А теперь я пользуюсь хорошим отношением, виделась с ним чуть не каждый день, – а все недовольна, все ропщу.
Верно, правда, человек – ненасытное животное, все ему мало.
Господи. Самая заветная мечта сбылась: я ученица Художественного театра – чего же еще; разве можно теперь падать духом, тосковать! Только бы вышло что. Пусть даже любви не будет, – только [бы] на сцене все шло хорошо!
Работать, работать!!
Сегодня первое заседание в театре; собираюсь пойти повидаться со всеми. Уж очень тоскливо… Шутка ли сказать, столько времени не виделись! И в то же время что-то удерживает. Какая-то неловкость!
Если бы он был здесь, в Москве! Сейчас мечтала бы о том, что через час – я увижу его, быть может, буду говорить с ним…
А теперь… он далеко, далеко… За тысячи верст!
Только и могу с легким, вольным ветерком – послать ему мой привет и благословения…
И он, быть может, гуляя где-нибудь в горах, [несколько слов вымарано] почувствует мое приветствие, вспомнит обо мне… Конечно, мимолетно… Сейчас же мысль пойдет опять в сторону…
Надежда Ивановна [Комаровская (Секевич)], вероятно, тоже приедет туда. У ней, очевидно, чахотка.
Вчера видела только Книппер из труппы; больше никого. Впрочем – мельком Георгия Сергеевича [Бурджалова]. Ничего еще не выяснено. Завтра второе заседание.
А все-таки обжилась немного. Легче стало. Принялась усердно за книги.
Сегодня читала «Голод»127.
Попро[бо]вала Миру128– отбросила полутона и жарила прямо, вовсю… Почувствовала, что что-то есть. И голос звучал хорошо, красиво. Это придало бодрости. Попробую работать над этой ролькой. А потом думаю для контраста взять Д’Аннунцио129. Василий Иванович сказал, что главное – работать самой.
Ну что ж, и постараюсь сама кое-что сделать – быть может, и удастся.
[13 мая 1906 г.]. Суббота
Сейчас – воротилась с Давыдова130 («Кармен»). На душе как-то очень хорошо – весело, радостно! Вероятно, перед бедой – не иначе.
Немного слипаются глаза…
Хочется спать… Уютно… Лампадка горит ярко…
16 [мая 1906 г.]. Вторник
Слушала Тартакова. Захватил сильно… «Здесь я люблю»… «Там будешь ты моею»131… [Фраза в скобках вымарана.]
Хорошо! поразительно! хорошо! Сколько благородства, интеллигентности, простоты, а главное – эта необыкновенная нежность, доходящая до женственности… эта поразительная красота, мягкость! А лицо! Какая сила, мощь, но не грубая, не резкая – а приятная, ласкающая, манящая…
Был момент, когда это страшное обаяние окутало меня и затуманило.
Хорошо мне! Ведь уже сколько дней – такая бодрость в душе, такая сила!
Хочется работать!
Работать! работать!
Завтра – предстоит разговор с Владимиром Ивановичем [Немировичем-Данченко].
18 [мая 1906 г.]. Четверг
Была у Владимира Ивановича [Немировича-Данченко]. Все хорошо как будто бы. Школа остается132. Но у меня какая-то тяжесть в душе. Что это – не знаю. – Но очень тоскливо!
19 [мая 1906 г.]. Пятница
Боже мой, Боже мой! – что это – зависть?
Да, да, оттого и на душе так скверно, точно червяк какой сосет…
С ней будет заниматься Константин Сергеевич [Станиславский].
Она на хорошем счету, Владимир Иванович [Немирович-Данченко] сказал, что может случиться – ей дадут попробовать роль, и она разом составит себе карьеру133.
А я?! Господи, какая мука! Опять это полнейшее отсутствие веры в себя, в свои силы?!
Я – ничто! Как страшно звучит это слово. И как возможно, что я в самом деле – ничтожество! – бездарность!
Духов день.
Настроение опять хорошее…
Опять и бодрость, и энергия.
Сегодня первый раз пела с Лосевым134. Сказал, что будет хороший голос.
Работать, работать! Боже мой, только бы опять крылья не опускались! – так это нелепо, так тормозит… Недавно как-то занималась одна – читала Шурочку, Чайку, Миру135, еще что-то – и чувствовала, что
есть
…
А иногда вот попробуешь, и вдруг такое отчаяние обуяет, такая
безнадежная
тоска [западет]… Часто, часто думаю о Василии Ивановиче. При нас Владимир Иванович [
Немирович-Данченко] получил от него письмо и читал вслух выдержки: «Я так остро полюбил море, что трудно будет расстаться с ним», – пишет он между прочим… И теперь я иногда представляю его себе сидящим у красивого безбрежного моря: беспредельная даль перед глазами, широкая, бесконечная… вольный, порывистый ветер, нежные, сказочные, серые чайки, печальные, красивые, синяя глубь неба…
Сидит задумавшись…
Один
… Думает… Нет, даже не думает… – Мысли [уходят. –
зачеркнуто] разбрасываются, убегают в [далекую. –
зачеркнуто] беспредельную чудную даль, расплываются в ее глубине… И он сидит… так, [ведь? вот?], просто сидит… Лицо грустное… Почему? – не знаю… но непременно грустное… Может быть, хочется унестись куда-то самому далеко, далеко, с легким вольным ветром…
Сидит так долго, долго…
И один…
Родной мой! любимый…
«Кто на земле лучше тебя?!»
Все хорошо как будто: голос Лосев хвалит – говорит, буду настоящей певицей136… Неужели это возможно? Господи! Какие песенки буду я тогда петь тебе – счастье мое… Конечно, в мыслях… Все в мыслях, все в грезах, а в действительности – ничего…
Ну да, не все же так: Бог даст, и мне засияет моя красивая звездочка…
Все-таки как хороша, как бесконечно прекрасна жизнь! Только зачем люди сами грязнят ее, засоряют какими-то нелепыми, никому не нужными мелочами? Почему? – Так хорошо, так вольно на свете белом. Мир, простор – а не умеет человек пользоваться тем, что дано, ищет еще чего, выдумывает сам какие-то преграды, и в результате – тесно, душно… И скучно человеку без простора, а воздуха-то уж и негде взять…
Да…
19 мая… Как памятен этот день в прошлом году: первый разговор с Васей, первое пожатие руки… Сейчас прочла о 19 мая этого года – и усмехнулась поразительной противоположности настроений.
26 [мая 1906 г.]. Пятница
Вчера были с Кореневой в «Аквариуме». Встретили Армяшу137: он много ходил с нами, рассказывал разные театральные новости. Между прочим, говорил он со Станиславским насчет школы, и тот сказал, что будет заниматься только с одной ученицей – и Армяша выразительно посмотрел на Кореневу. Опять что-то нехорошее поднялось у меня в душе, опять какая-то отвратительная зависть…
И почему, на каком основании?
Ведь когда Коренева была 1[-й] год138, [он. – зачеркнуто] Станиславский не занимался же с ней? – Почему же вдруг я должна быть каким-то исключением?
