Настроилась на привычное лечение и нежно поглаживая срастающуюся лодыжку мечтательно подумала про себя, вот бы научиться находить эти поляны так же по запаху, но только издали, а не бегать по всему лесу высунув язык. Первую нашла случайно. Вторую, спустя целую ночь. На третью потратила день с ночью. Ну, а следующую? Сколько искать, бегая по дебрям? «А ведь «нервная плеть» – водная», – думала царская дочь продолжая поглаживать ногу, – «а вода – стихия ведунь, как-никак. Наверняка как-то можно с её помощью определять эти поляны на удалении, чтобы не искать на ощупь, бегая на каждую проплешину. Вот так бы взять и пронюхать всё на расстоянии».

И с этой фантазией, окрылённая Райс действительно взяла и принялась воображать себе, как бы она это сделала. И тут же, не успев углубиться в выдуманный лес в своём «больном» воображении, как явственно ощутила запах пареной каши и от неожиданности даже врезала себе по ноге болезненной «плетью», от чего взвизгнула. Почесалась и вместо того, чтобы перепроверить открытие, схватила котомку и со всех ног кинулась бежать в том направлении, откуда ей померещился причудливый запах.

Визг на весь лес с дикими воплями и скаканьем взбесившейся козой по найденной поляне, разогнало всю живность в округе, не найдёшь. Её счастье казалось безмерным. Она не только поняла, как определять места по запаху, но и как находить их на расстоянии. Там же устроившись поудобней на траве, включив «лечебку» на исцеление, пронюхала всё вокруг до куда дотянулась и определила аж шесть таких мест, что хватало ей с лихвой для завершения этого круга.

Наконец-то ожила царская дочь и забыв о дикости занялась лицом с волосами, ободранными руками, уже давно не похожими на руки и вообще телом, приводя себя в порядок. Но на третьей по счёту поляне, сознательно вернула свой дикий образ, решив на радостях устроить представление для Матёрых. Она им покажет озверевшую дикарку. Она ещё вернёт Водной Глади её «хе-хе» с довесочком…

К Терему из леса вышло нечто неописуемое. Грязное, оборванное, босиком, хромающую на одну ногу. Из пакли замусоренных волос, торчащих дыбом просматривалось нечто уродливое, непонятно в чём вымазанное ни то лицо, ни то звериная морда, не то лик мерзкой нежити.

Одна рука, дрожа упиралась на длинную палку, изображающую колдовской посох, с развешенными звериными черепами, притом плохо обработанными, с кусками кровавого мяса, в основном беличьи и пара заячьих, кажется, в общем, кого успела по пути оприходовать того и повесила.

Вторая рука превратилась в чёрную культяпку с длинными острыми когтями, торчащими вместо пальцев. Райс полдня потратила, лепя из глины данное произведение и высушивая над углями, обжигая пальчики. Вся шея и обрывки былой рубахи, что вылезала из-под остатков тулупа, пропитались свежей кровью, притом самой настоящей, правда, беличьей.

Шагало это «чудо» не спеша, хромая и приволакивая ногу, тихо завывая под нос, заранее зародив в себе «дрожь земли», то и дело сбрасывая её помаленьку в землю, разряжаясь, чтобы птицы во круге замолкли, а прочая живность по норам забилась.

Страшная, мрачная надвигалась она на Теремные ворота, где в почётном карауле выстроился комитет по встрече. Ещё не дойдя до ворот, но различая встречающих, Райс с удивлением и трепетным восторгом различила среди трёх вековух с пристроившейся к ним Апити и теремными девками, сгрудившимися вокруг, свою древнюю-при-древнюю «подругу» – Шахрана, почему-то лысого.

В своих вечно широких безразмерных штанах и таком же балахоне с рукавами, шитого не понятно на какую лошадь. Это так обрадовало царскую дочь, но вместе с тем подхлестнуло молодуху на более широкомасштабное представление.

Лесное чудовище доковыляло до линии ворот и остановилось, грозно порыкивая. Где-то неожиданно с дальнего двора жалобно заскулила одна из теремных собак, что придало происходящему ещё больше жути. Матёрые стояли словно в землю вросли, ухватившись за посохи обеими руками.

Шахран вообще странно выглядел, будто тужился или уж наложил полные штаны. Но тут всё представление испортила эта белобрысая дрянь Апити. Она сначала несколько раз буркнула, будто её тошнит и вот-вот вырвет, прикрывая рот руками, а потом как залилась истеричным хохотом, хватаясь за живот обеими руками и чуть ли, не падая на землю. Смех её оказался такой заразительный, что Райс не выдержала и улыбнулась в ответ, громко выкрикнув:

– Ах ты дрянь белобрысая! Всё испортила!

И с этими словами залепила подруге «плетью» по заднице. Та взвизгнула, хватаясь за ужаленное место, но хохотать от этого не перестала, наоборот, заверещав, сначала спряталась за Матёрыми, с коих можно было писать монументальные картины, рисуя ужас иного потустороннего мира, а затем всё так же звонко заливаясь и повизгивая пустилась прятаться в Теремные коридоры.

– Вот дрянь, – прокричала ей вслед повеселевшая молодуха, – испортила всю красоту момента.

Бросив палку и перестав хромать, подошла к вековухам, продолжая тем не менее юродничать:

– Ну что бабоньки, обмочились небось, – и посмотрев на перепуганную Водную Гладь добавила, – хе-хе.

– Тфу, – сплюнула Матёрая в ответ, хватаясь за щуплую грудь, – чё ж ты творишь, дура рыжая. Мы ж бабы вековые, немощные. Магём ведь и кони двинуть.

Тут она замахнулась на молодуху посохом, но бить передумала, а грозно скомандовала:

– А ну быстро в баню отмываться, дура нечёсаная. Устроила тут. Троица, когда ж мы от тебя избавимся-то…

В баню Райс сопроводили теремные девченята, но по пути держались испугано, на расстоянии. Раздели словно великую царицу, принимаясь смывать грязь и выуживать из волос мусор, на что царская дочь не возражала, блаженствуя.

А затем в помывочную ворвалась визжащая Апити в чём мать родила или в чём при муже являются и кинулась мокрой подруге на шею обниматься. Радость её зашкаливала. Райс по простоте душевной изначально подумала, что подруга радуется за неё, но когда эта белобрысая гадина закончила обниматься и принялась хвастать своими новыми подкожными узорами, то поняла, что эта дрянь радуется за себя, а не за царскую дочь, как положено.

По всему телу новоиспечённой ведуньи сверкал в отблесках масляных ламп рисунок из хитро закрученных линий, переливающихся от небесно-лазоревого через цвет морской волны в изумрудно зелёные отблески. Эта гадина хвасталась перед Райс, но царская дочь тут же поймалась на неведомом для себя чувстве. С одной стороны, она вроде как ей завидует, что с ней, в общем-то всегда бывало в подобных случаях. Но вместе с тем как-то по белому, тоже радуясь за «особую» подругу.

Они в очередной раз обнялись и Райс вдруг зарыдала от нахлынувших чувств, только сейчас осознав, что лес её отпустил бедную, резко вспомнив и обглоданные руки с переломанными ногами, и все перипетии последнего времени. Но жалела она себя недолго. Отревела достаточно быстро, наконец-то увидев и у себя на отмытом теле слабо зелёные разводы на теле, в которые превратились белые шармы от укусов, порезов и прочего.

– Ладно, хватит, – утирая солёные слёзы, остановила себя царская дочь, – после бани лясы поточим. С Шахраном-то познакомилась?

– Ну, так. В общих чертах, – как-то неуверенно ответила подруга.

– А не знаешь за чем приехал?

– Знаю, – грустно созналась белобрысая, – его твоя мама прислала.

– Зачем? – удивилась Райс.

– Тебя забрать, – поникла головой Апити.

– Как забрать? У нас же ещё круг?

В ответ Апити только пожала плечиками, мол ни знаю, ни спрашивай.

– Врёшь ты всё, – неожиданно резко бросила ей молодуха к этому времени уже окончательно вернувшаяся в себя прежнюю, – с такими рисунками ты теперь обязана знать всё наперёд.

Но Апити не успела ничего сказать в ответ, потому что дверь в баню уверенно распахнулась и в парилку вошли три голые Матёрые вековухи! Без рубах, но все три при посохах. Девки, мывшие Райс, аж на попы присели и как по команде торопливо покинули баню, оставив героинь наедине с хозяйками Терема.