Что ж, сейчас он неплохо потрудился, изображая безразличие. Прошлой ночью он не был безразличным, и она ни за что не поверит, что он мог измениться за один день. Она расправила плечи и поглядела ему прямо в глаза.

– Почему ты отдал мне расписки Роберты?

Послышался типично мужской рык раздражения и отчаяния, но она отчего-то ни капельки не боялась его гнева.

– Бога ради, Сидони!

– Джозеф…

Она резко осеклась, когда он схватил ее за руку и потащил в библиотеку. К счастью, там горел огонь в камине. В холле царил такой холод, что ей мерещились привидения, подслушивающие их. Как только они вошли, Джозеф отпустил ее. Как провинившаяся школьница Сидони стояла, дрожа, на турецком ковре перед столом.

Но потом вздернула подбородок. Пусть он хочет, чтобы она уехала. Пусть находит ее присутствие нежелательным. Если что-то из этого правда, то – черт побери! – пусть прямо скажет ей об этом.

– Почему ты отдал мне расписки Роберты? – вновь спросила она непреклонным тоном.

– Чтобы ты уехала. – Он говорил не менее непреклонно. Кулаки его сжимались и разжимались – Джозеф негодовал.

Сидони собрала волю в кулак. Она знала, что это будет нелегко.

– А почему ты хочешь, чтобы я уехала?

– А почему ты хочешь остаться? Прошлой ночью ты готова была бежать куда глаза глядят.

Она вспыхнула.

– Ты знаешь, почему я убежала.

Он вздохнул и отвернулся, но она успела заметить вспышку безысходного отчаяния у него на лице. Нет, он совсем не такой непробиваемый, каким хочет казаться. Хрупкий лепесток надежды развернулся к свету и придал ей сил.

– Я знаю, что напугал тебя своим напором.

Чувство вины тяжелым камнем легло ей на душу. Почему, ну почему она была такой глупой?!

– Я убегала не от тебя.

Он бросил на нее недоверчивый взгляд.

– Выглядело именно так.

– То, что произошло… напугало меня. Я убегала от себя.

Она ждала какого-нибудь намека на понимание, но он молча прошел к окну и широко раздвинул портьеры, открывая залитые лунным светом скалы.

– Это бессмысленно.

– Нет, не бессмысленно.

– Сидони, послушай меня. – Джозеф вновь стал усталым, печальным и непробиваемым. – Иди в постель. Утром бери мою карету и поезжай куда хочешь, мне все равно – куда. Не знаю, чего ты надеялась достичь этим противостоянием, но то, что было между нами, закончено.

Теперь она была рада, что он не смотрит на нее. Она подозревала, что лицо выдавало ее отчаяние. Голос, которым она задала свой вопрос, был сиплым и неровным:

– Как оно могло закончиться, если еще не начиналось?

Джозеф вперил невидящий взгляд в окно, недоумевая, куда его занесло. Как странно, что снаружи сегодня царила спокойная красота, тогда как в душе его свирепствовала буря. Надо было ускакать куда глаза глядят и не возвращаться.

– Чего ты хочешь, bella? – спросил он с напускной леностью. – Крови?

Он услышал, как она подошла ближе. Ладонь ее легла на его руку. Она редко дотрагивалась до него, если только он не добивался этого обманом. И вот теперь, когда это ни к чему не могло привести, она – разрази ее гром! – поборола свою застенчивость.

– Я хочу… честности.

Он сдержал порыв встряхнуть ее. Даже сквозь рукав плаща ее прикосновение обжигало. Как ему хотелось вновь погрузиться в то оцепенение, которое владело им до того, как она появилась в его жизни! Но чего он сам хочет, не имеет значения. Этот урок он усвоил давным-давно. Джозеф с трудом удержался, чтобы не дотронуться до своих шрамов.

– Зачем? – в отчаянии вопросил он, стиснув в руке золотистую бархатную портьеру.

– Джозеф, поговори со мной. Вчера ты желал меня. Что изменилось?

Да, она, судя по всему, хочет крови. Он неохотно повернулся к ней.

– Я отсылаю тебя ради твоей же пользы.

– Означает ли это, что ты все еще желаешь меня?

Что сказать? Он мог бы солгать, но подозревал, что она ему не поверит.

– Я не хочу желать тебя.

Она подошла так близко, что ее запах, который и без того вечно преследовал его, ударил ему в ноздри. Лицо ее было бледным и напряженным.

– Я тоже не хочу желать тебя.

На этот раз Джозеф стряхнул ее руку и отступил назад, мысленно уверяя себя, что владеет ситуацией, хотя прекрасно понимал, что целиком и полностью в ее власти.

Какой безжалостной может быть прелестная женщина.

На ней все еще был его плащ. Он придавал ее внешности несообразно величественный вид. Взъерошенные волосы мило обрамляли хорошенькое личико. Зрелище было таким возбуждающим, словно она начала раздеваться перед любовником.

Он подавил стон. Самые что ни на есть «подходящие» мысли, когда он так отчаянно пытается быть благородным. Все его инстинкты кричали: Сидони здесь, впервые она, похоже, не против, и ковер вполне мягкий, чтобы совершить то, что у него на уме.

– Я обесчещу тебя.

– Ты можешь оказаться моим спасением.

Губы его скривились в невеселой улыбке.

– Я не могу быть ничьим спасением, особенно твоим. – Джозеф понимал, что неразумно продлевать свои мучения, но никак не мог заставить себя покончить с ними. – Прошлой ночью ты была убеждена, что я дьявол во плоти. Чем вызвано это самопожертвование?

– Это не самопожертвование. – Взгляд, который Сидони послала ему, контрастировал с невинностью ее пламенеющих щек. – Если ты прикоснешься ко мне, обещаю, что не убегу.

Господи, помоги…

Порыв принять ее приглашение и повалить на ковер был почти неодолимым, но горький опыт научил его самообладанию.

На лице Сидони промелькнуло такое нетипичное для нее циничное выражение.

– Сегодня я думала, что ты потерял ко мне всякий интерес.

– О черт, Сидони… – Джозеф развернулся и обессиленно опустился на канапе в оконной нише, устремив взгляд на свои сцепленные на коленях руки. Если он будет продолжать смотреть на нее, то непременно дотронется. А если дотронется, то все его благие намерения обратятся в прах.

Помедлив, Сидони села рядом. Безрассудная глупышка. Неужели не чувствует опасности? Он с такой силой стиснул руки, что побелели костяшки пальцев.

– Ты считаешь меня отвратительно навязчивой? – проговорила она глухо.

Джозеф не осмелился посмотреть на нее.

– Уходи, Сидони.

Она не вняла его хриплой мольбе.

– Но я решила, что предпочитаю… быть обесчещенной, – закончила она так тихо, что ему потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать смысл ее слов. Он так резко поднял голову, что стало больно шее, и ошеломленно воззрился на нее.

– Что-что?

Она вскинула подбородок и встретилась с ним взглядом. Он прочел на ее лице неуверенность и с трудом завоеванную смелость.

– Я сказала…

Джозеф вскочил на ноги, как оскорбленная девственница, которую преследует беспринципный повеса.

– Ты с ума сошла!

Сидони осталась сидеть, наблюдая за ним с таким видом, словно мало-помалу начинала понимать его поведение. Хотел бы он сказать то же самое.

– У тебя была неделя, чтоб соблазнить меня, Джозеф. – У нее хватило дерзости улыбнуться ему. – Поздравляю. Ты добился своего.

Если бы Сидони так не нервничала, то могла бы улыбнуться его ошеломленной реакции. Ее капитуляция привела его в замешательство. Впрочем, эта капитуляция привела в замешательство и ее тоже, но последние несколько минут ответили на самые важные вопросы, как бы ни закрывался, ни отгораживался от нее Джозеф.

Отослав ее домой, он пошел против своих желаний и стремлений, ибо по-прежнему хочет ее. Это прояснило главное, а с остальным она разберется.

Сев с ним рядом, Сидони правильно истолковала природу его дрожи, волной прокатившейся по телу. В последние дни она так много узнала об этом мужчине, но как приятно было представлять, что еще ей предстоит узнать. Смятение и предвкушение чего-то необыкновенного слились в ее душе. Если она упустит этот шанс познать страсть, вспыхивающую между ними, то будет жалеть всю оставшуюся жизнь.