— Здравствуй, Сара, дорогая, — добрый шепот наполнил комнату.

Сара, дорогая? Сара попыталась вспомнить. Кто-то называл меня так… кто? Это звучало так знакомо. Саре казалось, словно она во тьме и пытается отыскать свет, но коснуться его могут только кончики ее пальцев. Она снова прищурилась, на этот раз, жалея, что свет был выключен.

— Кто… кто здесь? — паника нарастала в ее голосе и пугала.

— Это мы, дорогая. Элли и Оскар.

Медсестра Тилли потянула за шнурок на маленьком светильнике возле раковины, и в несколько мгновений комнату осветило желтым оттенком.

Сара зажмурилась от неожиданного света. Элли склонила голову и тепло улыбнулась.

— Ох, Сара. Как я рада видеть твои раскрытые глаза, дорогая.

Оскар подошел и встал позади Элли, теребя в руках шляпу и перекручивая ее снова и снова.

— Привет, Сара.

Увидев знакомые лица, Сара улыбнулась. Во рту у нее все пересохло, и она тяжело сглотнула.

— Привет. Хорошо снова быть в сознании, — в ее голосе появилось немного силы, но привычный тон все же пока не вернулся. — Мои родители уже здесь?

Элли сжала ее руку и повернулась к Оскару. Она снова повернулась к Саре с такой болью на лице, что Саре мгновенно стало не по себе.

Элли сжала губы, и Сара увидела, как ее глаза наполняются слезами.

Сара не могла этого выносить.

— Что? Что! — потребовала она.

Оскар положил руку на плечо Элли, и опустил взгляд в пол.

Элли положила руки поверх рук Сары и продолжила:

— Ты и твои родители попали в автокатастрофу.

Сара кивнула и медленно ответила.

— Я это знаю.

Элли вновь взглянула на Оскара, а затем снова на Сару.

— Сара, дорогая. Мне очень, очень жаль, говорить тебе об этом. Твои родители… не выжили в аварии, — Элли закрыла глаза, и слезы покатились по ее щекам. — Мне так жаль, — прошептала она.

Свет не горел, но голова Сары гудела. Она переводила взгляд с Элли на Оскара и пыталась заговорить, но слова не желали выходить. В груди Сары стало тяжело, и она прикрыла рот рукой, когда слова Элли собрались воедино в ее голове. Родители. Не выжили.

Слова гремели, отзывались эхом от стен и разрывали ее сердце. Сестра Тилли оттолкнула Элли и Оскара, схватив медицинский горшок возле стола, и добралась до Сары, как раз в тот момент, когда ее вырвало. Ее выворачивало в металлический горшок, слезы текли ручьем, когда ее пронзила настоящая боль. Она хотела переспросить Элли, не послышалось ли ей. Она хотела, чтобы Элли попыталась сказать ей что-нибудь другое, что угодно. Ей хотелось сказать Элли, что возможно она ошиблась, но понимала, что ничего из этого не произойдет. Сара знала, что Элли не скажет ни чего из того, что ей хотелось услышать. Она знала, что ничто не изменит того, что она больше никогда не почувствует волшебного прикосновения маминых рук или колючих усов отца. Сара крепко закрыла глаза, зная, что уже никогда не станет прежней без них. Не прикосновения, ни успокаивающие голоса или добрые взгляды, не смогут облегчить разрушительную боль, что пронзала ее тело. Она чувствовал себя разбитой.

Пустой. Одинокой.

Сара стояла посреди гостиной маленького дома. После того, как Сару выписали из больницы, Оскар и Элли привезли ее домой, но оказавшись здесь, облегчения она не испытала. Она провела целых четыре мучительных дня в этой маленькой, белой комнате, стены которой давили на нее с каждым днем немного сильней. За эти четыре дня, она испытала больше мучительной боли, чем от полученных травм в аварии. Ее настроение менялось с каждой минутой, от недоумения и обиды, до столь чрезвычайного горя, от которого ей казалось, она может зачахнуть. Несколько раз ей хотелось просто исчезнуть. Исчезнуть в забвении. Несомненно, так было бы легче, чем знать то, что знает она. Но ее недоумение только усугубляло безграничность того, чего Сара не знала.

Ей казалось, что она определенно сходит с ума, так как все о чем могла думать, был ужасающий разговор с доктором Грегори, который состоялся сразу же на следующий день, после того, как она узнала о родителях. Разговор, в момент которого она осознала, что каким бы совершенно опустошающим ни было известие о гибели родителей, все станет значительно хуже.

Доктор Грегори был таким оптимистичным, обследуя ее. Этот момент Сара запомнила, как последний проблеск, последнее подобие надежды, которое у нее было, прежде чем ее вернули в и без того тяжелую реальность.

— Твои травмы отлично восстанавливаются, Сара. Не понимаю, как тебе удалось обойтись без переломов, но у тебя это получилось.

Сара всматривалась в свои ладони и могла только кивать.

Доктор Грегори продолжал:

— У тебя когда-нибудь были переломы?

Не поднимая глаз, она смогла лишь выдать:

— Нет.

— Правда? Даже в детстве? Вот это да. Должно быть, у тебя очень крепкие кости.

Он щелкнул фонариком и посветил в ее глаза, проверяя реакцию зрачков. Сара отвела взгляд от фонарика и посмотрела на доктора.

— Что вы сказали?

Доктор Грегори опустил фонарик от ее лица и склонил голову.

— Я сказал, что у тебя должно быть крепкие кости.

Сара покачала головой.

— Нет. До этого.

Доктор нахмурил лоб, не понимая, о чем Сара его спрашивает. Он снова заговорил медленно:

— Я… спросил, не было ли у тебя переломов, когда ты была ребенком.

Сара раскрыла рот, разглядывая лицо доктора.

— Что такое, Сара? В чем проблема?

Глаза наполнились слезами и затуманили ее зрение. Она сморгнула их и снова посмотрела на доктора.

— Я… я… — она боялась произнести это вслух, но еще больше она боялась не рассказать об этом. — Я не помню… как была ребенком.

Доктор Грегори опустил руку с фонариком. Его беззаботное поведение изменилось, и тяжесть положения накрыла комнату.

— Что ты имеешь в виду, Сара?

Сара открыла и закрыла рот, надеясь сказать хоть что-нибудь вразумительное, несмотря на страх, который поглотил ее.

— Я… не помню, — прокричала она, охваченная паникой. — Я не помню! — Эти три слова стали ее повторяющимся кошмаром во сне и наяву.

И теперь, она стояла одна в маленьком доме, в котором не так давно жила вся их семья. Вместе и счастливо. Но, этого она больше никогда не испытает. Сара закрыла глаза, когда поняла, что выписка из больницы не облегчила ее мучений. Три маленьких слова. По отдельности ничего не значащие. Но вот если их сложить вместе, они отберут у тебя все. Я не помню. Она снова осмотрела окружающую ее обстановку. Разве не достаточно того, что у нее забрали Мэтти и Адли. Разве не достаточно того, что навсегда отобрали у нее родителей. Судьба решила завершить свое безжалостное и жестоко трио, тем, что отобрала у нее и прошлое.

Она безучастно смотрела на убранную кухню. Мама всегда держала ее в порядке. Закрыв глаза, Сара представила, что слышит звук, как готовит мама. Она повернулась к маленькому окну, которое выходило в сад, солнце беззаботно освещало его. Возле окна был небольшой металлический крючок, на котором висел мамин зеленый фартук с миниатюрными розовыми и белыми цветами. Сара сняла его с крючка, и прижала к своему лицу. Он пах печеньем, нежным мылом мамы и счастьем. Больше не будет печенья, не будет больше запаха мамы, и, по ее мнению, не будет больше счастья.

Элли зашла в дом и остановилась прежде, чем осторожно подойти к Саре. Она положила ладонь на спину Саре и мягко погладила ее.

— Сара, дорогая, ты уверенна, что не хочешь пожить у нас?

Сара обвернула руки фартуком и прижала к груди. Она развернулась и попыталась улыбнуться ради Элли.

— Спасибо, но я уверенна. Я думаю, что хочу побыть просто здесь, если это нормально?

Элли колебалась, поджав губы от противоречивых чувств.

— Ну, раз ты так хочешь, дорогая. Но ты бы нам не помешала. Адли не хотел бы, чтобы ты оставалась одна… здесь.

Адли. Хоть ее разум не до конца прояснился, она помнила его. Она по-прежнему чувствовала его. Она помнила, кем он был. Но это все равно не помогало вспомнить все остальное.