Он упорно не уступал. Она – тоже. «Я могу целовать его так всю ночь», – мечтательно подумала Сидони, и впервые за последние месяцы по телу ее разлилось тепло.

– Оставь меня в покое, – пробормотал он, отодвигаясь на несколько дюймов.

– Ни за что.

– Я не могу доверять тебе.

– Можешь.

Сидони заглянула ему в глаза, надеясь, что он увидит ее неугасающую любовь – любовь, которая никогда не подведет его.

– И как, черт возьми, я это узнаю? – свирепо спросил он.

– Загляни в свое сердце, Джозеф. Твое сердце знает правду, но сначала ты должен поверить себе. – Она судорожно вздохнула. – Ты должен поверить себе так, как я верю тебе. Навсегда.

Лицо его оставалось грозным, но она не собиралась сдаваться. Она борется за свою жизнь, за его жизнь, за жизнь их ребенка.

Сидони наклонилась, чтобы поцеловать его еще раз. Он положил руку ей на талию. Рука напряглась, и она приготовилась к отказу.

На долю секунды земля перестала вертеться.

Почти незаметно прикосновение его обратилось в ласку. Он уже больше не отталкивал ее, но притягивал к себе.

Из горла у него вырвался звук, который прозвучал как наслаждение.

Наконец суровая складка губ расслабилась, затем губы приоткрылись, впуская ее язык.

– Проклятая ведьма, – простонал он, капитулируя.

– О, Джозеф… – прошептала Сидони и окунулась в его поцелуй.

Джозеф обмяк всем телом и заключил ее в свои объятия. Щеки под ее ладонями были мокрыми, а она уже давно оставила попытки остановить свои слезы.

Он целовал ее бесконечно. Целовал так, словно никогда не хотел отпускать. Словно любил ее больше жизни.

Медленно, продолжая целоваться, они опустились на турецкий ковер. В конце концов он оторвался, схватил ее левую руку и с грубостью, порожденной крайностью, надел рубиновое кольцо ей на палец так неуклюже, что даже сделал больно. Сидони не возражала. Неутолимая жажда в его серебристых глазах наполнила ее сердце любовью.

– Останься, bella, – выдавил он.

– Навсегда, любовь моя.

Свет лампы, мягкий и золотистый, освещал сидящую на кровати женщину. Джозеф тихонько вошел в комнату, устремив взгляд на Сидони и ребенка, которого она так любовно прижимала к груди.

Она улыбнулась ему своей неотразимой улыбкой, которая всегда давала ему силы чувствовать себя королем, а не жалким уродом. Ему было все равно, что думают о них остальные. Сидони любит его. А теперь, молился он, у него есть дочь, которая тоже будет любить его. Потому что он любит обеих больше, чем можно выразить словами.

– Джозеф, подойди и взгляни. Она – само совершенство.

Сидони выглядела уставшей и измотанной, но счастливой. Девочка была маленькой, с черными волосиками и крикливой. Он заглядывал в спальню и раньше, после целого дня мучительного ожидания внизу, но нянька выставила его, заявив, что ей надо подготовить леди Холбрук, прежде чем она увидится с мужем.

Хорошо, что он привык к своенравным женщинам.

Глядя на крошечное личико своей дочери, Джозеф понял, что теперь на одну своенравную особу в его семействе будет больше. Малышка зевнула, не открывая глазок, и погрузилась в сон. Сердце Джозефа защемило от любви и нежности. Он будет защищать этого ребенка до конца своих дней.

– Вы обе прекрасны.

Когда он наклонился поцеловать жену, Сидони погладила его по изувеченной щеке. Эта ласка стала такой знакомой, что он ее уже почти не замечал, хотя в первый раз, когда она дотронулась до его шрамов без отвращения, это тронуло его так глубоко, что едва не разбило сердце.

– У тебя был ужасный день, да?

Он тихонько рассмеялся и повернул голову, чтобы поцеловать ее руку. Кольцо с рубином поблескивало в свете лампы. Вид этого кольца у нее на руке всегда доставлял ему удовольствие. В конце концов, она – его кровь, его сердце, его душа.

– Подозреваю, что тебе пришлось хуже.

– Не знаю, не знаю. – Она говорила тихо, чтобы не разбудить малышку. – Я, по крайней мере, была занята.

– Вот этим. – Джозеф снова взглянул на дочь. – И с большим успехом.

– Я так горжусь собой.

Джозеф еще раз поцеловал ее.

– И не без оснований. Она просто шедевр. – Голос его сделался низким. – Я люблю тебя, Сидони.

Жена посмотрела на него сияющими глазами.

– И я люблю тебя, Джозеф. – Она заморгала. – Ох уж эти слезы, будь они неладны. Я надеюсь, что после родов перестану быть такой плаксой.

Очень осторожно Джозеф присел на краешек кровати, не сводя глаз с жены и ребенка. Кто бы мог подумать, что он превратится в примерного семьянина? Кто бы мог подумать, что любовь полностью изменит его пустую жизнь? Сидони, войдя в его жизнь, сотворила чудо, обратив пустыню в цветущий оазис. Он никогда не был так счастлив с тех пор, как она, ворвавшись в его дом тогда, в феврале, сразилась с ним за свою любовь.

Он каждый день благодарил Бога за упрямых, своенравных женщин.

– Ты уже думала об имени?

Она посмотрела на малышку с нежностью, от которой у него защемило сердце.

– Ну конечно. А ты разве нет? – Ее глаза, когда она подняла их, весело искрились. – Ричарда? Кэмденетта?

– Нет. – Хотя в его новой, щедрой на радости жизни, появилась привилегия называть таких славных мужчин, как Кэмден Ротермер и Ричард Хармсуорт, своими друзьями. – И не Роберта.

Когда стало ясно, что предложение Роберты жить с ними и заботиться о Сидони во время беременности обратилось ее возвращением к игровым столам, Джозеф отказал ей в гостеприимстве Меррик-Хауса. Роберта, страшно разобиженная, вернулась в свой дом в Ричмонде, где сейчас охмуряла какого-то богатого купца. В последние месяцы они с Сидони восстановили хрупкую связь, которая, он надеялся ради жены, с годами укрепится. Что касается его, они с Робертой никогда не будут друзьями, но он желал ей добра. Лишь бы не вмешивалась в его жизнь, а там пусть себе живет как знает.

Сидони сдержанно усмехнулась.

– Нет, не Роберта. – Она помолчала, лицо ее посерьезнело. – Я подумала, мы могли бы назвать ее Консуэлой – в честь твоей матери.

У него перехватило дыхание. Одну за другой Сидони залечивала его старые раны. И вот теперь исцелила еще одну. Он попытался улыбнуться, но не смог, настолько глубоко был тронут.

– Это… это прекрасно, bella!