В аулах, рассказывает папа заместителя министра образования, много русских людей. В школах русские классы. В маленьких аулах ещё говорят на родном языке, а в больших, и в городах, типа Адыгейска, куда свезли людей из затопленных аулов, – по-адыгейски почти не говорят.
(Их невестка, кстати, говорит и по-русски, и по-адыгейски, но с детьми по-русски).
«Мой аул затопили, – говорит мама, – какой красивый был аул, Ленинохабль… Малая часть культуры осталась. Даже как свадьбу играть, не помнят».
– Идёт свадьба, – напоминает папа, – в середине отец, дедушка, с двух сторон дети. Младший – справа, чтобы старший, если понадобится, мог его послать за чем-то.
…Когда гостей сажают за стол, один человек не садится, оставляет место для самого старшего. Кто бы ни пришёл, князь или пастух, а уступали место.
…Женщина не может перейти перед мужчиной дорогу. Мужчина проходит, разворачивается к ней лицом, и ждёт, пока она не перейдёт.
…Сидят в комнате, отдельно старшие, отдельно младшие. Старший брат может позвать младшего, тот стоит у двери…
«Всё это ушло?» – «Наше поколение ещё соблюдало. Вот парень закурил, – и сразу бросил сигарету. Почему? Старший брат едет».
Папа Махмуда живёт в доме с невесткой, но они не встречаются, обходят друг друга. «А если ей что-то нужно?» – «Никаких разговоров!» – «Через жену?» – «Да. Через жену, сына. Но это редко…» —
А со свекровью ещё сложней – та не встречается с сыном, если он с невесткой. Только по отдельности…
А ребёнок спрашивает другого, даже если он ненамного старше: «Как у вас дела, здоровье, что нового?»
Может показаться, – странные обычаи. К чему они сейчас?
– Надо знать свою культуру, историю, чтобы понять, что хорошо, что плохо сегодня, – замечает мама Махмуда.
– Я кончил школу, по-адыгейски объясняться в любви нельзя было, стыдно, – говорит её муж. – А по-русски можно. По-русски писал любовные письма.
«Открыто о любви не говорили, – подтверждает жена. – Иносказательно…»
«За окном шум, гул, – рассказывает муж. – Она решила: выйду за того, в чьём доме тихо. И ошиблась. Потому что где шум, гул, там стадо баранов, богатый дом. А там, где тихо, – печка-буржуйка, больше ничего. Не поняла, ошиблась».
– Или вот, пришёл свататься жених, – погружает меня в тонкости национальной культуры мама Махмуда. – Невесту спрашивают: где ты хочешь, чтобы тебя похоронили – у тебя под окном или…Она поняла: если у себя под окном, значит, остаться старой девой.
– Или спрашивают: когда умрёшь, где тебя вынесут? Она отвечает: «Через это окно вынесут». Значит, здесь быть свадьбе.
– У меня отец инвалид был, – рассказывает папа Махмуда. – Чтобы ему не было скучно, приходили старики, разговаривали. А я стоял в дверях и слушал. Красиво говорили старики, пословицы рассказывали, – говорит Анзаур Махмудович. Мы с ним, похоже, одного возраста, но я воспринимаю его как патриарха.
…Еще обычай, – рассказывает, – идёшь, что-то натворил. Встречаешь старика. Тот говорит: скажи отцу, чтобы он тебя наказал. И я сообщал. Отец был инвалид, мне приходилось самому к нему подходить, чтобы он ударил.
Ещё.
– Мама говорит: «У меня голова болит, надо доить, а ты погони стадо». И я шёл, и гнал общее стадо аула.
…И просто зашёл человек, любого возраста, маленький или большой, богатый или бедный, здоровый или больной, – говорили, молодец, что пришёл. Стол накрывали, ни о чём не спрашивали.
…И такой обычай. Была одна бабушка, говорила сыну: к тебе гость пришёл, белого быка надо бы заколоть. Белого! Ну, как их можно было не любить, не уважать.
…Девочки с пацанами никогда не купались. Женщины днём не купались, только ночью.
* * *
Анзаур Махмудович рассказывал, и я думаю, надо и мне что-то рассказать, а то неудобно, – академик, а молчит.
Рассказал про путешествие в Русское Устье – старинное село у Северного Ледовитого океана. Его основали люди, бежавшие от погромов Ивана Грозного, приплыли сюда на кочах. Здесь жили юкагиры, эвены, позднее якуты. Новой русскоязычной среды не было, поэтому русскоустьинцы сохранили (пусть и не полностью) речь XVI века. Дети со взрослыми рыбачат, ездят на охоту, используют те же старинные ловушки – «пасти». Перед их домами сила Кариолиса разрушает берега, и Индигирка грозит унести село в Северный Ледовитый. Дети вместе со взрослыми придумали, как этого избежать…
Южный человек Анзаур Махмудович выслушал меня внимательно. «Истинно вы говорите. Взрослые отделились от детей. А если бы разговаривали вместе с дедом по-адыгейски, не только названия орудий знали бы. А, может быть, что-то сделали, чего мы не делаем…»
Глава 3
Археология золотого шитья
Джэга в ауле Уляп
Министр образования и науки Аминет Шумафовна Хуажева (пока писал книгу – стала экс-министром) – интересная, необычной внешности женщина. Почему-то в национальных республиках нередко встречаются интересные женщины-министры (или дело не в министрах?).
Аминет – человек современный, по образованию и учёной степени экономист, по духу – деятель культуры. Рассказала про женщину-кузнеца Асю Еутых, которая куёт оружие гвардии иорданского короля, гравирует, её работы есть в Эрмитаже… «Что-то в её взгляде скифское, – замечает Аминет. – Предками адыгов были скифы, синды, зихи, меоты…».
Министр подарила мне книги – об уникальном опыте садоводства, террасных садах, золотом шитье.
«Мы так выглядим, современно, а на самом деле корни глубокие… Я думаю, вас начнёт тянуть сюда, чтобы досмотреть, доувидеть…», – сказала Аминет. И добавила, уже как экономист: «Без образованных людей нет экономики». И ещё раз добавила: «Александр Трифонович Твардовский говорил: выдюжим, преодолеем. В России всегда так было: способность выдержать сладывается из общего мнения, умения стоять за своих родителей…»
ТАНЕЦ
В ауле Уляп, откуда родом глава республики, все школьники занимаются в фольклорном ансамбле. С удовольствием танцуют. Раньше молодёжь не знала национальные танцы, а сейчас затанцевала. «Асса!» Здорово танцуют, говорю молодому хореографу Зарине Ураковой.
Танцевали 6–7-е классы: девочки из шестого, мальчики из седьмого – чтобы одного роста. Потом танцевали девятиклассницы – высокие девушки. А за ними на сцене уже профессионалы. «Это в крови у жителей, – объясняют мне, – станцевать джэгу…»
– Аул очень музыкальный. Когда мы раскапывали тут курганы, – подтверждает археолог Аслан Махмудович Тов, – гармонистов в ауле было не меньше двадцати человек.
– У нас и дети наигрыши играют, – добавляет учительница танцев Зарина. – Раньше дискотека была. А сейчас по субботам – только джэгу. Они не знают, что такое медленный танец, белый танец. Джэгу!
Очень быстрый танец, со времён нартов. На свадьбе соревнуются, танцуют… Зарина, когда обучает детей, рассказывает об истории танца, дети зарисовывают, стихотворения учат. Интересы у ребят разные: джаз, рэп, может быть, даже попса. Но сам факт, что не дискотека… «Раз были в Тамани, наши ребята джэгу устроили, и казацкие девочки танцевали, и мальчики…»
Древний адыгский танец джэгу, чем-то напоминает шотландский и национальный английский. Джига – во времена Шекспира это была песенка с пляской, исполнявшаяся комиком или шутом в финале спектакля. Разные народы, а танец общий…
СЛОВА ЗАСТОЛЬЯ
В доме культуры, где мы беседуем, подошёл человек, показал золотое шитьё, кручёные нитки VI–IX века.
– Четырнадцатого, – уточнил археолог. – Узоры просматриваются.
– Ребята, которые танцуют, они и шьют. У нас костюмерные есть. Нам хочется вам все показать, – признаётся Светлана Шовгенова, руководитель школьного кружка по археологии золотого шитья.
