А тут Вахтанг [Мчеделов] все подзадоривает, говорит, что знает одну вещь, которая может меня сделать безмерно счастливой… Потом – Коновалов194 божился и клялся, что Василий Иванович «здорово заинтересован мной»… И много, много еще всяких приятных мелочей. Владимир Иванович [Немирович-Данченко] спрашивал о здоровье и тоже так хорошо смотрел…
Кончилась репетиция; стали расходиться, а я решила остаться до вечера – смотреть «Три сестры»195.
Константин Сергеевич [Станиславский] остановился, поговорил со мной, сказал, что хочет меня посмотреть в чем-нибудь, и тоже был какой-то необыкновенный: простой и не страшный.
Потом очень много говорили с Сулержицким196. Он сидел со мной до ½ 7-го.
Говорили об искусстве, о школе, обо мне.
«Я почему-то очень верю в вас, и еще с прошлого года, когда вы только что поступили, я сразу обратил на вас внимание, полюбил вас и вот присматриваюсь к вам. Мне кажется, вы быстро пойдете в гору. Только в одном я боюсь за вас как за актрису: что вы полюбите свет, славу, блеск, захотите быть впереди… А этого не должно быть… Старайтесь всегда оставаться в тени, не теряйте своей чистоты… И тогда вы – настоящий художник. – Василий Иванович, например, именно и обаятелен так – благодаря своей скромности и этой вот чистоте… Старайтесь быть такой, как он…»
Да – такой, как он!
Сегодня что-то тяжко…
Хрипота не проходит, заниматься не могу, и это мучает ужасно! Сегодня читала с Марией Александровной [Самаровой] – Рози, и – ничего… пустое место…
И опять, опять – это неприязненное чувство к Кореневой.
Противно…
(Сейчас откинула глаза, и взгляд упал прямо на коробочку с пилюльками, которую притащил сегодня Василий Иванович; и сейчас же все злое, отвратительное, нечистое – отошло куда-то далеко, далеко, и одно хорошее, светлое чувство разлилось ясной волной, и так чисто, так безмятежно стало на душе…
Господи, если бы это свершилось теперь… Скорее, скорее… Потом будет уже не то…)
Сегодня «Горе от ума».
Все жду… жду…
Скоро Рождество…
Новый Год!
Вчера на «Горе от ума» Василий Иванович опять очень заботливо расспрашивал о здоровье и вообще был как-то нежен.
Хороший мой!
Когда я смотрю на него, – в душе моей поднимается гордость.
Какой он большой!
Никогда не дорасти до него!
Сегодня Василий Васильевич [Лужский] сказал мне, чтобы я присматривалась к Герд, следила за мизансценами и прочее – «пусть на всякий случай роль будет готова»…
Это и обрадовало, и перепугало вместе с тем. Страшно! Такая трудная и ответственная роль. Не осилю ее.
А сегодня вечером Званцев197 говорил, что Станиславский хочет, чтобы я «присматривалась» к Ане в «Вишневом саду».
Я даже не обрадовалась, напротив того, на душе стало тягостно и скверно. Ведь если я сразу возьмусь за какую-нибудь настоящую роль, я «сяду», и все будет кончено! Господи, как страшно! А так, может быть, я бы постепенно, постепенно двигалась вперед и в конце концов чего-нибудь достигла.
И с другой стороны, я буду чувствовать себя неловко по отношению к Кореневой. У нее Аня – хорошо [выходит. – зачеркнуто] идет, и сама она так подходит к [ней. – зачеркнуто] роли. И если Коренева узнает это – ей будет страшно неприятно. Она – завистливая.
Да, еще неприятно покоробило сегодня: Вендерович198 вдруг спрашивает: «Что у Качалова с Аваловой199– любовь?» Меня передернуло…
Действительно, они часто бывают вместе, говорят, она влюблена в него, – это я давно знаю, но неужели и Василию Ивановичу может она нравиться. Ведь она – такая мещанка, что-то такое «простенькое»… отвратительно-пошлое200…
Не может [она. – зачеркнуто] быть у него такой вкус! Если [бы. – зачеркнуто] это действительно так (чему я пока ни минутки не верю), – то я отказываюсь от него.
Вырываю все… Как будто бы ничего и не было, и начинаю новую жизнь. Не стану из гордости, из уважения к себе и своему чувству – любить человека с таким вкусом. Господи! А [сердце. – зачеркнуто] внутри сейчас как-то замерло что-то…
Страшно! Страшно мне за себя.
Да, этот год скажет что-то очень большое в моей жизни!
Но что? Что?
18 ноября [1906 г.]. Суббота
Туманят мне голову…
Ничего не соображаю!..
Говорят, будто бы и Лизу в «Горе от ума» дадут мне пробовать…
Господи! Что же это? Неужели возможно! Я буду играть! Играть в Художественном театре! Нет, не верится…
Сейчас читала «Вишневый сад»…
[Звонили к всенощной… Чувствовалось какое-то особенное настроение. – вымарано.] Утренний рассвет… Птички поют… Морозец… Белые деревья… Что-то тихое, безоблачно-ясное, радостное…
Дошла до выхода Пети201, и вдруг такая волна поднялась внутри, что-то такое высокое, прекрасное охватило душу! Захотелось плакать, молиться, делать что-то необыкновенное…
«Солнышко мое, весна моя!» И встал перед глазами любимый образ, весь какой-то лучезарный, сияющий, и все кругом осветилось дивным светом, и такая радость поднялась внутри, что я буквально не знала, что сделать, как себя сдержать, чем затушить ее.
Господи! И, с другой стороны, – тревожно очень! Так тревожно, так беспокойно, как никогда еще не было!
Сегодня день прошел серо и скучно. Ничего интересного.
Только Братушка [С. С. Киров] рассказывал о разговоре с Василием Васильевичем [Лужским] – обо мне. Василий Васильевич опять говорил, что я самая интересная и самая талантливая из учениц; потом говорил, что они все (начальство) многого ждут от меня и считают очень способной!
Опять жуть как-то напала: не чувствую в себе настолько силы, чтобы оправдать их ожидания…
Боюсь, что «сяду» в конце концов и все будет кончено!
Василий Иванович смотрел сегодня «букой» – был сухой и скучный.
Я не люблю его, когда он такой…
Определенно – «не люблю»…
20 ноября [1906 г.]. Понедельник
Сегодня утром – только пришла в театр – разбудоражилась ужасно: маленькая Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] таинственно отзывает меня в сторону и говорит, что против меня составляется целая коалиция: несколько человек из труппы убеждены, что у меня роман с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко], и из ревности, или уж Бог их знает из‐за чего, но только готовят мне погибель. Кто – она не назвала. Противно это… ужасно!
Не стоит об этом думать.
Сейчас катались с Братушкой [С. С. Кировым] и Кореневой до Петровского парка.
Ночь изумительная: ясная, морозная, небо [голубое] в звездах, луна…
Хорошо! Что-то прямо сказочное. Сильный ветер… лес шумит… и шум – таинственный, глухой [нагоняет много мыслей, воспоминаний. – вымарано], поднимает тихую, сладкую боль в груди, тоску по чем-то… прекрасном… Хочется подняться от земли, улететь куда-то ввысь… к звездам.
Была на Грузинском вечере.
Опять что-то тяжелое насело, как на Собиновском…
