– Да знаю я ваше честное и особенно партийное! Какой-то махновец!.. Бельмандюк!.. Ну-ка!.. Ну!.. Дуболомное парткомарьё!.. С чужой коняги среди грязи ды-ыл-лой!
Лика осторожно попробовала скинуть его с себя – напрасные хлопоты. Энцефалитным клещом впился!
Это ей нравилось.
Но надо и не забывать подавать признаки борьбы. Этикет обязывает. Иначе что он после подумает о ней? Что она ударница лёгкого поведения?.. Сдаваться надо с гордым достоинством. Оптимистически! С верой в свою победу!
– Ужастик!.. Кузнец счастья!.. Я кому сказала, джигит? Ды-ыл-лой! В квадрате!
– Ах, леди, как вы запели[54]… Мне глубоко кажется, вы недобросовестно информируете общественность, муси-лямпампуси… Лежите вы не в грязи, а на бархате откидного кресла. Пятизвёздный лепрозорий![55] Ленин с нами![56] Чего ещё надо для полного счастья!? И потом… Какая ж вы чужая? Была чужая – стала родная!
– И когда ж вы породнились со мной?
– Не помню… С незапамятных времён!
– Ну… Если по-родственному… Где уж нам уж выйтить замуж, я уж так уж вам уж… – и мысленно: – «дам уж»…
С баловливым зовущим смешком она чуть развела ноги.
«Сейчас я ей впендюрю ужа!» – хорохористо подумал Пендюрин и широко посветлел лицом, но скоро стал кисло морщиться.
– У вас что, там кактусы?
– Зашлите партгосконтроль. Проверьте…
Он привстал и увидел, что радостно курчавые золотистые врата рая были прикрыты кукишем. Выходит, что он, Пендюрин, всё своё красноголовое счастье со всей партийной принципиальной ответственностью впихивал в синеватый острющий коготок её большого пальца? Так жестоко посмеяться над первым лицом в районе?! Над самим генеральным чабаном?![57]
Он онемело уставился на неё и не мог ни слова сказать.
Вот так дебютик! Вот так мочиловка! Вот так бенц!
Она ядовито засмеялась и с ласковой укоризной попеняла:
– Шофёры! Не вам ли сказано: «Бойтесь тех мест, откуда выбегают дети!»
Она не стала больше делать вид, что не знает, кто с нею, и дурашливо выкрикнула:
– Ну что, дорогой партайгеноссе неувядаемый Владлен Карлович! Вы убедились, что если низы не захотят, то верхи ни фигушки не смогут!?
Он тоже кинул открытые карты на стол:
– Ты права, Лика. Диалектика!
На радостях Лика уважительно взяла за уши Пендюрина, наклонила к себе и вскользь поцеловала в щёку:
– Вот мы и познакомились!
– Поступило предложение обмыть наше знакомство, – сказал Пендюрин.
– Обмыть! Обмыть! – захлопала в худые ладошки Лика – Чтоб чистенькое было!
И побежала за скирд.
8
Бежать ей пришлось долго. Потому что скирд горбился на полстадиона. И пока забежала за него, было чуть не пролила сахарок.
Но всё обошлось, и к Пендюрину она возвращалась в добром расположении духа.
Она весело обошла машину.
Однако Пендюрин почему-то так и не попался ей на этом ответственном отрезке жизненного пути.
– Глуп Глупыч! Ау-у-у-у!!! – повыла она на все стороны.
Но и это не помогло.
От её воя Пендюрин не появился.
– Глу-у-упов! – строго позвала она.
– На своём боевом посту! – послышался откуда-то сверху его торжественный голос.
Она подняла голову и увидела Пендюрина на краю скирда. Пендюрин увешал себя венком домашней колбасы, как портупеей. С плеча на бок, наискосок. В одной руке бутылка грузинского коньяка, а другая кончиками пальцев касалась виска. Служу Даме!
– Как вы туда взлетели?! – изумилась она.
– На крыльях ваших чар! – не опуская руку от виска, торжественно отрапортовал Пендюрин.
Он подал ей конец слеги, что была прислонена к скирду.
– Пожалуйте, ледя, отмечать наше знакомство на соломенных небесах! Предлагаю такое вот муроприятие.
Лика уцепилась за слегу, и он быстренько встащил её наверх к себе.
Они вырыли глубокое и широкое гнёздышко, весело плюхнулись в него и заворковали голубками.
– Пьём за знакомство! – Пендюрин поднял воображаемый бокал. – Говорят, каждая женщина должна быть Евой, умеющей создавать свой маленький рай вокруг себя. Пожелаем молодой хозяйке создать, – он обвёл взглядом соломенное, духовитое гнёздышко, – создать в новом доме рай: уют, тепло, покой, атмосферу любви, дружелюбия и жизнерадостности. Женщина – хранительница домашнего очага, и это её прямая забота. За хозяйку, за её тёплые, заботливые руки, за то, чтобы этот дом радовал наши сердца!
Лика не осталась внакладе.
– Сдвинем наши бокалы за дорогого Владлена Карловича, за того волшебника, который старается изо всех сил делать нашу жизнь из так себе и не по себе в ничего себе и даже в о-го-го себе. За здоровье милого друга! Ура!
Они чокнулись, и Пендюрин галантно подал ей бутылку коньяка:
– Играй горниста!
Не чинясь, она отпила прямо из горлышка несколько затяжных, колымских глотков и уже трудно подала бутылку назад.
Пендюрин не мог обойти себя, соснул пару глотков и повелел:
– А закусывать будем мной! – и потряс на себе портупейную колбасу. – Экзотики будет полный чувал! Только, чур, к портупее руками не прикасаться. И насквозь не прогрызать. Чтоб домашний венок не упал с плеча.
Они с хохотом рвали вкусную портупею, не забывая потесней прижиматься друг к другу. Коньяк добросовестно делал своё хулиганкино дело.
Пендюрину же казалось слишком долгим это предисловие. Он в нетерпении подторапливал:
– Всё! Кончаем грызть меня! Надо чего-нибудь оставить и на потом. Наливаем! Радостинка, ваш бокал!
Лика поднесла воображаемый бокал.
– Держим ровней, сударушка… Та-ак… Слушаем новый тост… Гарем султана находился в пяти километрах от дворца. Каждый день султан посылал своего слугу за девушкой. Султан дожил до ста лет, а слуга умер в тридцать. Мораль… Не женщины убивают нас, а беготня за ними! Так выпьем же за то, чтобы не мы бегали за женщинами, а они за нами! Ведь женщины, как считает наука, гораздо выносливее мужчин и живут значительно дольше!
Лика радостно покивала:
– Всё верно. Было сказано когда-то мудрецом: берегись козла спереди, лошади сзади, а женщину сверху. Ибо, если зазеваешься, она сядет к тебе на шею. Мужчины, если у вас остеохондроз шеи, не запускайте его, лечите. А самое главное, всё же берегите зрение. Ваша зоркость на страже границ личного суверенитета!.. Дорогой! Я поднимаю бокал за то, чтобы тебя посадили в сто твоих лет – за изнасилование с извращением!
– Спасибо! Спасибо, родимушка! Буду стараться! Честное… партийное…
Он протянул ей бутылку, но она как-то вяло махнула ручкой, мол, я мимо.
– Я тоже мимо, – осоловело качнулся он, всё же помня, что лез он на скирд не напиваться. – Армянский тост. Мне глубоко кажется, было это очень давно, когда горы Армении были ещё выше, чем сейчас. У скалы стоял обнажённый Ашот. На его голове была шляпа. К Ашоту подошла первобытная обнажённая женщина. Ашот прикрыл шляпой низ живота. Женщина сначала убрала одну руку Ашота, потом другую. Шляпа продолжала прикрывать низ живота. Так выпьем же за силу, которая удерживала шляпу!
Они чокнулись, но выпить не успели.
Нетерпение подожгло Пендюрина и понесло.
– Не бойся… не трону… Честное ж… партийное ж… – по инерции занудно заскулил он, вероломно подгребая её под себя.
– Не верю! – по-станиславски прочно крикнула она. – Тост за что был? Вы-пьем!.. Сначала надо выпить. А ты что делаешь?
– Ну?.. Чего ты?.. Неужели я не по-русски говорю? Ну не трону ж… Да ну ей-богушки!
– И глупо! – вдруг засмеялась она, инстинктивно обхватывая и прижимая к себе просторные пендюринские плечи.
Когда они проснулись, была уже ночь.
