— Сколько человек в квартире? — спокойно и буднично спросил Щепу Михаил, чуть сильнее вжимая ствол в глаз.

— Че... че... тве, — пролопотал он.

— Где они? — продолжил Щербаков.

— В ко... комнате, у меня в комнате все.

— Сколько стволов?

— Два, у меня и у Аркаши.

— Уже один, — сказал Михаил, доставая у Сёмы из-под брючного ремня наган. — Где Аркаша сидит?

— Возле окна, справа, он один, сразу увидите, с усами.

— Что с женщиной?

— Я... я... Мы не хотели, Ирка сама, я ее случайно подстрелил, кто ж знал, что она помрет сразу... А тех Аркаша хотел, это не я...

— Что с теми, что в комнате? — тряхнул его за чуб Михаил.

— Ничего, они там сидят, не высовываются.

— Что ж, Сёма, пойдем, — и Михаил толкнул его вперед стволом пистолета. — Мои слева, твои справа, — тихо сказал он Андрею, хватая Щепу за ворот.

Тот, как загипнотизированный, пошел перед Михаилом и открыл дверь в свою комнату. За столом сидели четверо мужчин, в этот момент поднявшие стаканы с водкой, собираясь чокнуться. Михаил толкнул Сёму вперед, так что тот упал на пол прямо перед столом, шагнул влево, освобождая место Андрею и они начали стрелять почти одновременно, как и договаривались. Аркаша, у которого и вправду за поясом торчал наган, дотянуться до своего ствола не успел и сейчас лежал на столе лицом вниз, под ним расплывалась лужа крови. Еще двое упали на пол и не шевелились, и только тот, по которому Андрей стрелял первым, лежал на полу у окна и хрипел, подергивая левой ногой. В воздухе витал густой запах сгоревшего пороха, крови, разлитой водки и дерьма. Сёма Щепа лежал на полу, куда его толкнул Михаил и испуганно пялился в ствол Андреевой Беретты. Андрей шагнул поближе к нему и выстрелил в лицо.

— Всё, готовы, — сказал Михаил, подойдя к столу и посмотрев на лежавшие на полу тела. — Дверь только закрой, чтобы девчонки не увидели.

Закрыв дверь в первую комнату поплотнее, Андрей подбежал к третьей двери и закричал, застучав в нее кулаками:

— Лена, Настя, я здесь! Это я, Андрей!

__________________________________

[1] 16 октября 1941 года — единственный день в истории московского метрополитена, когда он был закрыт: готовились к подрыву тоннелей.

[2] Мотоцикл ПМЗ-А-750 в конце тридцатых стоил 7760 рублей, примерно 25 средних зарплат рабочего.

И время убивать и вдохновляться...

16 октября 1941 года

Из-за двери послышалась возня и Андрей услышал голос Насти:

— Дядя Андрей, это ты?

— Я, Настенька, я! С вами всё в порядке?

— Да. А эти где? Это ты стрелял?

— Эти уже не помешают. Выходите, поедем домой.

— Сейчас, мы тут завалили дверь, теперь эту кучу разобрать надо, — сказала Елена.

— С вами точно всё в порядке? — спросил Андрей.

— Да. Теперь да, — ответила она.

За дверью слышались громкие звуки: то гром, то стук, что-то падало и звенело. Подошел Михаил, успевший бегло осмотреть квартиру, громко сказал в сторону комнаты:

— Лена, Настя, здравствуйте, выходите уже быстрее! — и добавил намного тише, почти шепотом, Андрею на ухо. — Женщину нашел, в кладовке, я закрыл ее там, чтобы девчонки не увидели, очень уж они ее... Пойду, хоть руки помою, за урода этого держаться пришлось, тьфу, мерзко.

Наконец, после того, как еще что-то за дверью с шумом загрохотало, щелкнул замок, дверь приоткрылась немного.

— Помогите, никак открыть не можем, как мы хоть этот комод сюда задвинули, — кряхтя, сказала Елена.

Андрей с Михаилом нажали со своей стороны, и в образовавшуюся щель буквально протиснулись Елена с Настей и сразу же бросились обнимать Андрея.

— Спасибо тебе, что выручили нас, не бросили. Ты извини, что так получилось. Из-за дури моей вот в такую историю влипли, мы же...

— Ерунда всё, Лена, какая же ерунда! Главное, что с вами всё в порядке, — оборвал ее Андрей, прижимая к себе и целуя в щеку.

— А меня никто не целует, а я ведь тоже участвовал в спасении, — подал голос Михаил.

Настя и Елена повернулись к нему и, обняв, вместе поцеловали его в обе щеки.

— Ой, спасибо, дядя Миша! — сказала Настя. — Мы про тебя всегда помним.

Михаил от поцелуев и комплиментов буквально расцвел, но тут же снова посуровел и сказал:

— Так, надо отсюда уходить быстро, давайте собираться. Забирайте свои вещи. Если кому надо в туалет или умыться, делайте свои дела и пойдемте. Очень уж мы тут нашумели. Только прибраться надо сначала.

Тут же он пошел в ванную, взял чье-то полотенце и начал методично, ничего не пропуская, вытирать всё, чего они могли касаться.

— Лена, не стой, помогай, вытри в комнате всё, что вы трогали, — бросил ей второе полотенце Михаил. — Андрюха, открой дверь пошире, а то туда не пройти.

— Зачем? — Елена с растерянным видом держала пойманное полотенце.

— Лена, никто не должен знать, что вы и мы здесь были. Вытирайте, ничего не пропускайте.

Кивнув головой, она лихорадочно бросилась все протирать.

Минут через десять они вышли из оказавшейся такой негостеприимной квартиры, бросив дверь открытой.

— А Даша? Как она добралась до вас? — спросила Елена, когда они уже спускались по лестнице.

— Да нормально. Промокла только и замерзла, пешком шла, транспорт не ходит. В городе творится чёрте что, очень опасно, так что едем к нам. И Даша у нас сейчас, обогрета, накормлена, ею домработница занимается, — ответил Андрей.

Вовчик Попов очень удивился, когда вместо блатных ребят из подъезда вместе с хозяевами мотоцикла вышли средних лет женщина и девочка лет двенадцати.

— Вот на этом и поедем, — сказал Андрей, показывая на мотоцикл, подходя к нему

— Ух ты, вот это да! Где взяли? — восхищенно воскликнула Настя. — Дядя Андрей, а я в коляске поеду? А поведет кто? Мы все уместимся? А мама где ехать будет? — она так и сыпала вопросами, не обращая внимания на добровольного сторожа, растерянно смотревшего на них.

— Посторожил? — спросил Андрей Вовчика. — Спасибо, свободен.

Онемевший от удивления парень так и пошел, пятясь, к своим приятелям, продолжавшим выпивать за столом.

— Конечно, не совсем удобно, зато не пешком. Одолжили у хороших людей, — сказал Михаил, открывая коляску. — Лена, ты садись с Настей здесь. Все равно быстро мы ехать не сможем. Андрей, мы по Ленинградке не проедем. Давай, наверное, пробовать через Октябрьское поле, Хорошевское шоссе, короче, в стороне где-нибудь.

— Согласен, так и сделаем, — сказал Андрей, заводя мотор

Мотоцикл завелся сразу, пофырчал немного, и они уже вчетвером покатили домой.

Дорогу до Сокола, около десяти километров, они проехали почти за час. Куда бы они ни сунулись, везде натыкались то на заторы, то на не желающих уступать дорогу водителей, то на непонятно что затевающую толпу. Когда они, наконец, остановились у калитки дома на Верещагина, все вздохнули с облегчением. Елене пришлось помогать выбраться из коляски — у нее затекли ноги.

К калитке подбежала Тамара Михайловна и бросилась всех обнимать, приговаривая:

— Ой, миленькие, вернулись, живые, слава Богу! А то люди такое рассказывают, что слушать страшно, что там творится! Давайте, заходите, я уже и на стол накрыла.

На столе парил в кастрюле наваристый борщ, в чугунке, тщательно укутанном старым пуховым платком, ждала тушеная картошка, центр стола занимало большое блюдо, на котором горкой высились свежепожаренные котлеты, а рядом стоял графин с клюквенным морсом.

— Ой, капустки квашеной сейчас принесу, не успела. Вы садитесь, ешьте, а я пока воду наберу в ванную, помыться с дороги-то. Даша как уснула, так и спит без задних ног, хоть стреляй, и вам сейчас постелю, — Тамару Михайловну с утра как подменили, за один день она произнесла больше, чем за всё время до этого.

После обеда хотелось отдохнуть, в тепле и после сытого обеда разморило, да и усталость от дороги и пережитого давала знать, но надо было еще вернуть мотоцикл хозяину. Вместе с Михаилом они быстро отмыли его и Андрей поехал к Борискиным.