1

— А нам… — Йингати, не договорив, отвела взгляд. — Точно нужно ехать именно этой дорогой? — вздохнула и щекой прижалась к теплому плечу. — Не люблю болота.

— Никто не любит болота… — задумчиво протянула Франческа, подтаскивая ближе ещё одну подушку.

— В болотах жадные духи, — Йин неодобрительно прищурилась. — Им мало жертв и ритуалов, всегда хотят забрать жизни. Только самые умелые выживают. Любой шаман тебе скажет, не ходи в топи. А ты не послушаешь — и либо снискаешь славу, сравнимую со славой лучших охотников, либо умрешь, и топь заберет твою племенную душу, твою память, твоё сердце, способное любить, и вместо того, чтобы присоединиться к предкам, ты сам станешь духом болота, бесконечно жестоким, всегда голодным до чужих чувств, потому что…

— Йин, — оборвала её Фран. — Все будет нормально. Дорога безопасная. Мы и так потеряли несколько дней. Опоздаем к фестивалю, вот тогда будет болото…

— Духи говорят со мной, они предупреждают, — упрямо повторила девушка-тролль. — Никогда не слушаешь. Однажды кончится плохо.

— Я благодарна твоим духам, Йин, но передай им, что даже волшебные флейты и лютни не продашь пустой площади.

Шаманка обиженно отвернулась.

— Да что нам это болото, — подавив раздражение, проговорила аристократка. — Я такого в жизни насмотрелась, да и ты тоже. Лучше выспись.

«Лучше выспись», — эхом звучало в голове Йингати. — «А завтра все мы проснемся и закружимся».

Йингати не слушала, лишь тихо нашептывала полузабытые стихи, пытаясь заглушить голоса. «Завтра, завтра, завтра…»

Колеса фургона скрипели натужно и тоскливо. Йингати сидела на крыше, обхватив руками колени, раскачиваясь вперед-назад. Прошли сутки с тех пор, как два торговых фургона Франчески въехали на гиблые заболоченные земли.

Кругом, насколько хватало глаз, темнела бурая сфагновая равнина с проплешинами грязной воды. Изредка попадались одинокие деревца причудливой формы, будто перекрученные неведомым колдовством.

А вот дорога была сухая и твердая — древний наговор оберегал ее от болотного лиходейства. Кони ступали легко и уверенно, ничего не опасаясь. Но голоса в голове шаманки пророчили беду.

Долгий путь проделала Йингати, прежде чем познакомилась с беглой аристократкой. Она перебралась с архипелага на материк и продолжила идти, уходя всё дальше на юг от холодного моря — и всё это время духи вели ее, указывали путь, предупреждали об опасностях. И она почти всегда слушалась их. Но теперь она не могла миновать этой жуткой обманчиво безопасной дороги.

Йин утешала себя тем, что духи видят лишь вероятное будущее, которое еще можно изменить. К примеру, великие шаманы обладали волей отводить предстоящие беды. И хотя сама Йин такой волей не обладала, она была не одна. Франческа имела пробивной характер, да и вампир, проживший не один десяток лет, в обиду не даст, глядишь, и пронесёт. Как-нибудь.

Йингати встретила Фран несколько лет назад. Ее будущая спутница управляла многолюдным караваном. Она бранилась, заключала сделки, метко разила из арбалета — и манерами совсем не походила на наследницу знатного рода.

«Следуй за ее кровью», — сказали голоса. И Йин последовала. Со временем девушки очень сблизились.

В пути Йин иногда играла спутнице на костяном варгане. В нем обитал танцующий дух, незримо дополнявший музыку своим присутствием. Франческа восхитилась возможностями «танцующих звуков» и предложила Йингати изготовить нечто подобное.

Так появились волшебные музыкальные инструменты.

Шаманка погружалась в транс, держа в руках лютню, и вызывала духа дерева, из которого ее вырезали. Йингати убеждала духа, что, хотя дерево срублено, гармония его жизни не закончена, а продолжается в виде музыки. И, если все проходило удачно, дух возвращался в древесину.

Весть о чудесных музыкальных инструментах быстро разлетелась по материку. И дела Фран резко пошли в гору. Она распустила большую часть каравана, оставив себе два фургона — да несколько человек, чтобы править лошадьми. За безопасностью следил старый друг аристократки, вампир-полукровка — склочный и нервный, но вполне способный разрешить ночной конфликт с противниками музыкального просвещения.

Караван двигался к побережью, в небольшой городок, где во время летнего фестиваля у Франчески намечалась крупная сделка. Согласно расчетам аристократки, они должны были оказаться в городе за неделю до праздника. Но им пришлось сделать крюк, чтобы заехать в Ирдис, где к каравану присоединилась новая попутчица — Элиж, дочь давнего приятеля Фран, которую та согласилась отвезти в прибрежный город, где девочку ожидали друиды.

Йингати забиралась на крышу лишь когда хотела побыть одна. Обычно она держалась поближе к друзьям, делилась мыслями с Фран, ругалась с вампиром, перешептывалась с лошадьми -животные очень любили шаманку и легко успокаивались от звуков ее голоса. Но сейчас ей самой было невыразимо страшно. Болото смотрело на нее, выжидало, пробовало на прочность защитный наговор пути. Вон слева от дороги воздух легонько подрагивает…

Возможно, это лишь казалось Йингати, но, она не хотела, чтобы друзья видели ее в таком состоянии. Ужасом легко заразиться, а чтоб отвести беду, нужна твердая воля. Поворачивать поздно — только вперед.

«Почему же вперед? Вниз и вбок», — засмеялись в голове.

— Замолчите, — прошептала Йингати.

«Бездействие приравнивается к действию. Не можешь помочь — смейся, хохочи, торжествуй, и смерть не узнает тебя в лицо…. Молчишь? Закрой лицо ладонью и выпусти кровь».

Йин потянулась к любимому ритуальному ножу и усилием воли заставила себя сесть. Скрестив ноги в защитном жесте, сгорбившись под грузом невидимых взглядов, она уняла дрожь в руках, снова стала читать стихи — на этот раз чтобы успокоиться. Она читала старую северную балладу нараспев, отдавая ритму больше, чем смыслу слов, и она заставляла голоса повторять в унисон. Но один из них не унимался.

«На перекрестке без направлений просыпаются огоньки. Они кружатся и мерцают. Они любят кровь как сестру и даруют ей свободу из чистого золота. Это уже случилось. Ты сама по себе», — голос был низкий, глубокий, двухтональный, вибрирующий где-то под затылком и вызывающий дрожь. Каждое слово било Йиингати ознобом, и она жалась к деревянной крыше фургона, пряталась между тюков, зная, что это её не скроет, сжимала кулаки так, что ногти болезненно впивались в кожу.

— Развлекаешься? — у края крыши возникла голова Фран. Аристократка с печальным интересом смотрела на творящийся на крыше хаос. — Извини, что прерываю твое общение с духами. Но я тут порезалась, и наш общий друг пытается превзойти сам себя в искусстве сотворения мигрени.

Зрачки Йингати были широки, черны — и не выражали понимания.

— В общем, спускайся, как отпустит, — буркнула Фран и вернулась в фургон.

Вампир стоял в дальнем углу спиной к аристократке. Франческа даже подумала пошутить, будто он сам себя поставил в угол за плохое поведение. Но посчитала, что в данных обстоятельствах такая шутка неуместна.

— Она с духами говорит, Аластер. Сказала, как закончит, спустится.

Вампир резко повернулся. В свете керосиновой лампы его бледное лицо казалось восковым.

— Ах вот, значит, как, — воскликнул он визгливым голосом. — А ты спросила ее, какие ещё сюрпризы её творения мне готовят?

— Нет, не спросила, — проговорила Фран устало. — Сейчас она спустится, и ты сам у нее спросишь. И вообще, может подождешь в своем фургоне? А то у меня голова болит.

— В моем, как ты выразилась, фургоне разговаривают деревянные изделия, которым полагается молчать.

— Ну это же волшебные музыкальные инструменты, Аластер, видать, без музыки тоскуют. Через несколько дней мы их продадим, и это будет не наша проблема.

— Раньше они так не делали, — упрямился вампир. — Раньше они молчали. А теперь они разговаривают. Что дальше?

— Ну, а что может быть дальше… Это ж, блядь, лютни.