И залпом допила вино из своей кружки, будто делая из этого факта тост.

Нетрезвые мысли легко перетекали от одного к другому, сметая её настроения в разные направления; почти ударившись в счастливые воспоминания, она теперь снова вернулась мыслями к Королеве.

Она попыталась поговорить с ней снова.

Королева не ответила.

Было страшно. Делиться эмоциями с крысой не хотелось.

— Там посмотрим, понравится ли в новом быту мне хоть что-нибудь, — попыталась отшутиться, подняв взгляд. Протянула Хезуту кружку. — Там ещё осталось? Хотя бы немного…

— Да, осталось, — крыс протянул Фран остывшее вино. Тучи разошлись, оставляя после себя мягкую летнюю свежесть. — Семьдесят процентов — глинтвейн, остальное — вода майских дождей. Похоже, наступает лето, — он на секунду замер, прислушиваясь. — Ого, я так и думал, — на принимающую вино белоснежную руку опустился комар. И, словно по щелчку, в свежем болотном воздухе зазвенели проснувшиеся насекомые. — Их ведь не было на болоте до сего момента? — спросил крыс, глядя, как не посмевший потревожить королеву комар улетает прочь.

Фран, перехватив кружку, уже приготовилась другой рукой в привычном жесте прихлопнуть комара на своём запястье, но почему-то помедлила, задумавшись о том, что назойливой боли укуса не чувствует.

— Не было, — согласилась она, напряженно выжидая и наблюдая за дальнейшими действиями насекомого. Комар скрылся из поля зрения Фран. — Смотри-ка, и как это объяснить? — аристократка ухмыльнулась и отпила вина. — Разбавленное вино становится страшной гадостью. Ещё один повод не любить дожди, — задумчиво взглянула на сырого Хезуту. — Мда, а со шкурой-то… — помолчала немного, предоставляя тому время отмахнуться от неловкого проявления сочувствия.

— Комары появились, потому что им полагается быть летом на болотах, — произнес крыс. — Мы сейчас как бы надуваем воздушный шар чистого времени, который, раздуваясь, вытесняет все аномалии. В фургон, я думаю, не стоит возвращаться. И вообще, нам скоро уходить. Когда я скажу «пошли», ты возьмёшь меня за руку, и мы покинем это место. Главное, не оборачивайся, пока я не скажу…

Хезуту бросил взгляд на небо. Этическая Дилемма и Шестиглавый Волк вновь находились там, где им и полагалось находиться в июльскую ночь… Никаких беспомощных гномов. Пора.

Хезуту взял Фран за руку, и они пошли прочь от догорающего костра.

— Не оборачивайся, — прошептал Хезуту. И Фран не оборачивалась. Они шли туда, где совсем недавно находился труп поверженного анхега. Болото провожало странников хором многоцветных голосов. Квакали лягушки, звенели комары, а из какого-то запредельного далёка в последний раз донеслась песня Фран. А затем все стихло. Только комары продолжали звенеть.

Странники стояли на могиле жука, которого никогда не было. Хезуту вновь оказался в своем балахоне, а Фран — в белоснежной рубашке. Рана на ее ноге исчезла.

— А ты смотри, получилось, — воскликнула Скальпель.

— Получилось, — вздохнул Хезуту. Он отпустил руку аристократки. — Теперь можешь оборачиваться, если хочешь…

Та посмотрела на крыса с недоумением.

— Хезуту, — представился Хезуту. — Не забывай, как меня зовут. Сейчас ты будто пробудилось ото сна, так что постарайся запомнить хотя бы некоторые фрагменты, пока он не улетучился…

В траве что-то шевельнулось, крыс нагнулся и поднял на руки небольшую черную жабу с первобытным взглядом.

— У некоторых планет бывают кольца, — произнес Хезуту. — Когда-то такие были и у нашей земли, но под действием космических сил они превратились в луну. Эта жаба наша луна, а мы ее земля.

Жаба невесело квакнула.

— Вот, возьми ее на руки, — крыс протянул недовольную жабу аристократке. — Я думаю, вы с ней поладите.

Освободив руки, крыс извлек на звездный свет небольшую стеклянную банку, затем хмыкнул. «Пустая, как я и думал».

— Фран, перед тем, как мы отправимся искать твою шаманку, я хочу попросить об одной услуге… Видишь ли, в этой банке я хранил реликтовых насекомых. Это особый вид светлячков, они невероятно дорогие. Не так давно я по дурости выпустил их на свободу. Можешь попробовать позвать их обратно в эту банку. Знаю, звучит странно, но, повторюсь, они очень дорогие. Позови, а? Вдруг получится…

Жаба уютно устроилась на теплом девичьем плече. В любимый омут она пока не собиралась, будучи воплощением Болота, жаба всегда могла в нем оказаться. Да и не только она. Ведь в каком-то смысле она и была омутом. Но когда первый сверкающий жук опустился на дно стеклянной банки, жаба отвернулась. Она не любила мерцание.