— Хватит нервы на кулак мотать, — ответил Андрей. — Используем пока этот вариант. Что случится, то и случится. Поедем в срок, станешь там, я подожду в стороне. Если поведет куда, или повезет, встретимся тогда, вон, хоть в ресторане Дома актеров, раз «Праги» сейчас нет [2]. Буду ждать там.
— Смотри, если я не вернусь сегодня, сразу же девчонок в охапку и уезжайте. В Ташкент, к бабушке моей. Вся информация в блокнотике, под подушкой лежит. Если что, я вас там найду. Через месяц, если от меня никаких вестей не будет, уходите, лучше через Иран.
Мраморный Гоголь на бульваре своего имени сидел, закутавшись в шинель и, наверное, не знал о том, что грустной своей физиономией ввергает в тоску одного дачника, который чуть не каждый день вынужден смотреть на него [3]. Под ноги слетали последние листья с кленов. Михаил, стоявший на углу бульвара и Колымажного переулка, был виден издалека. Время от времени по дороге проезжали машины, так же нечасто появлялись прохожие.
Черная «эмка» неспешно выехала из переулка, остановилась на повороте, открылась задняя дверца, Андрей увидел, как Михаил подошел и через минуту сел в машину, которая сразу же тронулась с места и поехала в сторону центра.
Удостоверившись, что за машиной никто не поехал, Андрей пошел на Горького, в ресторан Дома актера. Вход преградил суровый швейцар. Приоткрыв немного дверь, он строго спросил:
— Удостоверение театрального общества есть?
— Есть, как же без него, — сказал Андрей и достал пятирублевую купюру.
Наверное, это было удостоверение актера высокого разряда, почти народного, по крайней мере, неприветливый страж двери сразу же стал услужливым и радушным, спрятав купюру в карман и широко распахнув дверь. Едва Андрей снял пальто, к нему подошел здоровенный метрдотель, лет пятидесяти, яркой восточной внешности, не менее двух метров роста, с черной окладистой бородой, такой густой, что она казалась ненастоящей и проводил его к столику в глубине зала. В ресторане посетителей было немного: кроме Андрея, в углу сидели три дамы средних лет, да через столик от них двое пожилых мужчин.
— Обедать будете? — спросил, подавая меню, быстро подошедший официант. — Рекомендую, сегодня очень удалась говяжья вырезка, на гарнир можно жареную картошечку пай, это такая, знаете, соломка... — скороговоркой начал он.
— Знаю, — перебил его Андрей. — Давайте на первое солянку, потом говядину с картошкой, салат какой-нибудь, столичный, что ли. Оливки есть? Несите. Красное сухое какое можете порекомендовать?
— На выбор, пожалуйста, саперави, кварели, телиани...
— Бутылку саперави, пожалуйста.
— На десерт будете что-нибудь?
— Пока не знаю. Я жду своего товарища, он придет, тогда и решим насчет десерта.
Есть не хотелось. Андрей надеялся, что аппетит появится, когда заказ принесут, но волнение от ожидания результата встречи отбило всякое желание. Он съел несколько ложек солянки, поковырялся в салате, отрезал кусочек говядины. Есть все равно не хотелось. Отпив глоток, он отставил бокал. Вино показалось совсем безвкусным. В голове крутились самые разные варианты исхода встречи, большей частью плохие. Андрей понимал, что без Михаила будет намного труднее.
— Извините, всё в порядке? Я имею в виду, с едой в порядке? — спросил его обеспокоенный метрдотель.
— С едой? Ой, да, извините, всё нормально. Проблемы просто... — отвлекся от тревожных мыслей Андрей.
— А Вы попробуйте всё же поесть, глядишь, и легче станет. Я ведь здесь уже много лет работаю, всякое видел, а от хорошей еды хуже еще никому не становилось, а у нас, смею заметить, всё по высшему разряду, — не отставал от него метрдотель.
— Ну да, лишь бы осетрина не оказалась второй свежести, — рассеянно отозвался Андрей.
— Вы тоже слышали эту шутку? Это всё Михаил Афанасьевич Булгаков придумал, царствие ему небесное. Уж какой человек веселый был, к нам часто захаживал, и жена его, Елена Сергеевна, такая умница. А он какой писатель замечательный! Даже пообещал про меня в книге своей написать.
— Спору нет, Михаил Афанасьевич и вправду замечательный писатель. Наверняка он про Вас написал, может, еще не напечатали, — успокоил его Андрей.
— Вы так думаете? Надо у Елены Сергеевны спросить, как увижу ее.
«Блин, и тут наследил, ведь это тот самый метрдотель», — осенило Волошина, — «и у него хватит ума у вдовы Булгакова просить рукописи» [4].
— Извините, я должен был сразу представиться. Яков Данилович я. Розенталь. Заведующий вот этого всего, — и он обвел рукой кругом.
— Андрей Григорьевич, — ответил Волошин.
Разговор этот немного снял напряжение и Андрей сам не заметил, как появился аппетит. Еда действительно оказалась хорошо приготовленной, о чем он и сообщил стоящему в стороне на своем посту, но время от времени интересующемуся качеством блюд Розенталю.
Михаил появился внезапно, уже тогда, когда обед Андрея остался в далеком прошлом и он, чтобы убить время, допивал третью чашку кофе. По лицу Щербакова невозможно было понять, хорошие ли новости он принес. Официант с приборами и меню появился в тот самый момент, когда Михаил сел за столик.
— Товарищ, принеси-ка мне водки. Грамм триста. Холодной такой, знаешь, чтобы аж зубы ломило. Селедки с луком и хлеба черного. Только поскорее, — сказал он, не заглядывая в меню.
— Ну что? — нетерпеливо спросил обрадованный его появлением Андрей, когда официант ушел.
— Сейчас, погоди, надо выпить сначала.
Официант вернулся очень быстро, поставил на стол блюдо с селедкой, хлебницу с тремя кусочками черного хлеба и завершил натюрморт запотевшим графином. Он открыл графин, собираясь налить водку, но Михаил остановил его:
— Я сам, иди, — и он налил себе рюмку, выпил, тут же налил еще, и снова выпил, закусив только после этого.
Андрей ждал, хотя нетерпение так и подстегивало его изнутри спросить еще раз о результатах. По крайней мере Михаил живой, а это уже хороший знак. Он взял графин и налил себе в рюмку.
— Что, поджилки трясутся, Андрюха? — спросил Михаил, дожевав кусок селедки. — У меня тоже, но ни хрена еще не ясно. Жук он, этот Панфилов, не зря до генерал-майора дослужился. За просто так небось только в сортир ходит, да и то не каждый раз. И то ему дай, и это, и еще вот этого полкило насыпьте, а в ответ дает мизер. И то он не может, и это вне его полномочий, дескать. Кто еще может, если не он? Да над ним во всей стране всего два человека стоит. Ладно, не дожал с первого раза, дожму со второго, и не таких обыгрывали. Завтра, Андрюха, всё завтра. Давай лучше еще выпьем. Утром, в одиннадцать, всё, надеюсь, решится в нашу пользу. Эх, нам бы день простоять, да ночь переспать, — вздохнув, сказал Михаил и осмотрелся вокруг. — Метрдотель здесь колоритный, эдакий красавец. Штучный товар, сразу видно.
— Миша, ты же читал «Мастера и Маргариту»? — решил поделиться своей догадкой Андрей.
— Ну читал, и что? В гости к Елене Сергеевне [5] предлагаешь сходить?
— Нет. Помнишь там такого Арчибальда Арчибальдовича?
— Директора ресторана? Ну, конечно... — и Михаил замолчал, пристально глядя на величественно сидящего у входа в шикарном кресле Якова Даниловича. — Да-а-а-а-а. Точно. Такой два балыка потащил бы легко [6].
— Заказать еще что-нибудь? — спросил Андрей, когда Михаил прикончил свой графинчик.
— Пожалуй, хватит. Рассчитайте нас! — окликнул Михаил проходящего мимо официанта и, когда тот подошел, аккуратно положил на край стола две купюры. — Этого достаточно?
— Да, спасибо, — сказал официант, быстро пряча деньги в карман.
24 октября 1941 года
Сценарий сегодняшней встречи очень походил на вчерашний: тот же почти пустынный бульвар, та же «эмка», забравшая Михаила...
На этот раз договорились встретиться на Шаболовке, дома у Лены, куда и она должна была зайти после работы взять вещи.
Андрей ничего не стал говорить ей об их с Михаилом затее, посчитав, что незачем волновать ее преждевременно. Квартира оказалась пустой, соседок Лены дома не было, только громкоговоритель на кухне тихо бубнил что-то. Андрей подошел к окну, постоял, вспоминая встречу с незадачливым поклонником Лены, а потом прилег на кровать и не заметил как задремал. Ему даже приснился долгий и бестолковый сон, в котором смешалась та Москва, в которой он жил сейчас и та, из которой он сюда попал, он вел Лену по Борисоглебскому переулку к Новому Арбату, а она не хотела идти, потому что Настя осталась стоять у памятника Цветаевой. Тут громко задребезжал дверной звонок и Андрей проснулся с мыслью, что днем спать надо бы поменьше, а то снится всякая ерунда и тут до него дошло, что звонок прозвенел трижды, так, как они договорились с Михаилом.
