Долотов, который сначала пытался было возразить, что ему в эфире просто не дали рта открыть в свою защиту, быстро устал и сник, а потом, не дослушав, встал и, пошатываясь, пошел к себе под истошные вопли руководства, отражающиеся от гладких стен, как будто специально предназначенных для этой цели.

Первой мыслью его было написать внушительную объяснительную записку, дабы положить её на стол заведующему Архивом, и он даже начал её печатать, но скоро беспросветно увяз в словах. Потому что невозможно сочинить что-нибудь серьёзное, ощущая себя дураком. Ну кем ещё можно себя чувствовать, если после твоего вступительного слова тебе сразу же зачитали приговор, а тщательно подобранные статистические данные, тезисы и аргументы вовсе не прозвучали…

Разве мог он предположить, что даже такое интересное явление как вариативное отсутствие физического объема куба, погруженного в жидкость, не дадут описать? Вместо этого в прямом эфире прозвучали комментарии обо всех возможных видах и формах его, Долотова, неполноценности, а после окончания эфира ведущий сообщил, что делает рейтинг, и предложил продолжить в следующий раз, если осталось, что поведать миру. Судя по подсунутому контракту, рейтинг окреп и вырос. Долотов невесело усмехнулся возникшим ассоциациям.

Разумеется, о подобных особенностях прямого эфира нетрудно было бы узнать заранее, но ведь он-то не узнал. Даже не задумывался об этом. Речь шлифовал, зубрил как перед экзаменом, демонстрацию необъяснимого готовил, статистику собирал, а куда идёт – толком и не выяснил. Дурак и всё тут.

Архивариус набрал полный стакан воды и осторожно поставил на стол рядом с кубом. Потом подул на него и медленно опустил в стакан. Уровень воды в стакане не изменился, на стол не вылилось ни капли. Ему ещё сильнее захотелось водки, а ещё – посмотреть на рожу ведущего, перед которым был бы проделан такой фокус… В голову лезли обрывки несостоявшегося выступления.

«…Таким образом, универсальный преобразователь, как мы видим, занимает определенный объем привычного нам трёхмерного пространства, но он одновременно и не занимает никакого объёма, а точнее, может занимать при соблюдении определенных условий…»

«Увольняться надо, – бухнуло в голове Долотова. – Даже если главный заступится, замзав всё равно жизни не даст, доступы поотбирает, зачем тут сидеть тогда?»

«…Следовательно, мы можем утверждать только то, что данное устройство может быть обнаружено в определенной точке пространства. Вернее, мы можем вступить с ним в контакт по определенному адресу. Насколько мне известно, в настоящее время не ведется ни одного исследования данного феномена, хотя изучением энергетического потенциала куба занимаются независимо одно от другого около пяти тысяч учреждений…»

Куб запросто может вытеснить воду в объёме, равном его метрическому размеру. Для этого достаточно соединить с ним любой другой объект сколько-нибудь значимого объема, скажем, положить на него песчинку. Можно просто внимательно подумать о нем как о куске какого-нибудь понятного вещества – железа, например, тогда и песчинки не надо, хотя с ней проще, конечно.

Эффектно было бы… Но не факт, что удалось бы пронять аудиторию, да и замзава тоже. Вывод-то какой из этого следует? Хотелось бы, чтобы общество выразило интерес к исследованию природы преобразователя, попыталось бы овладеть первоначальной технологией, начало задумываться над его влиянием на судьбу человечества. Это хотелось бы. А получиться может и так, что старший магистр-архивариус окажется объявлен выжившим из ума, потому что кубы в воде полощет и призывает всех удивляться… Макака с бананом.

С другой стороны, способность кубов к делению, или дубликации, как это было принято называть в научных кругах, – явление ещё более удивительное, хотя никто ему не удивляется. Лежит себе кубик, его берут с места, а он и остается на месте, и оказывается в руке. И вот их уже два.2

Никогда бы не ввязался Долотов в такие приключения, если бы не авторитетнейший Архонт Сидоренко, по прозвищу Ветеран, один из пяти доныне здравствующих людей, похищенных в первый день Вторжения и вернувшихся с Победой в День Пятый. Именно у него архивариус набрался сомнений, именно Ветеран показал ему фокус с водой и кубом и подтолкнул к мысли отправиться в прямой эфир.

Правду сказать, немалую роль сыграла в этом и секретарша Архонта, в присутствии которой думалось не очень продуктивно, а хотелось расправить плечи и выглядеть мужественно и неустрашимо.

Можно было бы сослаться на Ветерана, и отстал бы замзав, а главный, может, похвалил бы даже, но ведь выступление-то провалено… Разве Архонт опозориться его подговаривал?

Долотов ощутил прилив омерзения к себе, преходящий почти в тошноту, и злобно хлебнул из стакана, не вынимая из него преобразователь. Глотку обожгло, огонь комком скатился вниз, на глаза навернулись слёзы. В посудине оказалась водка, ледяная и, похоже, пшеничная. Закусить было нечем и он принялся усиленно дышать с открытым ртом. «Получил, что желал! – яростно подумал архивариус. – Чем же это такую гадость имели обыкновение заедать наши великие предки, а?»

Разные водки он пробовал всего однажды, в гостях у Ветерана. Запивал газировкой. Ничего другого про тот вечер он не помнил. Внезапно ему стали совершенно безразличны прямой эфир, замзав и позорное выступление в прямом эфире. Выдохнув и закрыв глаза Долотов глотнул ещё раз и откинулся на спинку кресла.

Архонт намекнул, а он сделал как сумел. Ясно же, что Ветеран и сам выступить мог, кто бы его перебивать стал? Молчали бы и слушали все. Стоило только захотеть. Был у них однажды разговор на эту тему, но почему Сидоренко сам не захотел выступить, архивариус так и не понял.

Долотов вылил в себя остатки жидкости, закашлялся, выложил куб на стол. Разместив руки на столе, а подбородок на руках, скосил глаза и стал его пристально разглядывать. Запиликал сигнал вызова к заведующему. «Наверняка главнюку уже настучали про всё… Ну и пусть… В самогонщики пойду», – подумал он.

С близкого расстояния фокусировать взгляд на кубе оказалось непосильной задачей – он всё время пытался раздвоиться. Долотову вдруг стало смешно от такого любопытного способа умножения коварных девайсов и от внезапно стукнувших в голову перспектив по производству алкоголя, он стал подхихикивать – сначала тихонько, потом всё громче.

В конце концов, когда дверь открылась, и в кабинет втиснулся профессор истории и архивной деятельности, действительный член Объединенной Академии наук и по совместительству почетный президент двух обществ трезвости, а также председатель еще одного, заведующий Архивом С.С. Эсперанский, старший магистр-архивариус Андрей Леонидович Долотов встретил его тонким, судорожно задыхающимся визгливым смехом и безвольным кулём сполз под стол.

Судя по конструкции вопроса, который задавали мне поэты – два тощих молодых человека, предметом беседы являлась не художественная ценность их произведений, а то, можно ли считать их творчество продолжением неких древних литературных традиций.

Вот и славно. Потому что не нравились мне представленные опусы. А гости смотрели на меня с сыновней любовью и жаждали откровения. Они были очень похожи, только вокруг одного был намотан шарф, напоминающий скорее орудие самоубийства, чем предмет одежды, а другой вертел в руках здоровенный канцелярский дырокол, который он зачем-то притащил с собой. Похоже, считал сей механизм непременным атрибутом древних акул пера.

Я разразился пространной речью об исторических реалиях, в которых зародилось творческое объединение ОБЭРИУ, а также о том, что для актуального переноса формы и смысловой нагрузки сквозь столетия им совершенно необходимо внимательнейшим образом реалии эти изучить. Попытаться писать на бумаге огрызком карандаша. В неподходящих местах, например, в общественном транспорте, лучше стоя. Залезть в шкуру голодного и неустроенного в бытовом плане творца, жаждущего постоянного обновления, а уже потом транслировать эти ощущения в день сегодняшний.