— Они деревянные, Фран, понимаешь? Де-ре-вян-ны-е!

— И что?! — повысила голос аристократка.

— А то, я шестьдесят семь лет прожил и от колдовства троллиного помирать не собираюсь… Хватит дуру из себя строить. Ты вообще про вампиров что-нибудь слышала? Я, считай, с живыми кольями сплю, у которых еще признаки разума проявились…

— Ну хорошо, — выдохнула Франческа. — А что они говорят?

— А я, думаешь, слушал? Это пусть твоя Йингати разбирается, о чем там ее колья бормочут.

— Ладно, — согласилась аристократка, понимая, что спорить с психом бесполезно. — Сейчас я еще раз ее позову, и мы вместе разберемся…

Франческа толкнула дверь, но та не поддалась. Она толкнула сильнее — безрезультатно.

— Эй, там, что у вас случилось?! — крикнула она вознице. — Дверь не открывается!

— О боги! — прошипел вампир. — Какие же вы все беспомощные. Давай помогу.

Он приблизился к Фран, но вдруг отпрянул и по-идиотски замотал головой.

— Это что, кровь? — спросил он медленно, будто нараспев.

— Да, Аластер, кровь, я слегка порезалась. Только не говори, что в тебе внезапно отцовская жажда проснулась, — Франческа знала вампира не первый год. Будучи полукровкой, он вполне мог совмещать кровавые трапезы с более заурядной пищей. И тоскливая жажда его не донимала.

Аластер сделал несколько шагов назад и молча уставился на аристократку. Снаружи донеслось испуганное ржание. Фургон покачнулся, да так, что Фран чуть не упала. Послышался звон разбитого стекла.

— Да что там происходит! — воскликнула Фран и, забыв про вампира, начала неистово барабанить в деревянную дверцу.

— Это ты во всем виновата, — чуть слышно произнес Аластер.

— Эй, Йин! Иди сюда! — позвала девочка, правившая лошадьми грузового фургона.

— Не кричи, Элиж, — тихо проговорила Йингати, свесившись с крыши. — Что случилось?

— Аластер окончательно свихнулся, сказал, что твои колья его сгубить надумали.

— Какие еще колья? — не поняла Йингати.

— Ну, он так твои инструменты называет…

После камлания мысли шаманки плохо выстраивались в логическую цепочку.

— Инструменты ожили? Но они же и так живые…

— Ну, раньше они молчали, а теперь заговорили, — сказала девочка. — Во всяком случае, Аластер так утверждает. А мне не проверить, у меня же лошади.

Йингати относилась к вампирам с сочувствием, считая их смертельно больными существами. Парадокс вечной жизни, навсегда застывшее сердце. Они не способны слышать пульс мира и воспринимать настоящие. Все, что у них осталось — это воспоминания о том, кем они были, пока сердце еще билось.

Шаманка ловко соскочила с крыши и в три прыжка оказалась у грузового фургона.

— Быстро ты, — присвистнула девочка. — Залезай.

Забравшись на козлы, Йингати замерла и прислушалась. Скрип колес, цокот копыт — и больше ничего.

— Ну что, полезешь внутрь? — спросила Элиж. — Или, если хочешь, я слазаю, только ты поводья подержи…

— Я бы лучше мгновение подержала… Но оно, увы, миновало, — проговорила Йин.

— Вечно ты говоришь загадками, — обиделась девочка. — Кстати, всегда хотела спросить: духи, которых ты слышишь — они путешествуют вместе с тобой или говорят издалека?

— Их слова звучат раньше голоса, — объяснила шаманка.

— Типа как гром и молния? — присвистнула Элиж. — Сперва сверкнет, потом загремит?

— Примерно так.

— Ух ты, здорово, — воскликнула девочка. — Скажи, а ты язык деревьев понимаешь?

— Элиж, — вздохнула Йин. — Ты можешь немного помолчать? Я пытаюсь слушать…

— Конечно, сейчас смолкну, — сказала Элиж. — Ну скажи, понимаешь или нет?

— Ну, это сложно объяснить. В языке деревьев есть, по большому счету, только «да» и «нет», но у этих «да» и «нет» есть множество форм, дополненных рисунком ветвей, которые почти невозможно перевести на всеобщий язык.

— А я слышала, что шаманы и друиды могут подолгу беседовать с деревьями.

— Ну да, — неохотно ответила Йингати. — Есть такое. Но эти беседы проходят не напрямую, а через духов-посредников. Они как бы связывают собой смысловые пробелы между шаманом и деревом, насколько это вообще возможно…

— Понятно. Связь, значит, — тихо пробормотала Элиж. — А как же твои инструменты разговаривают?

— Они не разговаривают, а звучат, — вздохнула шаманка. — Как и любая гармония, обращенная в звук.

— А Аластер говорит, что они разговаривают… Почему он их так ненавидит?

— Потому что вампиры мертвы, их сердце не бьётся, и гармония их жизни завершена, — прошипела Йин. — Они живут памятью, а все новое их пугает или вызывает раздражение…

— Да, не хотела бы быть вампиром, — сказала Элиж. — Мне все новое интересно. Кстати, если мы об этом заговорили, можно я слазаю внутрь, а ты поводья подержишь…

Йингати на мгновение задумалась.

— Давай лучше я, — Мягко ответила она. И, привстав на козлах, девушка-тролль ухватилась за угол фургона, затем поставила ногу на приступку и оказалась у закрытой боковой дверцы. Щелкнула задвижка, и Йин ввалилась в тревожную темноту. Темнота была живая и вязкая, такую насылают деревья, ощутив угрозу. Чего бы там не услышал вампир, сейчас оно молчало.

— Чего столько тьмы напустили? — строго спросила Йингати просто чтобы услышать собственный голос.

— Ну чего там, они правда разговаривают? — донеслось сквозь тонкую стенку фургона.

Шаманка не ответила, она думала, как поступить. Духи-посредники для разговора с деревьями похожи на ветер направленных колебаний. Обратись она к ним, все внимание болота будет направлено к каравану. Можно, конечно, использовать варган, вот только…

«Беги, спасайся», — прозвучало в голове. — «Смейся, торжествуй — и останешься невидимой».

— Только не сейчас, — прошипела Йингати.

«Сейчас, сейчас», — засмеялись в голове.

А затем вдруг тьма, окружающая шаманку, зашевелилась и произнесла:

— Препятствие Корня, что показала нам новое солнце, зачем ты идешь тропой вдоха?

Йингати хорошо знала это обращение — «Препятствие Корня». Так к ней обращались деревья. Когда-то очень давно первые тролли вышли из камня. А препятствие корней на условном языке деревьев означает камень. Голос состоял из множества звуков разной высоты и тональности.

— Что такое путь вдоха? — спросила шаманка.

— И как вы вообще разговариваете? — долетело снаружи.

— До первого света единый звук носился во тьме, и первым лучом был раздроблен на голоса, — проговорила тьма. — И голоса устремились к солнцу и пустили корни в землю. И ветры раскачивали ветви. И все наполнилось дыханием…

— То есть до того, как стать деревьями, вы были голосами? — не унималась девочка. — А о чем вы говорили?

— Элиж, помолчи пожалуйста, — попросила Йингати. — Я тебе потом все объясню, сиди и слушай тихо.

— Препятствие Корня, мы благодарны за новое солнце, но с каждым движением ветра свет удаляется.

— Что такое путь вдоха? — повторила шаманка.

— Когда листва сворачиваются в почки, а корни встречаются с вершиной, становясь семенем, что кружит над равниной. Мир вдыхает то, что некогда выдохнул.

— Поняла, — прошептала шаманка.

— А я нет, — снова донёсся до неё голос Элиж. — Мы что, в прошлое возвращаемся?

— Дальше только Древний Мир. Но, чтобы попасть в него, мы должны заплатить дань. Вернуть солнечный свет, которым мы напитались.

Смысл сказанного доходил до Йингати предательски медленно. Элиж поняла быстрее.

— Йин, — закричала она. — Вылезай немедленно. Они же сейчас загорятся!

Шаманка медлила. Проклятое Болото убивает ее творения, а ей, что же, убегать?

Внезапно фургон озарил яркий свет, и шаманка оказалась посреди бескрайней равнины под низким сумрачным небом. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ничего — ни деревца, ни зверя, ни следа, оставленного утекшим временем.

«Не стоило здесь оказываться», — она слышала издевку. — «Они не могли услышать, а ты не успела», — сочувствие. — «Ты сделала то, что могла», — гордость. — «Но этого недостаточно», — презрение.