Надеюсь, у меня сейчас не сильно глупый вид. Что бы ещё спросить-то?

– А Илья Петрович и напитки изготавливал сам?

– Скорее, один напиток… Водку он делал, по разным рецептам, правда. У нас целая лаборатория дома. А остальные добывал везде, где можно и где нельзя, а потом ррраз – и раздарил всё, – отозвалась моя гостья и принялась собирать со стола пустые тарелки. – Для них же бочки какие-то особые нужны, подвалы…

– Кассандра, оставьте посуду в покое, пожалуйста! – не выдержала Анна. – Вам чай или кофе?

– Ой, простите… Я машинально как-то. Кофе, пожалуйста… – отозвалась та, смутившись в первый раз за вечер. – Я на всех посиделках, которые у Ильи были, с посудой возилась, вот и здесь взялась…

– Часто у него гости бывали? – спросил я, постепенно утрачивая остатки надежды узнать что-нибудь стоящее.

– По-разному… Случалось, месяц нет никого, а потом – чуть не каждый день целую неделю, а то и больше, полон дом людей.

– Припомнить можете, что за люди?

– Да разве их всех упомнишь? У меня вообще память девичья… – Кассандра приосанилась и одновременно потупила глаза, намекая, что короткая память является необходимым атрибутом юной красавицы. – Как мне и положено. А гости – так… учёные разные, в основном.

Я замолчал. Анна готовила кофе. Глаза её утратили колючесть – видимо, догадывалась, что шеф в затруднении, но не знала как помочь.

Раздался сигнал вызова. Оказывается, внизу меня ожидает курьер с посылкой для передачи лично в руки, а его не хотят ко мне пропускать. Пришлось уговаривать консьержа. Посылкой оказался аккуратно собранный ящичек, при этом довольно тяжелый. Из прорезей для переноски выглядывали кудрявые душистые стружки. Пока я раздумывал, куда бы его деть, в прихожей образовались и откушавшие кофею дамы, приятные во всех отношениях. Они решили, что уже поздно, а стало быть, пора отправляться по домам.

Кассандра увидела ящик, прерывисто вздохнула, прислонилась к стене и закрыла глаза. Мы с Анной подхватили её под руки и потащили на диван в гостиную.

– Что с вами? – спросили мы слаженным хором, словно репетировали этот вопрос.

– Вот и вам… подарочек от Илюши доставили… – прошептала Кассандра, после чего закрыла лицо руками.

Я принес воды, оставил её с Анной, и перенёс ящик в мастерскую. Когда я его открыл, деревянные кудряшки полезли из него во все стороны и сразу же засыпали весь пол немаленькой комнаты, а заодно и меня. Я с наслаждением вдохнул столярный запах. Интересно, стружки тоже собственного производства?

Подарком оказались десять бутылок белого вина. Та-ак. Лефлев, старше меня. Кот-де-Бон. Франция. Подобный дар запросто мог бы разорить получателя, если бы его сумели отследить и обложить налогом. Насколько я помню, такое вино выпускалось не более, чем по четыре тысячи бутылок в урожайный год.

Что же получается у нас? Ветеран доверил доставку драгоценного груза почтовой службе. Я посмотрел в квитанцию о доставке – даже ценность не указана, а значит нет и страховки. Так вот… Доверил, стало быть, без надежды на возмещение в случае чего… А блокноты с ничего не значащими, на мой взгляд, записями поручил доставить своей ближайшей помощнице. Тут или психическая болезнь, или всё-таки логика, которую я пока не понял. Может выпить надо, чтобы разобраться? Не зря же он мне винца прислал…

Кассандру он знал очень хорошо, следовательно, рассчитывал, что она выполнит задание безукоризненно – и не ошибся. Она же полагает, что он не хотел, чтобы в этих блокнотах копался кто-нибудь, кроме меня… Может быть, тут конечно и скрыто что-нибудь неочевидное, но я других объяснений решительно не нахожу. Оставим пока это…

А Кассандра выполняет поручение, будучи уверенной, что везёт мне переписанные стихи и опостылевшие ей винные инструкции. Ничего интересного для неё в этих записях Петровича нет… Станет ли она рыться в этих блокнотах? Вряд ли. Точнее сказать сложно – я слишком мало её знаю, а вот Ветеран знал отлично и видимо был уверен, что заглядывать туда она не будет. И кто бы не спросил её, расскажет не больше, чем мне, причем совершенно искренне. Любые сыворотки и детекторы будут бессильны, а считыватели памяти покажут рецептуру настойки ореховой и не более того.

Следует же из всего этого, что блокнотики в глазах Ветерана имели ценность несравнимо большую, чем воспеваемый в стихах, переписанных чернилами и от руки напиток… Что ещё? Память у Кассандры не очень. Она смышлёная девочка, но очень плохо запоминает мелкие детали. Я посмотрел на часы – оказалось, что я в мастерской уже полтора часа. За окном густая осенняя темнота. В квартире было тихо… Интересно, как они там?

Я вернулся в гостиную. Анечка встретила меня сонными глазами – у нее не было сил даже сердиться. Кассандра же спала, время от времени глубоко и прерывисто вздыхая во сне. Будить её точно не стоило. Решение пришло как-то само собой.

– Оставайся сегодня у меня, пожалуйста… – шепнул я Анюте в симпатичное ушко.

В редакции «Свободы слова» за предоставление широким слоям населения свежей, а главное, достоверной информации о чрезвычайных происшествиях, авариях и леденящих душу преступлениях, отвечали всего два человека – пожилой и опытный бывший спортивный корреспондент Григорий Жихарь и его юный коллега Аскольд Груздебулкин.

Могучий кряжистый Жихарь всю сознательную жизнь был и оставался страстным болельщиком, что в конце концов и погубило его карьеру. Для него было решительно невозможно изложить своё мнение о спортивном событии, будь то шахматный турнир или скачки, никак не проявляя своих предпочтений. Первое время он ещё как-то держал себя в руках, но чем старше становился, тем ярче проступали в его статьях и комментариях достоинства одних участников соревнования и недостатки других.

Популярность эмоционального Жихаря тем не менее росла, и редакция довольно долго закрывала глаза на то, что победившая в матче команда вдруг оказывалась «везучими мазилами» или «оптовыми скупщиками судейских бригад».

Однако со временем выражения его становились всё крепче, болельщицкий раж всё неистовее, в конце концов, после призывов «дать по орехам», «отправить в гости к патологоанатому», «задушить прямой кишкой», а также «накормить тумаками до четвертой блевотины», высказанных во время боксёрского поединка, терпение начальства лопнуло и Григория пересадили в кресло корреспондента криминальной хроники, где он должен был выдавать три сообщения по сотне слов в сутки.

На новом месте Жихарь приуныл, но обязанности свои исполнял в целом исправно. Правда, ориентирами для определения мест совершения очередных злодеяний в его опусах неизбежно выступали имеющиеся в городе стадионы, спортивные комплексы и площадки, и совершались они незадолго, во время, или спустя непродолжительное время после «заслуженных спортивных побед в честной и бескомпромиссной борьбе» или же «позорящих спорт возмутительных фактов продажного судейства». На попытки редактирования его текстов Жихарь реагировал крайне болезненно, безобразно скандаля и парализуя работу корректоров.

Аскольд же, напротив, был тщедушным шустрым молодым дарованием с остервенелым желанием писать, любимчиком всех без исключения преподавателей факультета журналистики, лучшим в своём выпуске и очень смешно произносил букву «с». Благородные собратья по перу немедленно подметили последнюю особенность, наделив юношу прозвищем Свисток.

По достоинству оценив его стремления и чаяния, многомудрое начальство объединило наших героев в одном кабинете, снабдив дверь его табличкой «ИЧПОКХ» (информирование о чрезвычайных происшествиях, обозрение криминальной хроники). По замыслу руководства молодость должна была набраться таким образом опыта, отфильтровывая при этом отголоски спортивного прошлого, проникавшие в криминальную хронику.

Жихарь поначалу воспринял присутствие подрастающей смены в штыки. Но вражда не продлилась и недели. Во-первых, молодой коллега смотрел на него с нескрываемым восхищением, искренне воспринимая недовольное ворчание как важные наставления, и даже составлял конспект. Во-вторых, Груздебулкин без устали мотался по городу, осматривая места совершения безобразий, добывая информацию из первых рук, а однажды так и вовсе успел появиться раньше полиции. В-третьих же, из уважения к возрасту старшего коллеги он принял на себя обязанность по доставке писанины из «ИЧПОКХ» в редакционный отдел, успевая исправить все пережитки увлечения спортом на ходу, и экономя таким образом кучу времени и нервов всем заинтересованным лицам. Поэтому вражда постепенно преобразилась сначала в приятельские, а потом и в дружеские отношения. Редакционные острословы стали называть их Жихарь со Свистком или просто «чпоковцами».