– Не пытайся одурачить меня своей дешевой лестью.

Как же ему убедить ее, что называя ее своей красавицей и сокровищем, он говорит совершено искренне?

– Куда ты идешь?

Она еще на шажок подвинулась к двери.

– Подальше от тебя.

– Сейчас глубокая ночь, и это единственная теплая комната в доме.

Она решительно выпятила подбородок, глядя на него так, словно он был змеей. Если честно, то он и сам чувствовал себя немногим лучше этой твари.

– Мне все равно.

– Сидони, – проговорил он как можно спокойнее. – Клянусь, я не трону тебя.

– После сегодняшнего я не верю тебе. – Она была уже почти у двери.

Джозеф сдержал порыв оправдаться. Он обещал дождаться согласия, прежде чем овладеть ею, и он, по сути, не нарушил соглашения. Да вот только оправдания – всего лишь пустые слова. Он безжалостно пытался подавить ее сопротивление.

– Я уйду, – угрюмо пробормотал он. О боже! Еще одна ночь на койке в гардеробной. Завтра он будет хромать, как подагрический старик.

– Нет. – Она с такой силой дернула дверь, что та, распахнувшись, ударилась о стену, сотрясая зеркала. Ее повторяющееся отражение задрожало.

– Не глупи. Оставайся в этой комнате, – сказал он.

И совершил самую большую ошибку. Несколько шагов – и он схватил ее за плечо, ощутив тонкие косточки под рукой и мягкое прикосновение волос к пальцам. А еще бесконечное, непоколебимое отторжение. Как же он, идиот несчастный, умудрился настолько все испортить?!

С силой, которая ошеломила его, она отшвырнула его руку.

– Не прикасайся ко мне! – Сделала шаг назад, еще один, а потом развернулась и ринулась прочь по коридору.

Сидони неслась как обезумевшая, спотыкаясь. Ничего не видя перед собой, лишь бы только сбежать от Меррика и ужасного, опасного соблазна. Здравый смысл улетучился, остался лишь первобытный инстинкт самосохранения. Единственное, что она знала: ей необходимо отделить себя от того, что он сделал с ней в той роскошной постели.

Вдоль длинного коридора, босыми ногами по ковру, вниз по холодным каменным ступеням лестницы, в огромный зал с его призраками и выцветшими гобеленами.

Как преследуемое животное, неслась Сидони через темные комнаты, к счастью, почти свободные от мебели. Передняя дверь запиралась каждый вечер на закате и была слишком тяжелой для нее, но она может попасть во двор и через задний вход в замок.

– Сидони! – донесся сверху крик Меррика.

Частью своего сознания она понимала, что ведет себя как сумасшедшая и надо остановить этот безумный побег. Если она твердо и решительно скажет «нет», он оставит ее в покое. В этом она ему доверяла.

Кому она не доверяла, так это самой себе. Просто не могла после тех ошеломляющих мгновений в его объятиях. Он сделал ее орудием в своих руках, и это было для нее невыносимо. Всю жизнь она клялась, что никогда не станет рабой мужчины, и вот уже готова безумно влюбиться в Джозефа Меррика, этого дьявола в человеческом обличье. Ей необходимо вновь стать той, какой она была до приезда сюда, и прогнать прочь распутное создание, которое стонало и извивалось под умелыми руками Меррика.

Дыша тяжело, как загнанный зверек, Сидони дернула железную ручку двери на террасе.

– Откройся же, черт тебя побери, откройся! – всхлипывала она, ломая ногти о задвижку.

Вспышка молнии осветила ключ в замке. Ну конечно. Дрожащей рукой она повернула ключ, толкнула дверь и выскочила в грозу. И тут же ветер со страшной силой врезался в нее.

– Сидони, бога ради, вернись! – Голос Меррика был ближе. Она догадалась, что он в холле. – Сидони, где ты? Ради всего святого, это ни к чему!

Она не могла бы смотреть Меррику в глаза и не вспоминать, как он делал… это. Со сдавленным всхлипом она захлопнула за собой дверь и ринулась в залитую дождем тьму.

«Проклятье! Куда же она подевалась?»

Джозеф услышал грохот в задней части дома – и сердце его ухнуло вниз. Ад и все дьяволы! Если Сидони выбежала на улицу, она в большой опасности. Жуткие образы распростертого на скалах безжизненного тела заполнили сознание.

Он схватил из холла фонарь. Руки дрожали, когда он зажигал его. Каждая секунда казалась вечностью. Джозеф подхватил плащ, который оставил вечером на спинке стула, быстро накинул его и босиком ринулся вперед.

Уповая на то, что Сидони не убежит далеко в такую ненастную ночь, он пронесся через дом и выскочил в бурю. Ледяной ветер и дождь ударили в лицо. Джозеф покачнулся, недоумевая, как женщина, даже такая стойкая, как Сидони, выдержала этот напор.

– Сидони! – Завывающий ветер швырнул этот крик ему обратно. Он силился поднять фонарь, отыскать ее, но свет фонаря был слабой защитой от кромешной тьмы.

Где же она? Она могла побежать в любую сторону, но его мучило дурное предчувствие, что Сидони направилась к скалам. Чертыхнувшись, он, спотыкаясь и скользя, двинулся через лужайку, думая, что она побежала в эту сторону, и надеясь, что это не так. Продвижение было медленным, и он не раз падал навзничь.

– Сидони!

Боже праведный, наверняка она должна была знать, что он не причинит ей вреда. Она ведь верила, что он не станет принуждать ее. А он подошел чертовски близко к этому. На один пронзительный миг, когда она дрожала под ним, он уже готов был овладеть ею. Проклятый дикарь. Чувство вины душило его.

Он должен был оставить ее в покое.

Дождь, вонзающийся в лицо ледяными иголками и стекающий по шее, казался слишком малым наказанием за то зло, что он сотворил. Было уже поздно менять то, что случилось. Оставалось лишь уповать на то, что еще не слишком поздно вообще.

– Сидони!

«Если она не вернется целая и невредимая…»

Нет, он не будет додумывать эту мысль. Он найдет ее. Иначе ему не жить.

Джозеф повел рукой с фонарем из стороны в сторону, но Сидони нигде не было видно. Парк – большой и заросший. Она может быть где угодно. Он позвал ее еще раз. Ничего. Возможно, она не слышит его из-за шума дождя и ветра. Или, быть может, слишком напугана, чтобы отозваться.

Господи Иисусе, что же он натворил!

Не привести ли Бивенов? Но если она убежала вперед, любая задержка может повысить вероятность, что она упадет со скал. Во рту у него стало кисло. Конечно же, возможное падение было бы случайным. Конечно же, он не довел ее до того, что она скорее умрет, чем встретится с ним?

Сидони сильная. Она не приехала бы в замок Крейвен, если б не была сильной. Она не из тех, кто скорее пожертвует жизнью, чем добродетелью. Ведь так?

О боже, что он наделал?

Паника была для Джозефа незнакомой эмоцией, по крайней мере во взрослой жизни. Но мысль, что Сидони может пострадать, вселяла в него безумный страх, железными тисками сжимала сердце.

– Сидони! – прокричал он снова, но она не отозвалась. Он бы знал, если бы она была где-то поблизости.

Спотыкаясь, зовя ее, он продирался сквозь заросли кустов к морю. Грохот волн перекрывал даже дождь и ветер.

Наверняка Сидони тоже услышит его и остановится.

Ветки хлестали и царапали лицо, но он этого не замечал. Плащ почти не защищал, но ему было все равно. Он большой и сильный. Сидони же пугающе уязвима перед стихией.

Тяжело дыша, Джозеф выбрался на поросший травой открытый участок над морем. Он поднял фонарь, но фонарь осветил пространство всего в несколько футов.

Зазубренная молния расколола небо – и он увидел Сидони, стоящую в нескольких ярдах от него. В белом свете вспышки он разглядел напряжение в ее теле. Благодарение Богу и всем ангелам, она была не у края обрыва, хотя стояла, устремив взгляд на штормовое море, словно завороженная.

Он впервые вздохнул полной грудью с тех пор, как она исчезла в ночи. От облегчения закружилась голова. Сидони жива!

Она жива.

Только теперь Джозеф осознал, каким ужасом, какой болью сжимал его сердце страх потерять ее. Он отдал бы все, даже надежду прикоснуться к ней вновь – а прикосновения к ней были для него раем на земле, – лишь бы она осталась в этом мире. Пусть даже не с ним.