– Что же я дура наделала? – прошептала обречённо недоделанная уже вдрызг зарёванная колдунья и кинулась вглубь заповедного леса, пытаясь осознать масштабы бездумного эксперимента.

Пометавшись туда-сюда, несколько успокоилась поняв, что мёртвый круг распространился только шагов на девять раз по девять от того места, где колдовала, не более. Дальше лес выглядел живым, но каким-то внутренним, абсолютно новым чувством ярица осознала, что он весь до смерти перепуган.

Райс не шла, а буквально летела обратно в Терем, обдумывая на бегу лишь одну сверлившую мысль, что непременно надо разузнать у Матери Медведицы, как можно оживить то что убивается дрожью земли. Хотела даже сразу искать Матёрую, как только влетела в дубовые ворота, но тут же испугавшись наказания за содеянное, в ней победила царственная гнилость и она, прошмыгнув в Терем затворилась у себя в светёлке, решив для начала успокоиться и подумать. Лишь твердя как заговорённая про себя три волшебных выученных слова, что помогли ей пройти страшный круг земляного сидения. Когда же успокоилась, то решила вовсе к вековухам не ходить, а дождаться Апити, подумав, что белобрысая просто обязана знать ответ.

Время шло нестерпимо медленно. Дева большую часть дня валялась на лежаке, размышляя о выворотах собственной судьбы. Вспомнила маму, но ни как нечто родное, а как главу клана «меченых». Попыталась припомнить её колдовские земельно-серые рисунки и тут же рассматривая свои, отчего-то не возрадовалась, как бы это сделала прежняя Райс, а струсила. Что-то с ней произошло, что-то в ней надломилось, переделалось. Если бы до кошмара колдовских кругов ей кто-нибудь сказал, что она вот так запросто сможет убивать всё живое вокруг себя, то прежняя Райс наверняка прыгала бы как коза от осознания своей крутости. А сегодня ни скакать, а реветь хочется от бессилия перед собственной силой.

Сегодняшней ярице совсем не хотелось отбирать жизнь у кого бы то ни было. Ей, царской дочери, считавшей себя пупом мироздания, стало всех и всё живое жалко до слёз. Покоя не давала та роковая загубленная поляна. Даже не раз порывалась туда сбегать и посмотреть на свои деяния. Может смерть произошла понарошку, не по-настоящему и трава с деревьями уже давно ожили? Но какой-то внутренний стыд за содеянное не пускал её туда.

Когда листва большинства деревьев облетела, а берёза полностью пожелтела, говоря, что тепла больше ждать не приходится, в Тереме объявилась Апити. Притом не сама объявилась. Белобрысую в буквальном смысле слова приволокли на своих плечах теремные девки в сопровождении всех трёх вековух. Та, еле шевеля ногами протащилась по коридору, никого, не признавая и ни на что, не реагируя. Словно получившая бревном по башке, притом похоже несколько раз. Вся замызганная, грязная, будто по осенним лужам волоком таскали за волосы.

Белобрысую оттащили в её спаленку, раздели, большую грязь утёрли мокрыми тряпками, уложили и ушли, не велев, а лишь с почтением попросив рыжую до утра бедолагу ни будить, ни беспокоить, мол ни до кого ей теперь. Ярица кивнула на просьбы Матёрых, мол поняла, но вместе со всеми светёлку не покинула, а подошла к спящей подруге и внимательно разглядела открытые руки. Её интересовал земляной рисунок последнего круга. Узор оказался тёмный, но не чёрный, а какой-то серый с синевой в отблеске масляной лампадки. Лишь после этого осмотрев исхудавшее и измождённое лицо подруги, проглотила ком подкативший к горлу и вышла. Без слёз на белобрысую смотреть было нельзя.

Райс нисколько не сомневалась, что подруга выдюжит этот круг, но лишь теперь поняла, что Апити не так свезло, как ей, и мертвецки бледное лицо страдалицы говорило о многом.

Подруга пришла в себя лишь через день, так как весь следующий, проспала как убитая, а вставать стала ещё спустя два дня. Раньше у неё просто не получалось, до того обессилила. Но Райс терпеливо ждала, отметив в себе это странное для неё качество, как полезное приобретение для будущей жизни. Она действительно научилась успокаиваться, терпеть если это необходимо и сдерживать свои желанья, что оказалось самым сложным для царской дочери, чьи привычки получать всё и сразу ещё до конца не выветрились.

Первые два дня пока Апити лежала в лёжку, Райс тщательно скрывала свои изрисованные руки, натягивая рукава рубахи на кисти, делая вид будто замёрзла и никак не могла согреться. Сама лишь мельком рассказывала о своём сидении, как о чём-то совсем не интересном, пытая при этом подругу до въедливых мелочей.

А там, надо признаться, было что послушать, развесив уши на все выпуклости. Апити, как оказалась, не ставили в землю, а клали в длинную ямку и там зарывали, оставляя холмик на всю длину тела. Получалась эдакая земляная кукла с лицом Апити. Этот круг, как оказалось, назывался кругом перерождения.

Никаких физических болей подруга не испытывала, но моральные, по её словам, выходили за всяческие допустимые приделы. За время земляного лежания она умирала несколько раз. Сколько конкретно, не помнила. Притом умирала по-настоящему, но слава Троице каждый раз возрождалась заново.

– Умирать, оказывается, вовсе не больно, подруга, – жалостливо исповедовалась она, – только очень обидно, ты уж поверь помирашке. Замучилась бегать на тот свет. Потому что каждый раз рождаясь заново, ты становишься совсем другой, чужой и самой себе, и друзьям с кем сблизиться успела. Потом заново привыкаешь к себе некоторое время, налаживаешь быт, а как привыкла – прощаешься с жизнью. И так по кругу ни пойми сколько.

Её, всё время пребывания в чреве Матери Сырой Земли, опаивала Мать Медведица. Кроме неё белобрысая никого больше не видела. Каждый раз, выпив дозу сваренной отравы, она впадала в очередной мир ужаса. По её рассказам дева провела в чужих мирах годов девять, если не больше. Сказки, рассказанные белобрысой ведуньей, захватывали воображение царской дочери, как ни виданные и ни слыханные чудесные приключения.

Апити побывала в стране великанов, огромных как скалы, где, прожив некоторое время попала под ногу колдуну-злодею, и он её раздавил как клопа. Быстро и безболезненно. Даже пикнуть не успела, ни то, что испугаться. Побывала в стране карликов, таких маленьких, что лишь с указательный палец. Там она сама стала великаном. В других мирах видела летающих огнедышащих драконов, морских чудовищ размером с Терем, на птицах верхом летала.

Её даже проглатывала рыба размером с большой дом. Общалась с двухголовыми собаками и рогатыми волками, ползала вместе со змеями в жаркой стране с бескрайними песками. Жила глубоко под землёй среди странных обитателей не имеющих глаз. В общем, где только дева не побывала и чего только не насмотрелась. Только везде умирала, и всегда отвратительной смертью, хотя какой она ещё может быть если хочется жить. Апити то хохотала как сумасшедшая, вспоминая весёлое, то ревела как белуга, повествуя о чём хотела бы забыть да не получалось, но в конце концов закончила странной просьбой, от которой Райс даже опешила.

– Слышь, подруга, – почему-то шёпотом прошипела белобрысая, украдкой поглядывая на дверь, боясь, как бы её кто не услышал, – глянь, у меня случаем волосы не поседели?

Райс сначала с недоумением посмотрела на светловолосую, затем поднялась с лежака и приблизилась для выискивания седины у подруги, забыв при этом о маскировке собственных рук, чем белобрысая тут же воспользовалась.

Юная предсказательница несмотря на недомогание проявила завидную сноровку, вцепилась обеими руками в её расписанную кисть, и вытаращив при этом серые глазёнки почти навыкат. Райс, пойманная обманом, не стала выдёргивать руку, а лишь тяжело вздохнула. Затем легко вынула её из полудохлого захвата. Встала. Распустила пояс и стянув через голову рубаху, представила себя в полной красе и колдовской живописи. При этом беззлобно расплываясь в улыбке, смотря на обескураженную подругу.

Та, раскрыв рот и перестав дышать, не мигая уставилась на рельеф её мужицких мышц и маслянисто-чёрные завитки татуировки невиданной силы, переливающиеся в свете масляной лампы, словно под кожей ползают живые змейки.