Господи, Господи! – освободи меня от этого чувства. Самой противно за себя.

Благовестят к вечерне…

Колокола перезванивают… так красиво, так хорошо… И хочется плакать… тихими-тихими слезами…

Отчего это так бывает… Вдруг ни с того ни с сего охватит какая-то тоска, какая-то тихая – странная грусть… Сердце сжимается до боли… Рыданья подступают к горлу… Хочется чего-то… страстно, до отчаяния хочется… И не объяснишь себе… – отчего это?..

Звонят колокола…

Звон чарующий, красивый…

Будоражит душу, пробуждает невыразимо – чудные желанья…

Решено… Еду…

Что-то будет?!

[Почти две страницы оставлены пустыми.]

Вот уже больше недели как сижу в деревне. Первое время чувствовала себя хорошо: свежий воздух, зелень, тишина, покой – как-то успокаивающе подействовали на нервы, потом мало-помалу какая-то грусть овладела всем существом и потянуло куда-то еще… Куда – не знаю… В другую среду, к другим людям… Неспокойная я… Не уживаюсь долго на одном месте… Вчера вечером шел дождь… На дворе было серо, неприютно. Сидели все в доме: мама наигрывала какие-то вальсы139– звуки жалобные, дребезжащие, [разбитые] больно били по нервам и разбудоражили до того, что хотелось плакать или громко-громко разрыдаться. Еле совладала с собой.

Сегодня опять томительный, угрюмый день… Низкие, серые обрывки туч. Заплаканные стекла на окнах. Тоскливо… Мучительно ноет душа.

Боже мой, какое нескладное это лето. Уже третий день торчу в Москве, и на днях перебираемся на дачу, вероятно, в Серебряный Бор. Страшно хотелось бы именно туда. Вчера были там с Жанной [Коонен], и так показалось хорошо, так неудержимо потянуло, что хоть бросай все и оставайся: отчасти, быть может, и потому, что, когда ехали, на обратном пути встретили Москвина, и мне кажется, он там где-то живет…

От Адели [Девилье-Дивовой] уехали140 потому, что захворал Волчонок141. На днях приезжают и мама с Ниной142.

Что-то еще будет там?

Звонят к обедне… Томительно… Душно… Какая-то странная, непонятная жуть охватывает… На душе как-то нелепо, беспокойно, точно червяк сосет.

Вчера перебрались сюда.

Устали страшно: [у меня. – зачеркнуто] ноги едва [двигаются. – зачеркнуто] ходят… Слабость отчаянная – не в состоянии с места двинуться. Комнатка у меня славная, уютная. Окно большое, и прямо около рамы высится голый розовый ствол сосны с бедными тонкими обломками сучьев и кудрявой зеленой верхушкой. [Две строки вымарано.]

Там дальше – опять все такие же стволы и та же темная бархатистая красивая зелень. Извилистая, чуть заметная тропочка вьется желтоватой ленточкой и теряется где-то вдали… Между кудрявыми верхушками – просветы неба – теперь угрюмого, темно-серого… Неприветливо повисли отдельные густые свинцовые облачка… Того и гляди грянет дождь…

Днем сегодня, хотя и было очень душно, ходила немного погулять. Местечко, похоже, очень красивое, будет куда пойти – отвести душу. Настроение у меня последнее время резко меняется – то ровно и покойно на душе, то вдруг – под влиянием воспоминаний или мыслей о будущем – целая буря поднимается [внутри. – зачеркнуто], и [ни с чем] не угомонишь ее… Эти мысли о будущем… Иногда под влиянием их мне кажется, что я схожу с ума. Что будет, что будет? Осени жду с лихорадочным нетерпением.

[Далее три листа – вне хронологии, перечень экспонатов берлинского Музея кайзера Фридриха с комментариями]:

Фридрих-музей (У [нрзб.])

1. Арабские материи 12–13 столетий…

Персидские ковры – допотопные…

Монеты – старинные – всяких стран.

Древняя скульптура – больше все итальянская.

Живопись

.

Рафаэль

– несколько мадонн…

Необыкновенная чистота, ясность – тонкость отделки.

Корреджио

. Фигурка девушки в объятии человека (в тумане). Головка.

Леда. (Красота и нежность тонов, чистота фигур.)

Мурильо

. Святой Антоний с Luc. [нрзб.].

Старик и мальчик (красиво, нежно, мягко, тонко).

Ван-Дик

. Снятие с креста.

Несколько портретов.

Мадонна.

Рубенс

. Нептун и нимфа.

Венера.

Несколько других картин.

Сила, мощь, экспрессия…

Яркость красок.

Отсутствие чистоты.

Женские тела неудачны.

Непропорциональны.

Грязно, животно.

Давид Тенирс

. Под Рубенса.

Нептун – копия с [Рубенса].

Мало индивидуальности.

Боттичелли

. Венера (с распущенными косичками).

Головка.

Портреты.

Хонтхорст

. Портреты.

(Тюль на голове старухи.)

Бронзини

. Портреты (Мальчик, старуха и др.)

[Гвидо]

. Портреты.

[Ферельс]

. Портрет старухи.

Лица живые.

Сальватор Роза.

Море.

Дель Сарте.

Святое семейство.

Кривелли.

Изумительные краски.

Поразительно тонкая, тщательная отделка. Особенно одежд.

Национальная галерея.

Фейербах.

Его жена – во всех видах и позах.

Необычайной красоты. Работа изумительная. Совсем живая.

Медея

– она же – [нрзб.].

Böcklin. Резкий поворот в германской школе.

Что-то новое, яркое.

Чувствует сильный размах… Краски яркие, но не пестро.

Масса силы, мощи, экспрессии. Поразительно отделаны лица (Снятие с креста), и ужасные фигуры, особенно женщин.

Какое-то чудовище и нимфа.

Поразительные картины: [луна, свет – выезжает фигура на воле – лес]…

Ярко-синий фон… Дерево, две фигуры [именно другие].

Менцель.

Особенно хороши «латы».

Курцбауэр. Одна только [нарезка] – изумительная.

[Нрзб.]

[Нрзб.] Наивно, по-немецки смешно…

[Нрзб.] Неск. – хорошеньких, но мало содержательно.

[Нрзб.] Сплошь декадентская мазня – отвращение.

[Нрзб.] Скульптуры – очень хороши.

[Нрзб.] Еврейка – поразительные глаза.

[Нрзб.] Портрет.

Карольсфельд. Головка с протянутой рукой (мадонна).

(Несколько гобеленов.)

Его карточка стоит у меня на столике. Усталая придешь в комнату, бросишься на стул, и глаза прямо останавливаются на нем. И тысячи дум, мыслей, тонких, едва уловимых ощущений поднимаются роем и носятся быстро, лихорадочно, одна сменяя другую…

Какие-то прекрасные мечты, робкие, [безрадостные. – зачеркнуто] смутные надежды бродят бессознательно, скопляясь во что-то

одно

, огромное, тревожное и радостное… Всматриваюсь в эти бесконечно дорогие черты, и родной образ оживает и смотрит на меня так хорошо, так приветливо, с чуть заметной [слово вымарано] доброй усмешкой [первоначально: насмешкой] на [слово вымарано] губах…

И я улыбаюсь ему, и волна большой-большой беспричинной какой-то радости заколыхнула меня совсем и не выпускает из своих широких объятий… И так долго-долго сидишь под обаяньем этих смутных, неясных грез, этой тихой радости – такой ясной, чистой…