Не люблю я этого шума, блеска, света, этой массы пестрого народа…
Чувствую себя всегда чужой и одинокой. Теряюсь как-то и кажусь себе такой «маленькой, несчастненькой»202, неинтересной…
Да и действительно, почему-то на таких вечерах я бываю удивительно неинтересна…
А в общем – вздор все это!
Не в этом дело!
Да, конечно.
Надо жить.
Жить и работать.
Днем.
Мне хочется иметь чистую-чистую душу, прозрачную как кристалл. И с такой душой – работать.
Освободиться от всяких скверных мыслей, нечистых желаний. Быть ясной, простой и хорошей [светящейся какой-то. – вымарано]. Кто-то в театре недавно сказал, что у меня лицо светится, как у Веры в «Обрыве»203, когда она узнала, что любима, и многие думают, что у меня есть какое-то счастье, и следят за мной, и строят всякие предположения.
А я… на самом деле, я счастлива? По-моему – да.
В работе – успехи, желаемое как будто близко…
А главное, впереди – еще борьба, борьба с большой надеждой на хороший исход… [В деле достигается – чего хотелось, в любви нет. – вымарано.]
После спектакля.
Сегодня говорила с Марией Николаевной [Германовой].
Странная, странная она. Говорит, что если сыграет Агнес скверно, то застрелится или отравится, а потом вдруг такую вещь: «Зато если хорошо выйдет, – тогда берегитесь – без борьбы не уступлю…»
Я растерялась и только и сказала: да Бог с вами, Мария Николаевна, что вы? А в общем, это оставило какое-то странное впечатление – не скажу, чтобы неприятное, но какое-то все-таки давящее…
И опять-таки – жаль ее, жаль безумно!
Сейчас во время «Горя от ума» Василий Иванович опять был хороший, ласковый… Что-то опять светилось в глазах… И снова – на душе ясно, на мир Божий хочется глядеть открытыми глазами…
Днем.
Опять тоскливо… Ноет душа… Так тяжело! Так тяжело! Отчего? – Определенно даже ответить не могу. Сегодня Коренева подчитывала Аню, и очень хорошо, и опять как-то не по себе сделалось: [что. – зачеркнуто] если мне дадут Аню – я буду чувствовать себя в преглупом положении, как-то неловко будет перед Кореневой204… Не должно этого быть, иначе трудно будет мне на сцене…
После спектакля
(«3 сестры»).
Взбудораженная я очень…
На душе странно – трепетно…
Не думаю, чтоб это было хорошо…
Очевидно, подстерегает что-то [из‐за угла. – вымарано] скверное.
Господи! Как хочется стряхнуть с себя все нечистое, как хотелось бы иметь душу ясную, светящуюся…
Сейчас с «Вишневого сада»…
Кажется – сколько ни смотри, и всегда будешь приходить домой чуть не обалделой.
Через месяц – Рождество…
Хороший праздник…
А скоро год, как мы отправлялись за границу…
Господи! Как время-то летит!
Ужас!
Сегодня днем была репетиция «Бранда» III картины. Первый раз нынче сказала свои реплики хорошо. Это очень как-то подняло настроение… Приятно… Василий Иванович сегодня поздоровался со мной и, к чему – не знаю, сказал кому-то – «наша будущая гордость»…
Очевидно, и он что-то слышал про меня… Но почему никогда ничего не говорил? – вероятно, думает, что я могу возгордиться. Хороший мой! Чудный мой! Любимый…
Кто на земле лучше тебя?!
Василий Васильевич [Лужский] сегодня угадывал – кем я увлекаюсь в театре: сначала сказал – В. И.К., а потом – В. И.Н. Д. …
Я ничуть не смутилась, засмеялась и сказала, что он попал пальцем в небо.
Кажется, он поверил, что ошибся. Славный Василий Васильевич – очень!
Хорошая душа! Мне кажется, я могла бы быть его [добрым. – вымарано] хорошим другом… [желала бы. – вымарано] быть с ним очень откровенной!
Последнее время не отходит от меня Братушка [С. С. Киров]…
Мне он после тюрьмы стал как-то симпатичнее, я много говорю с ним и как-то хорошо себя чувствую в его обществе. Теплый он, душевный205.
27 [ноября 1906 г.]. Понедельник
Сегодня утром пришла в театр – скучища страшная. На уроке прямо томительно. Удрала с малой сцены вниз. Скоро пришли Василий Иванович и Званцев; Василий Иванович из лечебницы Майкопа, после душа – свежий, бодрый, хороший. Пошли все в фойе: они пили чай, а я сидела так. Василий Иванович заботливо прикрыл окно шторой, чтоб мне не дуло… Сидели долго… говорили, так просто, хорошо… Несколько раз ловила на себе этот его «особенный» взгляд…
И каждый раз он улыбался, а я переводила глаза куда-нибудь в угол. Говорили о провинции. Василий Иванович говорил, что я и понятия о провинции не имею, если смотрю так светло на свое будущее…
Он говорил, что это такой ужас, такая яма, что не дай бог206… Но меня не ужаснул ни одним словом: мне так хорошо было сидеть тут, с ним, так просто, [как с [нрзб.] знакомым. – вымарано] болтать, смеяться, чувствовать себя оживленной и интересной!
Он говорил о тех разочарованиях, которые неминуемо должны постигнуть меня, а я слушала его голос, чувствовала, что он так близко, и душа волновалась трепетной радостью, лицо улыбалось, и никакие ужасы будущего не смущали душу.
Мне хорошо… Сейчас с репетиции 7‐й картины207. Не знаю, случайно или умышленно Василий Иванович во время монолога обнял мою голову и прижал к себе… Обыкновенно ему попадалась Полуэктова208, но сегодня, несмотря на то что она стояла передо мной, первая к нему, он положил руку на мою голову и затем тихо, незаметно привлек к себе…
Я вся трепетала…
Господи! Что будет?! Чем все это кончится?!
29 [ноября 1906 г.]. Среда
В [четверг. – зачеркнуто] понедельник будет смотреть меня Константин Сергеевич [Станиславский].
Волнуюсь…
Не могу заниматься последнее время… Опять личное чувство, [забросила все. – вымарано] заполнило всю душу, и посему – на сцене – пень пнем. Скверно!
9 часов.
Тишина сейчас страшная…
Никого нет в доме… Я одна… Только часы – мерно отбивают «тик-так, тик-так»… И больше ни звука…
Иногда такая тишина приятна… Хорошо думается как-то…
Воспоминания ползут, мечты охватывают душу…
Большие, сильные, красивые.
30 [ноября 1906 г.]. Четверг
Сегодня на душе скверно: тускло, уныло… И день – такой сырой, слякотный, туманный. Обыкновенно хоть воздух помогает: как охватит морозной крепостью, обвеет свежим сильным ветром, – вся тоска разом пропадает, и легко на душе становится, и жить хочется – страстно!
А сегодня воздух – тяжелый, душный, висит как-то без движенья… Неприятно… Скучно!
1 декабря [1906 г.]. Пятница
Сегодня репетировали «Снегурку», и было ужасно! А у меня, кажется, хуже всех…
Печально…
Главное – то, что я ничуть не волнуюсь, и вообще за последнее время стала какая-то равнодушная…
Нужно иначе жить! Больше впечатлений, что ли! А то я кисну, кисну невыносимо!
