– Ева, милая, я обязательно с ним поговорю, только не хочу делать это в нашем дворе, на глазах у всех. Хочу сделать это деликатно, мы же все-таки взрослые люди и, вообще, я предпочитаю, чтобы все в моей жизни выглядело достойно, даже отказ.

– Хорошо, но что же мы будем делать, как мы попадем домой, – продолжала волноваться Ева.

– А знаешь, у меня есть предложение, поехали в гостиницу, ту, что на Миллионной, потом пойдем в ресторан, помнишь «Ш.», люблю их кухню.

Ева тоже любила этот ресторан, приходя туда, можно было в полной мере ощутить себя гостем великого архитектора Андрея Ивановича Штакеншнейдера. В XIX веке в помещениях, где сейчас находился ресторан, архитектор собирал званые вечера, которые посещали И. К. Айвазовский, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, А. П. Брюллов. И поэтому Ева, оказавшись здесь, полностью погружалась в окружающую ее атмосферу дворянского Петербурга, представляла себя в пышном платье с кринолинами и веером в руках наблюдающей за Иваном Сергеевичем, который черкает в своей рукописи, снова и снова перечитывая «Отцы и дети».

Две красивые дамы вошли в ресторан, одна была еще совсем юная, но уже хорошо обученная правилам этикета и умевшая себя держать достойно, не забывая при этом слегка кокетничать, и вторая, выглядевшая очень молодо, и, хотя ей было уже сорок два года, она вполне могла сойти за старшую сестру сопровождавшей ее красавицы, но если посмотреть повнимательней, то по выражению ее глаз, каким-то неуловимым чертам лица, манере себя держать, можно было догадаться, что она не подруга и не сестра. Нельзя было точно сказать по каким признакам, но было понятно, что за небольшим столом в центре зала разместились мать и дочь. Они были полностью поглощены друг другом и, поедая салат из томатов, крабовой фаланги и яйца пашот, вели привычную для себя беседу. Ева рассказывала о том, как Юра сделал Лане комплимент и похвалил ее зеленое платье, и как только дело коснулась нарядов, Натали тут же достала из своей дамской сумочки ручку с золотым пером и прямо на белой бумажной салфетке начала рисовать модель придуманного ею платья для дочери и тут же гордо произнесла:

– Перед этим платьем точно никто не сможет устоять!

Ева, расплывшись в очаровательной улыбке, даже легонько захлопала в ладоши, демонстрируя свой восторг относительно увиденного. Она всегда носила только дизайнерскую одежду и, хотя у них была возможность покупать себе наряды лучших модных домов мира, те модели, которые конструировала Натали, были у дочери самыми любимыми. Они тут же позвонили портнихе и, решив утром заехать в любимый магазин тканей на Маяковской, вполне довольные собой, заказали десерт. Несмотря на то, что было уже поздно для десертов, они решили, могут себе позволить ягодный смузи и запеченное яблоко в карамели, но новая тема разговора их так увлекла, что поставленные официантом на стол лакомства так и остались нетронутыми.

– Представляешь, Ева, я сегодня была в мастерской одного молодого художника и до этих пор нахожусь под впечатлением. Его работы так самобытны и пронизаны таким эстетизмом, что я не могла отвести от них глаз. В них нет кричащего буйства красок и нарочитого выпячивания негативных эмоций, но при этом не чувствовалось перифраза старых мастеров, этот юноша смог найти свой собственный почерк, и это достойно внимания.

– Как жаль, мама, что у нас нет собственной галереи, тогда скольким бы талантам стало проще жить, они бы выставляли свои работы у нас и так могли заявить о себе всему миру.

– А ты знаешь, отличная идея, думаю, нам стоит этим заняться, – гордясь зрелыми мыслями своей дочери, согласилась Натали.

– Ну только чтобы она была необычная.

– Да, в последнее время все эти галереи – лофты с кирпичными стенами и бетонными колоннами – набили оскомину, они все равно задают определенный тон выставкам, и, переступив порог такого заведения, ты уже настроен на определенный лад, а я хочу, чтобы наше пространство было как чистый холст, на котором можно создать любое настроение и передать только те чувства, которые задумал художник.

Они еще так долго сидели, представляя, как будет выглядеть их галерея, и какие ошеломительные мероприятия они будут в ней устраивать, что, когда Ева положила голову на подушку, глаза ее слипались и уже не было сил даже прочитать сообщения от Лизи, Ани, Игоря и Ланы, но Ева упорно искала сообщение, которое могло прийти с загадочного номера, и нашла его, но, когда прочла, удивлению ее не было предела:

«Ева, я, кажется, знаю, где твой загранпаспорт, ты его не потеряла».

Юра родился в живописном пригороде Великого Новгорода, в семье талантливого плотника и школьной учительницы. Дом их представлял собой идиллическую картину. Коттедж в нормандском стиле утопал в зелени сада. Нижний этаж был более массивным из рустованного камня, верхние этажи были выкрашены в белый цвет и украшены декоративными деревянными балками, напоминающими фахверк, но французские окна, дормеры на чердаке и крыша с широкими фронтонами, украшенная кованой решеткой и аккуратными шпилями, придавали дому особый сказочный вид. Но если дом со сложными коваными деталями был делом рук отца Юры, то предметом особой гордости и плодом невероятного терпения и трудолюбия его матери был сад. В нем было множество укромных уголков, старые вязы, клены и скамейки, утопающие в розовых кустах. Дорожка из известняка вела от калитки до самого крыльца, с обеих ее сторон были устроены пышные цветники: здесь росли ирисы, флоксы, колокольчики и гортензии, а у самого дома раскидистые кусты сирени и чубушника. И над всем здесь царил женский дух. Каждый день жизни их семьи был согрет материнской заботой, каждый уголок был обласкан ее вниманием, и тем заметнее и значительнее была ее внезапная смерть. Потеряв эту женщину, их маленький мир сначала замер в оцепенении, а потом постепенно угас. Сначала завяли цветы, Юра перестал ходить в школу, почти ничего не ел, потом выросли сорняки на газоне, он перестал выходить на улицу, не общался с друзьями, а потом запустение дошло и до дома, потрескалась краска на крыльце, отец Юры начал пить, потекла крыша, были просрочены все заказы, закончилась еда, а он все пил, как будто пытался выпить весь океан печали, затопивший их семью, но проигрывал в этой схватке – захлебывался в своем горе и тащил на дно своего сына. И не известно, чем бы все это закончилось, если бы к ним не пришла классная руководительница Юры и не сказала, что отца могут лишить родительских прав, а сына определить в интернат. Юре на тот момент шел двенадцатый год, и он прекрасно понимал, что это не просто слова, и, по рассказам родителей, которые были сиротами, знал, как сложно жить в детском доме. Визит учительницы заставил их встрепенуться и поклясться, что отец возьмет себя в руки, а Юра не пропустит ни одного школьного дня. К сожалению, отец не смог сдержать данного обещания, а Юра больше никогда не пропустил школу, даже если болел. Но жизнь его была очень сложной: отец пил, с работы его уволили, он практически не приносил денег в дом, и Юре приходилось самому доделывать редкие отцовские заказы по плотницкому делу, весной вместо газона и клумб засаживать огород рассадой, которую ему давала сердобольная соседка, а огурцы выращивал из семян в коробочках из-под сметаны прямо в гостиной на окнах. Из книг по садоводству, которые Юра брал в школьной библиотеке, он знал, что все росло бы лучше, если бы были удобрения и специальные лампы, но этого он себе позволить не мог. Учился он плохо, так как попросту у него не хватало на это времени, но зато очень серьезно относился к тренировкам по тяжелой атлетике. Конечно, занятия были платными, но тренер, когда Юра прекратил появляться в спортивном клубе, встретил его на улице и сказал, что мальчик может посещать их бесплатно, только никому об этом не говорить. Так все эти заботы и занятия помогли Юре пережить горе, которое неожиданно свалилось на него в таком юном возрасте, вот что не давало ему нормально существовать, так это жалость, которую он испытывал к своему отцу. Как он его не упрашивал, увещевал, как не злился и ругался, ничего не помогало, отец пил и пил, очень постарел, опустился, ничем не интересовался, плохо ел, исхудал, часто болел, потихоньку распродавал вещи из дома, стал замкнутым и озлобленным.