По каким-то причинам ее манеры стали неизмеримо лучше с момента прибытия, размышлял он, косясь на Гая и удивляясь, насколько серьезно тот относится к обязанностям наставника и советника.

— Мы встречались, мне кажется, в Кале, как раз после вашего прибытия из Англии. Неужели вы не помните?

Магдален покачала головой.

— Нет, не помню, — солгала она. Непостижимый, настоящий страх нахлынул на нее.

Шарль д'Ориак заметил блеск в ее глазах, слабое предательское подергивание губ и удивился: зачем она солгала ему? Что за этим кроется? Неужели она заподозрила его в чем-то? Но вряд ли ее наставники что-нибудь ей сказали. Ведь она просто-напросто была всего лишь пешкой на доске Ланкастеров, девочкой, которую обе стороны пока не принимали в расчет, так как еще не пришло время ее использовать.

— Ведите нас обедать, госпожа, — Гай пригласил гостей в зал, что положило конец размышлениям д'Ориака.

Магдален встала на свое место рядом с Гаем с едва скрываемым облегчением, и он смог почувствовать ее напряжение, когда они шли рядом по залу, где вдоль столов разместились члены свиты, вплоть до помоста в конце зала. Шарль д'Ориак, как почетный гость, занял место по левую руку от Магдален, а она по-прежнему заставляла себя выполнять обязанности хозяйки, выбирая для него лучшие куски из блюд, подносимых слугами.

Публичное пиршество было удобным случаем показать богатство и значительность дома, и Шарль д'Ориак отметил, что этот обед превзошел все его ожидания. Блюда на столе, стоящем на помосте, были из тяжелого серебра, винные кубки украшены драгоценными каменьями, разнообразие мяса и гарниров поражало, белые и мягкие пышные хлеба возбуждали аппетит. Восковые свечи горели перед каждым гостем и каждым сеньором, входящим в свиту. В главной части зала на столах стояла оловянная посуда, а хлеб был хотя и не белый, но все же не жесткий черный, какой обычно употреблялся.

Магдален де Бресс была очень богатой женщиной, и это богатство в настоящий момент служило поддержкой английской короне.

— Вы не хотите поохотиться после обеда, месье д'Ориак, у нас есть в лесах кабаны и олени, — сказал Гай, смирившись с тем, что его хозяйственные заботы должны быть отложены в связи с требованиями гостеприимства.

— Я не прочь развлечься, — согласился Шарль, — мы слишком долго были в пути. Он повернулся к своей соседке: — Вы тоже будете охотиться, госпожа?

— Я люблю охоту, — ответила Магдален, — но я беременна, и сеньор де Жерве считает, что охота неподходящее занятие для меня.

«Беременна», — подумал Шарль, отливая глоток из своего кубка. Ребенок не мог быть представлен Ланкастерам, чтобы отстаивать его права. Он должен был разделить судьбу матери. Шарль улыбнулся:

— Мои поздравления, госпожа. Ваш муж должен благодарить небо за то, что Бог так благословил ваш союз. Я знаю, что он находится в Англии.

Магдален кивнула:

— С тех пор, как его нет здесь, месье, это кажется разумным завершением.

Шарль не подал виду, что ее высокомерный тон рассердил его. Это было высокомерие проклятых Плантагенетов, их надменность, вторая, защитная кожа. Но она была необходима и для сокрытия правды, в этом он был уверен. Магдален обошла все ловушки, содержавшиеся в этом вопросе. Ведь они оба знали, что Эдмунд де Бресс мертв. Вероятно, она была хитрее, чем ему показалось.

Он слегка засмеялся.

— Моя глупая наблюдательность, кузина.

Она тем временем взяла ложку и опустила ее в супницу, выбирая сочные, большие куски угря из ароматного жаркого из речной рыбы. Она положила их на тарелку Шарля:

— Совсем не глупая, а вполне разумная.

Она улыбнулась ему, показывая на рыбу на блюде.

— Вы не находите, что это брюшко великолепно?

— Великолепное, — согласился он, чувствуя, что его раздражение отступает благодаря этой улыбке, маленьким белым зубам, розово-красным губам, таким полным и волнующим. Раздражение перешло в желание.

— Если вы не охотитесь, кузина, может быть, мы могли бы вместо этого немного прогуляться? — предложил он. — Я уверен, что сеньор де Жерве очень занят, и мне бы не хотелось, чтобы он тратил на гостей свое драгоценное время.

Магдален еле сдержалась, чтобы взглядом не попросить помощи у Гая. Предложение провести послеобеденное время в компании кузена наполнило ее таким ужасом, как будто он предложил ей провести время в темнице донжона вместе с черными пауками и скользкими пресмыкающимися.

— Прогулка никогда не заменит охоты, милорд, — сказала она, — не правда ли, сеньор де Жерве?

— Все зависит от общества, — ответил Гай, — но ваш кузен не знает, что вам следует провести несколько часов после обеда с горничной.

С вежливой улыбкой он обратился к д'Ориаку:

— Это по совету повитухи. К сожалению, леди Магдален часто пренебрегает таким ограничением, но я на нем настаиваю. Вот почему она забыла об этом упомянуть.

— Если вы настаиваете на такой рекомендации, я подчиняюсь.

— Это в рамках моей компетенции, — сказал Гай доверительно. — Не хотите ли поохотиться с собаками, месье д'Ориак?

Спасенная, Магдален откинулась назад и уже не следила за разговором, который вертелся вокруг охотничьей темы. Спасенная на данный момент. Но невозможно было бесконечно избегать общества кузена д'Ориака.

Шарль д'Ориак не знал точно, когда он догадался о взаимопонимании, существующем между Магдален де Бресс и Гаем де Жерве. Последний был всегда предельно осторожен, Магдален всегда смиренна в его обществе, как следует юной женщине с представителем ее отца, облеченным властью сеньора.

Д'Ориак, которому предоставили апартаменты в помещении для гостей, на противоположной стороне внутреннего двора, конечно, оставался в неведении о тайной сети проходов в главном замке и, конечно же, не мог ничего знать о том, как по ночам между женским крылом замка и покоями сеньора скользила легкая тень Магдален. Он ничего не ведал о безудержных взрывах смеха и вспышках страсти. Зато Шарль видел другое: какой-нибудь взгляд или улыбку, которыми они обменивались, когда глаза сеньоры озорно блестели, а глаза сеньора прищуривались в ответ на прикосновения, легкие касания пальцев или вдруг белая рука ложилась без всякого основания на руку сеньора, а его большая рука скользила по ее талии, по изгибу ее плеча. От мужчины с недобрыми намерениями, да еще снедаемого пылким желанием, такое не могло ускользнуть.

Шарль д'Ориак наблюдал внимательно. Он заметил, что сеньор де Жерве играет на своей лютне, а сеньора вышивает на пяльцах у окна красивой прямоугольной комнаты в дождливый день, когда нельзя выйти на улицу. Он слышал, как сеньор де Жерве поет мягкие, мелодичные песни трубадуров о любви и рыцарской верности, и он слышал тоску в его голосе.

Он заметил, как сеньора под ярко-голубым декабрьским небом внимательно следит за дерущимися на поединке рыцарями на учебном плацу. В ее поведении усматривалось нечто большее, чем простое любопытство, скорее — желание быть поддержкой прибывших рыцарей. Хотя волноваться за Гая вряд ли нужно было.

Гай де Жерве был известен как один из самых искусных рыцарей Англии и Франции, и глядя, как он гарцует на лошади, с какою меткостью летят его копья, было ясно почему. Холодная голова, длинное туловище, гигантская сила и годы рыцарской подготовки сделали этого человека непобедимым в открытом бою.

Шарль видел, как сеньора радостно хлопала в ладоши в меховых перчатках, как краснели ее щеки — гораздо больше, чем от морозного воздуха, как ее глаза загорались огнем, когда она поздравляла своего рыцаря-триумфатора, приветствовавшего ее с коня.

Он заметил и принял к сведению, что все касающееся Магдален де Бресс обращало на себя пристальное внимание Гая де Жерве. Что она ела, что она пила, когда она гуляла или ездила верхом и как далеко, когда она удалялась к себе на ночь, — ничто не укрылось от его бдительного внимания. Малейший намек на усталость или налет бледности на лице влекли деликатный совет, иногда вызывавший ее шутливый протест, но сеньор де Жерве всегда одерживал верх и сеньора извинялась и удалялась на отдых в свои покои.