Всегда с нетерпением ждал я возвращения своего брата из леса, чтобы узнать о положении на фронтах, узнать об успехах советских войск. Наши победы озлобили немцев, режим оккупации сильно ужесточился. На территории Белоруссии действовали концентрационные лагеря, где расстреливали и сжигали не только взрослых, но и детей, истребляли и предавали огню целые деревни. Трагическим символом зверств оккупантов стала деревня Хатынь, сожженная вместе со всеми своими жителями. Судьбу Хатыни разделили еще сотни деревень.

На территории Беларуси фашисты создали более 260 лагерей смерти и мест массового уничтожения людей. В этом трагическом списке:

• Четвертый по величине в Европе лагерь смерти «Тростенец», где истребили свыше 200 тысяч человек (есть свидетельства, что жертв было намного больше – около 546 тысяч);

• жуткий детский концлагерь в деревне Красный Берег, где самыми бесчеловечными способами из юных жертв – до смерти – выкачивали кровь для нужд немецких госпиталей;

• Озаричская зона смерти, где под открытым небом нацисты держали тысячи больных сыпным тифом, собираясь использовать людей как бактериологическое оружие против наступающей Красной Армии…

По неполным данным, в лагерях на территории Беларуси нацисты уничтожили около 1,5 миллиона человек – не только местных жителей, но и вывезенных из Австрии, Польши, Чехословакии, Франции, Германии (6).

Гитлеровцы стали массово угонять трудоспособных людей на работу в Германию, добрались они и до нашей деревни. В конце лета 1943 года большая группа немцев прибыла в Бояры, чтобы набрать людей. Они сгоняли всех до одного к бывшему правлению колхоза и там сортировали: здоровых мужчин в одну группу, женщин и девушек – в другую, подростков – в третью. Мне чудесным образом удалось избежать этой сортировки. Когда немцы обходили избы, чтобы всех выгнать на улицу, я был дома. Зашел Николай в дом и сказал, что немцы сгоняют всех к правлению.

– А я не пойду! – сказал я.

– Ну тогда прячься! – посоветовал Николай.

И тут в дверь стали стучать немцы, и я, не рассуждая, юркнул в отверстие типа маленького прямоугольного окошка, расположенного в нижней части русской печи и спрятался внутри.

Русская печь

По обыкновению, русская печь ставилась на деревянный сруб и под печью было достаточно места, чтобы мне, ребенку, спрятаться. Один из немцев дал в то окошко очередь из автомата: рядом со мной пролетели пули. До сих пор удивляюсь, как я смог не издать ни звука! Брата угнали в Германию, если бы я не спрятался, то оказался бы там же. Мария, жена брата, с двумя маленькими детьми осталась дома. Она, женщина очень симпатичная, все время уродовала свое лицо, рисуя коросты, чтобы походить на больную оспой, и немцы ее сторонились.

Вскоре после массовой насильной отправки жителей деревни в Германию, фашистские оккупанты согнали оставшихся людей из трех деревень в одну: переселили Бояры и Горяны в Сепищево. Мы не знали, что с нами хотят сделать немцы. Мы уже слышали о многих сожженных деревнях, и, конечно, о Хатыни. Поэтому боялись, что с нами хотят сделать еще одну Хатынь.

Немцы предприняли попытку очистить лес от партизан, и недалеко от деревни Сепищево произошел большой бой, в ходе которого немецкая часть была полностью разбита. Может быть это и спасло жителей трех деревень от уничтожения фашистами.

Жили мы в Сепищево в тесноте – три семьи в одном доме. Продовольствия и скота у нас не было, жили впроголодь. Трудно сказать, как мы выжили в эту зиму.

Карта местности 1939 года

Часто с моим другом Виктором мы ходили в свою пустующую деревню в поисках пропитания. Во время войны, чтобы немцы не отобрали, хранили овощи – картошку, бурак (свеклу), морковь, репу в земляных ямах, вырытых в огороде на разной глубине: для осени более мелкие, для зимы – глубокие, чтобы не промерзали. Там прятали также и зерно. На дно ям укладывали сено, сверху ямы закрывали досками и засыпали землей. Только хозяин ориентировочно знал, где находится его овощехранилище. Определяли точное место с помощью шомпола, который втыкали в землю, нащупывая твердые доски, покрывавшие яму. Из таких тайников мы и добывали продукты.

Как-то раз зимой мы с Виктором пошли на лыжах в деревню. Был сильный туман, а когда он рассеялся, нас заметил немецкий патруль, и они стали стрелять. Мы в это время были возле какого-то погреба. Виктор стал торопить меня, чтобы я скорее одел лыжи. А когда возле меня просвистела трассирующая пуля, оставляющая за собой красный след, и воткнувшись в бревно, продолжала шипеть и гореть, я понял, что стреляют по мне. До сих пор не пойму, откуда появился Фронка Очковский, отец Виктора, проезжавший по деревне на санях, в которые мы и прыгнули. У Фронки был «аусвайс» – пропуск, позволявший ему передвигаться по нашей местности – (очевидно потому, что его старший сын служил полицаем). Он сказал немцам, что мы с ним вместе, его дети, и нас не задержали.

Зима 1943-1944 года была самой голодной и тяжелой в моей жизни. Отовсюду приносили известия о жестоких расправах фашистов с мирным населением. Сжигание населенных пунктов немцы продолжали. В этом участвовали не только наземные силы, но и авиация. Похоже было на то, что фашисты поставили себе задачу сжечь все села и деревни Белоруссии. Поразительно, что население не только не растерялось, но даже духом не падало. Жители сел и деревень опасались того, что немцы уничтожат урожай, который получился в том году очень хороший. Многие пожилые люди говорили, что не помнят, чтобы так, как в том году, уродились еще когда-либо хлеба. Из зерна, которое нам удавалось приносить, варили похлебку, а, перемалывая его, пекли лепешки. Иногда, чтобы заглушить чувство голода, мы с мальчишками курили коноплю. Несмотря на голод взаимоотношение людей между собой оставались человеческими: никто не отбирал друг у друга кусок, не зверствовал, все жили ожиданием прихода войск Красной Армии, потому что чувствовали грядущую победу.

Наступила весна, стало полегче. Мы с ребятами собирали щавель, остатки гнилой картошки с полей. С востока уже доносилась канонада – звуки артиллерийской стрельбы, эти звуки с каждым днем приближались. И вот, в один солнечный день, когда мы что-то пытались собирать на огороде, вдруг вижу: солдат идет, на расстоянии еще один, а потом еще и еще… Когда я понял, что это бойцы Красной Армии, я стал кричать:

– Ура! Ура!

Один из солдат подошел ко мне:

– Молодец, что радуешься, что мы пришли!

Я начал подпрыгивать от радости и кричать, чтобы наши домашние услышали, что наступил наконец тот момент, который мы так долго ждали – пришли войска Красной Армии! Это были первые разведроты, которые появились поутру, а к вечеру пришли основные части. Возле деревни в ложбине расположилась войсковая полевая кухня и нас накормили кашей. Какая же это была каша! Такой вкусной каши мы не ели уже очень давно!

Часть постояла недолго. После небольшой передышки они двинулись дальше на запад, чтобы гнать фашистов с нашей исстрадавшейся за долгие годы оккупации земли.

Через два дня после появления в деревне Сепищево войсковой разведки Красной Армии, пришли основные части. Для нас это была большая радость. И хотя война продолжалась, мы ощущали этот победный дух, это счастье, что мы выжили. Конечно, мы сразу стали возвращаться в свои деревни – и наша, Бояры, и соседняя, Горяны, остались целыми, несожженными и неразрушенными. Люди спешили в свои дома: ехали на телегах с малыми ребятишками, шли пешком, тащили свой малочисленный скарб, ведь главное было – не имущество, а несломленный дух, желание возродить жизнь после пережитых испытаний. Как нам повезло! Ведь много деревень было сожжено! Через много лет после войны были опубликованы документы – акты о сожжении деревень (9), которые составляли в основном партизаны, эти акты невозможно читать без содрогания сердца.