальпель мгновенно отреагировала.

— Кто твоя новая жертва? — спросила она. — Не пойму, человек это или дух.

Аристократка отдернулась, после чего кинула на Хезуту вопросительный и настороженный взгляд.

— Это Фран. — представил Хезуту. — Фран, это Скальпель. Она в обиде на меня за то, что я слишком редко даю ей голос. Видишь ли, когда я использую ее в качестве инструмента, она разрезает не только плоть, но еще и то, что на другой стороне. И в качестве побочного эффекта ей достается часть воспоминаний же… пациента. Ну, а из этих воспоминаний она создает песни… Она хочет их петь, а я не хочу слушать. Вот такой у нас конфликт.

— Ты мясник и ханжа.

— Нет, просто мне твои песни не нравятся. Поскольку пациенты редко бывают приличными людьми и их жизненный опыт не особо певуч.

— Ну так вскрой кого-нибудь поприличней. Вон хотя бы ее. Я думаю, из неё получится отличная песня.

Фран с напускным возмущением фыркнула и мягко скользнула ладонью по рукоятке арбалета, после чего выразительно уставилась на Хезуту, как бы говоря: «Я ещё не привязана к препаровальному столу, и неразумно столь открыто обещать мне вскрытие».

— Ну что ты такое говоришь, — перебил Хезуту, Скальпель успокаивающим тоном. — Вскрывать мы сейчас никого не будем. Лучше расскажи, как мы с тобой попали в Ночной Лес.

— Я ничего не буду рассказывать, либо резать, либо петь — третьего не дано!

— Ладно, я начну, — примирительно заключил крыс. — В общем, я был наслышан об этом месте. Много говорят всякого, но самое главное, что там очень опасно. Несколько недель я ходил вдоль лесных границ в поисках проводника. Безуспешно. Все только шарахались. Желание прикоснуться к тайне становилось нестерпимым. И вот когда я уже почти решился идти один, положившись на удачу, произошла одна странная вещь. Ночью к моему костру подошел огромный тип, футов семь ростом. Попросил воды. Я смотрю на него и вижу, как сквозь него трава просвечивает. Понимаю, что оно ко мне явно не за водой пришло. «Чего тебе?», —спрашиваю. «Ты тот врач, что в ночной лес провожатого ищет?». «Ну я», — говорю. «Иди за мной», — молвит он повелительно. «Пока я рядом, тебя никто не тронет, а если сделаешь работу свою хорошо, то и обратно, на это самое место, выведу».