– Тебе надо будет за что-то держаться. – Голос Джозефа понизился до рычания.

– За тебя?

Снова смех. Руки очертили ее таз и погладили попку. Под его ласками она нетерпеливо заерзала.

– В другой раз.

Сидони вытянулась, чтобы обхватить руками край стола. Когда она положила голову на столешницу, зад ее приподнялся выше.

– Я чувствую себя нелепо.

– У тебя прелестная попка, tesoro.

Он ущипнул ее за ягодицу, и она дернулась, хотя внизу живота лужицей растекся жар. Сидони издала бессвязный протест и попыталась отодвинуться, но Джозеф не дал ей этого сделать, сунув колено между ног.

– Ах, Сидони. Сидони, Сидони, – вздохнул он – повторение ее имени было как хвалебная песнь.

Медленное скольжение шелковых юбок выше по спине усилило отклик. Такая поза казалась пугающей и неудобной, но было безумно возбуждающе ждать, что Джозеф возьмет ее, как жеребец кобылу. Она прижалась лицом к своей вытянутой руке, заглушая всхлип.

Почувствовав его рот на своей ноге, Сидони вновь дернулась и к тому времени, когда он добрался до верхней части бедра, дрожала как в лихорадке. Он не может поцеловать ее там, ведь она ему запретила, настойчиво стучало в ее перепуганном мозгу.

Он отпустил ее. Резкое прекращение ощущений сотрясло, и она почувствовала себя крайне глупо, лежа с голым задом прямо у него перед носом.

– Ну, давай же, – потребовала она, оставив гордость.

– И ты позволишь мне сделать, как я хочу? – Голос его был хриплым.

– Как будто когда-то было по-другому.

Кровь ее вскипала от возбуждения, пульс стучал, как сотни барабанов. Если он сейчас же не дотронется до нее, она рассыплется на раскаленные осколки, как перегретое стекло.

Его твердые неумолимые руки пробежали вверх по ногам с уверенностью, от которой она вся загорелась. Когда он раздвинул ее плоть, внутренности свело в мучительном предвкушении. Ах, как это греховно!

Когда он прижался к ней ртом, взрыв удовольствия сотряс ее с сокрушительной силой. И не успела Сидони смириться с тем, что случилось, его язык заскользил по ее расщелине.

– Джозеф, это так порочно. – Она обмякла на столе, когда ноги в конце концов подкосились.

Он коснулся ее зубами, и у удовольствия появился фокус. Он исследовал ее ртом, посасывая, покусывая, полизывая до тех пор, пока не закружилась голова. Язык проник в нее скольжением густого влажного жара. Сквозь грохот бури она услышала прерывистый женский вскрик. Все превратилось в ослепительно-сверкающие ощущения. Кости расплавились, как горячий мед.

Было бы очень страшно падать с высоты небес, но мужские руки крепко держали ее, а мужской бас, нашептывающий похвалы, контрастировал с резким перестуком сердца.

Джозеф держал Сидони, пока она содрогалась от наслаждения.

Черт, ему бы следовало торжествовать, ведь она рассыпалась в его руках в точности так же восхитительно, как он и представлял. Но он чувствовал, что должен оставаться на коленях и вознести благодарственную мольбу. Он прижался благоговейным поцелуем к каждой ягодице.

Он был чертовски рад, что она не видит его. Если б заметила выражение его лица, то могла бы догадаться о нежелательной глубине реакции. Даже когда рот его владел ею, она владела им. И у него было сильное предчувствие, что она завладела им навсегда.

Сидони начала выпрямляться. Должно быть, подумала, что они закончили.

Ничуть не бывало.

– Не двигайся.

Удивительно, как трудно было говорить.

– Не буду.

Немедленное послушание – еще один признак того, насколько высоко он увлек ее.

Джозеф прерывисто вздохнул и поднялся на унизительно дрожащих ногах. Он был твердым как гранит. Повозившись с пуговицами, освободил себя из бриджей.

– Раздвинь ноги, – отрывисто приказал он, ибо нежность сейчас была выше его сил. Неукротимое желание кипело в крови.

Сидони, кажется, не возражала против его грубоватости. Когда она раскрылась, ее мускусный запах ударил в ноздри, переполняя чувства. Он прижался толстой головкой к поблескивающему входу в ее тело. Она издала один из своих сладострастных стонов, которые всегда сводили его с ума от желания быть внутри нее, и зазывно толкнулась назад. Скольжение плоти о плоть грозило лишить его самообладания. Он прикусил язык, сдержав готовое вырваться ругательство.

Слушая ее неровное дыхание, Джозеф подался вперед. В ее стоне на этот раз были нотки протеста. Он остановился, втягивая вдох за вдохом в попытке сдержаться. Неукротимый порыв овладеть ею боролся с нежеланием причинить боль.

Сидони продвинулась назад и взяла его в себя глубже, сжимая в мучительно-сладостные тиски. Было варварством наслаждаться этим так сильно, когда она не готова, да вот только горячая влага, окутывающая его, говорила о желании. Когда же она толкнулась в него в безошибочном требовании, устоять было невозможно. С длинным стоном погрузился он глубоко в нее, но, сдержав порыв двигаться, на мгновение замер. Хотелось насладиться этим совершенством. Мир, который всегда был таким недобрым, таким неприветливым, казался прекрасным, когда он предавался любви с Сидони. Он наклонился над ней, животом придавив ее зад. Она вытянулась под ним с тихим стоном, и смена положения подстегнула его.

Джозеф начал медленно, смакуя каждый миг, но скоро безумие овладело им. Плоть адски болела с тех пор, как он наклонил ее над столом целую вечность назад. Одна рука нырнула за корсаж и отыскала затвердевший сосок. Он услышал, как изменилось ее дыхание, отпустил грудь и ухватился за таз, вонзаясь глубже и выше. Сквозь шум в ушах почувствовал, как она оперлась о стол и толкнулась назад.

Дрожащая рука нашла ее под пеной нижних юбок. Сидони дернулась и хрипло вскрикнула. Его мир растворился в восторге.

Стремительно взлетев к самым звездам, Сидони постепенно возвращалась на землю, а вернувшись, обнаружила, что прижимается щекой к столешнице, край стола вдавливается ей в живот, тело Джозефа придавило ее.

Зарывшись лицом в ее волосы, он растянулся на ней, нарушив циркуляцию крови в одной руке. Она пошевелила пальцами, чтобы облегчить покалывание, и безуспешно попыталась вздохнуть. Сидони почувствовала, как он напрягся, чтобы подняться с нее.

– Не спеши, – сонно запротестовала она, хоть он и был тяжелым, а столешница чересчур твердой.

– Я, должно быть, раздавил тебя. – Его хриплый голос давал понять, что то, что произошло, потрясло и его тоже.

– Да, но мне нравится.

– Ты сумасшедшая.

Ей нравилось, когда он освещал ее мир экстазом. Но еще больше нравились эти тихие минуты, когда она упивалась близостью, какой не испытывала больше никогда и ни с кем. В такие моменты даже та незначительная дистанция, которую он сохранял, становилась неясной, почти прозрачной, поэтому она могла вообразить, что между ними существует нечто большее, чем физическая страсть.

Джозеф Меррик – необыкновенный мужчина. Другого такого нет и не будет.

Сердце Сидони дрогнуло. Счастье ее покоится на весьма непрочном фундаменте. Малейшего дуновения реальности будет достаточно, чтобы оно рассыпалось в пыль.

Воспоминание о тех воспламеняющих мгновениях, когда он брал Сидони сзади, занимали все мысли Джозефа, когда они после обеда поднимались наверх. Занимали настолько, что, едва сняв рубашку, он заметил, что у нее что-то на уме.

Внимание его заострилось на том, с какой безыскусной грацией прислонилась она к кроватному столбику. Случайно или нет, но эффект был впечатляющим: Сидони с ниспадающими темными волосами, одетая, точнее, полуодетая в красный шелк.

Теперь он вспомнил, что она весь вечер была необычно притихшей, словно что-то замышляла. Сексуальное удовлетворение притупило его разум, сделало сонливым. Правда, нельзя сказать, что в эту минуту он чувствовал себя особенно удовлетворенным. Страсть к ней терзала его, подпитываемая горькой, мучительной мыслью, что это их последняя ночь.