Фабек к тому времени тоже закончил, все вымыл и, в некоторой неловкости остановившись у Клюге, прижался к его плечу, обвивая руками. Объятия, конечно. Как типично. Клаус закатил глаза, похлопал Хорста по руке, точно в ободрительном жесте, и, вздохнув, попытался выпутаться. Вышло паршиво. Отпустили его только после трех смазанных поцелуев, один из которых пришелся в щеку. Да, без алкоголя дело шло ощутимо хуже. Сказать то, что вертелось на языке, впрочем, не позволяло воспитание.

Звякнуло уведомление о прибытии машины. Клюге запер дверь и, получив еще один поцелуй, как можно скорее распрощался с Фабеком. Любовно погладив сидушку велосипеда у парадной, он уселся в просторном салоне и, кивнув молчаливому водителю, залез в телефон. За окном замелькали приевшиеся за столько лет пейзажи. Хотя и экран новизной не радовал.

Клюге в который раз мысленно проговаривал вопросы, стараясь как можно точнее воссоздать возможную реакцию Рейхенау. На половину списка он, как полагается любому крутому магнату, наверняка ответит долго, пространно и непонятно, но такими словами, что всеми это будет считаться каким-то невероятным бизнес-откровением, а вот остальные… классика: семья, хобби, отдых. Ничего нового, но в случае с Дольфом вполне потенциально интересные читателю вопросы. Если он на них, конечно, соизволит ответить, а не отделается набором клишированных фраз.

Клаус потер глаза, упираясь локтем в приоткрытое окно. В лицо приятно бил легкий ветерок, а обоняние щекотал запах из булочной, возле которой они встряли в небольшую пробку. Мысль соскочила.

Нужно было решать, что делать с Хорстом. Парень-то явно рассчитывает на нечто большее, нежели одноразовый — или многоразовый, кто ж его знает — секс без обязательств, а Клюге определенно не тот, кто способен обеспечить противоположное. Прямо сказать тоже язык не повернется – испортит отношения с единственным знакомым соседом, не у кого будет даже соли попросить. Может, вскоре Фабек разочаруется в его холодности и отстраненности и сам предпочтет все завершить? Хоть бы так, хоть бы так…

С другой стороны, если он решит остановиться на удобной Клаусу схеме, то так жить можно. Раз-два в неделю в одной постели — и разбежаться по углам до следующего раза. Вполне неплохо. В теории.

Клюге, качнув головой, опять полез в карман, разблокировал телефон, открыл карты и, введя нужный адрес, прикинул оставшееся время поездки. В лучшем случае полчаса. Чертов Берлин с его жутким трафиком.

При очередной остановке он наклонился к водителю, выслушал его предположение о продолжительности заминки и, согласно покивав, открыл дверь. Они так удачно встали рядом с тротуаром, что потребовалось всего несколько шагов, чтобы купить два стаканчика крепкого кофе — себе и явно тоже невыспавшемуся водителю.

Наконец на горизонте Отто-Зур-аллее выросло здание, которое Клаус видел на картинке при вбивании адреса: будто бы узкое, высоченное, с отражающими ярко-голубое утреннее небо окнами от пола до потолка на каждом из многочисленных этажей и забитой парковкой. Попрощавшись с водителем, Клюге вылез из машины, широким шагом прошелся до мусорного ведра, выбросил стаканчик и выплюнул сунутую в рот сразу после кофе мятную жвачку, по пути к автоматическим дверям нащупал во внутреннем кармане диктофон и переложил его в брюки. Створки перед лицом шустро разъехались, стоило подойти чуть ближе.

Внутри его встретил по-аскетичному пустой вытянутый белый холл: только в самом конце чернели на общем фоне креслица с диваном. Улыбчивая секретарша за длинной стойкой, подождав, пока Клаус назовет свое имя и цель визита, бодро застучала пальцами по клавиатуре, что-то там посмотрела, кивнула монитору, сунула руку за стройный ряд папок, выдала ему бейдж с очевидной надписью «пресса» и указала в сторону одного из поворотов, за которым скрывалась четверка лифтов.

Здесь не играла музыка, чему Клюге был невообразимо рад. Красные цифры на табло быстро сменялись одна другой и, дойдя не до самого высокого показателя, замерли. Двери со знакомым пиликаньем отворились. Клаус шагнул наружу, в длинный стерильный коридор с небольшим количеством теряющихся на фоне белых стен ручек. С края правой стороны послышалось цоканье каблуков. Очередная секретарша, значит. Даже при особом желании вряд ли ее можно было отличить от той, что находилась на первом этаже.

Клюге вежливо улыбнулся, кивнул на бейдж и, усевшись в одно из указанных обтянутых кожей кресел, принялся ждать. Секретарша скрылась за дверями, и все звуки пропали. Клаус медленно выдохнул, ненадолго прикрыв глаза. После кофе мысли немного прояснились, и на смену сонливости пришло волнение. В университете он слушал тысячу и одну лекцию о том, как правильно брать интервью, как сидеть, что говорить, как реагировать и прочее, прочее, прочее, но сейчас… Практика и теория — вещи разные. И теперь это ощущалось как никогда остро.

Провернулась ручка на стене. Клаус поднялся, не успела секретарша сказать заученную фразу, на негнущихся ногах прошел ко входу, чувствуя, как начинает колотиться сердце в горле, точно у влюбленного юнца на первом свидании. Сзади тихо притворилась дверь.

Кабинет, на удивление, оказался небольшой и даже не белый: светло-коричневые, почти бежевые полы с широким серым ковром, будто продолжающим древесный узор, длинный рабочий стол с одним лишь компьютером, перпендикулярно ему — стеклянный журнальный столик, по бокам от которого стояли диван и пара высоких стульев; несколько полок с противоположной стороны и вмонтированный в стену плазменный телевизор. Из украшений — выключенный сейчас торшер в углу, бронзовая статуэтка орла на одной из полок и книги на столике.

Клюге перевел взгляд выше, к одному из окон, где спиной к нему стоял — очевидно — Рейхенау, что-то держа в руке. Наконец, он развернулся, отложил телефон на стол и поднял голову. Сердце забилось теперь в висках. Титанических усилий стоило сохранить равнодушное выражение лица.

Клаус быстро осмотрел наряд магната: простые телесного цвета брюки, застегнутый двубортный синий пиджак, но при этом расстегнутая на одну пуговицу от ворота белая рубашка. Дольф будто собирался на яхту, а не на работу — настолько велик был контраст между одеждой и кабинетом.

— Присядете? — первым делом спросил Рейхенау, ухмыльнувшись краешком губ, и почти лениво окинул Клюге взглядом. — Чай, кофе?

Говорил он до того размеренно, растягивая слова, что на ум пришло сравнение с Чеширским котом. Клаус даже усмехнулся. Вот было бы здорово, если бы Дольф прямо сейчас растворился в воздухе, избавляя его от необходимости контролировать начавшие подрагивать руки.

— Воды, если можно, — наконец ответил он, опускаясь в стоящий ближе всего стул. Рейхенау кивнул, неспешно обошел стол, ненадолго открыл дверь и, что-то бросив секретарше, уселся на диване напротив, закидывая ногу на ногу и цепляя руки в замок у живота. — Вы не против, если я включу запись? — Дольф неясно повел головой. Клюге, коротко кашлянув, потянулся к диктофону и, нажав нужную кнопку, отложил его на журнальный столик, мельком глядя на обложку лежащей сверху книги. — Мемуары Рифеншталь? Занятный выбор.

— Интересуюсь историей, — ответил Рейхенау с легким вздохом. Клаусу почудилось в нем разочарование.

Он уже открыл рот, чтобы задать новый вопрос, как отворилась дверь, и секретарша, поцокав каблуками, оставила на высокой трехногой тумбе рядом с ним один стакан, на самом дне которого покоилось два кубика льда; второй приземлился на плоском подлокотнике у Рейхенау. Клюге благодарно кивнул, крайней мыслью отмечая, что Дольф так и не взглянул на женщину и даже, казалось, не моргал.

— Можно я кое-что спрошу на берегу? Почему Вы, избегавший прессу столько лет, вдруг решились на интервью? Да еще и нашему изданию. Мы ведь не «Шпигель» какой-нибудь. — Клаус глотнул воды, тут же сведшей зубы, и едва заметно поморщился. Рейхенау вновь загадочно усмехнулся.

— Когда не даешь о себе информации, люди, основываясь на известных им крупицах, додумывают ее сами. И не всегда она правдива или хотя бы приемлема. А что касается Вашего издания… Мне каждое утро раскладывают по столу газеты, и ваша по счастливой ситуации лежала в тот день самой верхней.