Радовало одно – ни Шлайер, ни Манн в офисе больше не появлялись. А вот Кристина оказалась права – пара коллег все же подходили к Клюге во время его перерывов на чай или кофе, чтобы как будто бы мимоходом спросить о том происшествии. Сначала Клаус честно пытался отнекиваться или съезжать с темы, но потом, когда терпение лопнуло, просто стал молча отходить к своему столу или демонстративно надевать наушники, включая музыку погромче. В конечном итоге Притвицу пришлось наказать всем забыть об этом случае и не вспоминать вплоть до угрозы увольнения. Все, конечно, понимали, что последнее – не более чем забавная попытка придать словам устрашающей значимости, но Клюге донимать все равно перестали. Тот же, чувствуя себя спрятавшимся за материнскую юбку ребенком, радоваться этому в полной мере не мог.

Порою, когда становилось совсем скучно в тысячный раз подряд листать безынтересную ленту твиттера, Клаус, развалившись на стуле, думал о том, что тот вечер с Дольфом в финале оказался не таким уж и хреновым. Странным – да. Поссорились они в начале знатно, но зато потом как мирились… Даже с замудренным пультом разбираться не пришлось, и теперь тот, убранный в коробку, пылился где-то в нижних ящиках комода, потому что они с Рейхенау сошлись на том, что с телефона отдавать команды в разы удобней и даже в какой-то мере приятней.

О Манне Дольф больше не напоминал, но при каждом новом звонке все равно предпочитал выслушать более-менее подробный отчет о прошедшем дне, что с легкостью бы могло счесться как мания все контролировать, если бы не едкие комментарии к офисным сплетням, которые Клаус пересказывал от нежелания сводить рассказ к банальным и однотипным подробностям о том, как ему надоел чертов лифт и как начал поскрипывать совсем еще новый стул. Предположений о том, чего конкретно от него все же добивались, строить совершенно не хотелось – нужно было выкинуть эту историю из головы как можно скорее и не заморачиваться, чтобы не накручивать себя и не злиться попусту. До сих пор к горлу тошнота подкатывала, стоило вспомнить о том, как унизительно было стоять перед ним на коленях в собственном доме, не зная, куда деваться. Аж дрожь по телу. Какая все-таки мерзость.

О том, что их издательство купили, Клюге и думать забыл, пока в один из дней в холле не увидел демонтирующих старую вывеску рабочих. Новая, как было замечено позже, стояла чуть поодаль, упакованная в полупрозрачную пленку от преждевременных царапин, и выглядела куда более стильно, нежели предыдущая. Ну хоть что-то хорошее.

На этом изменения не закончились. В четверг, миновав турникеты, Клюге столкнулся у медленно пикирующего вниз лифта с Ботмер, которая на удивление приветливо улыбнулась и даже ладонь протянула для рукопожатия. Клаус уже успел подумать, что она выходит замуж, беременна или вообще все вместе, когда понял, что на нужном ей этаже двери не раскрылись, а цифры на табло так и продолжили сменяться. Увольняться, что ли, едет?

Однако Карин, оставив легкий пиджак на вешалке, процокала каблуками до первого же свободного стола и, поправив юбку, важно уселась в слишком крупный для ее точеной фигуры стул, запуская новенький ноутбук. Вальяжно подошедшая Кристина с кружкой еще дымящегося кофе, тоже замерла рядом с Клюге в полнейшем непонимании ситуации. Только подскочивший со своего места Роберт, до сих пор обходивший Клауса стороной, завел радостный разговор с новой коллегой, попутно представляя себя и остальных.

– А с Феликсом что? – влез в образовавшуюся паузу Клюге, переключая внимание на себя.

– Он две недели как уволился, – пожала плечами Ботмер и отпила несколько минут назад учтиво принесенный Гутьер чай. – Ушел в другое издательство.

– Сочувствую.

– А Феликс это кто? – спросил Кош.

– Работал с нами в том отделе, – отмахнулся Клаус. – Это что получается, там только Оскар остался?

– Нет, его собираются перевести в начале осени сюда. – Карин коротко улыбнулась. – У вас же тут уволили некоторых, ты не знал?

– Серьезно? – Клюге обернулся на Кристину. Так кивнула, и что-то подсказало, что она весьма довольна таким решением. – А почему?

– Новому начальству показалось, что они… ну, не подходят. – Она хлебнула кофе. – Чтоб ты знал, все того заслуживали. Один болтал без умолку, отвлекая от работы, а второй только и делал, что на кухне торчал и воровал мои пирожные.

– О, ты про Шнайдера? Он у меня однажды контейнер с обедом умыкнул, – закивал Роберт и обернулся на Карин: – Надеюсь, у вас в отделе так не принято.

– А у нас как в Китае за коррупцию – сразу руки отрубают. – Ботмер усмехнулась, косясь на замявшегося Клауса. Он и без того прекрасно помнил, как в первые недели работы случайно взял еду не с той полки и огреб за это парочку весьма неженских ударов по тыльным сторонам ладоней. – И как ты здесь? – спросила она, когда все, наболтавшись, разошлись по местам.

– Ну, меня один раз чуть не избили, а так – прекрасно, – осклабился Клюге, приваливаясь бедром к ее столу. – Можешь поспрашивать у остальных – сплетня очень даже свежая. Только не будь слишком напористой, а то Бруно тут даже вступаться пришлось, чтобы меня старшеклассники не обижали.

Карин переняла его смех и, пообещав, что разузнает все самым аккуратным образом, взялась за новую работу с таким радостным лицом, с которым ни один другой адекватный человек не стал бы. Клаус, взяв себе чай, тоже отставать не стал и, запустив ворд, принялся вычитывать накатанный вчера впопыхах текст.

Интересно, с чем связаны такие перестановки в составе? Была ли действительно причина делать подобную рокировку или все дело в банальном желании использовать подвернувшуюся возможность показать кто здесь новый настоящий хозяин? С характером Шлайер последний вариант казался вполне похожим на правду.

Как бы то ни было, Клюге рад за Ботмер – та действительно заслуживала это место. Да и она сама это, наверное, прекрасно понимала. А вот Оскар… Что ж, у Роберта на горизонте маячил вполне достойный противник в верстке. Зато, подумалось, коллектив станет куда разнообразней и веселей, а то до этого он был знаком лишь с двумя – не считая редакторов – людьми из него, в то время как остальные служили приевшейся массовкой, о которой иногда и вспомнить с трудом выходило. А тут аж целых четыре. Главное, чтобы они потом не начали в геометрической прогрессии увеличиваться.

Закончил в этот день Клаус куда раньше, а затем, ведя велосипед под руку, медленно прогуливался вдоль Александерплатц, наслаждаясь погодой – она выдалась более чем отличной: не слишком жаркой, солнечной, с легким ветерком. Потом, вертя присланное в подарок перед отъездом кольцо из платины на указательном пальце, долго болтал с Дольфом, рассуждая о том, что хочет попробовать в пятницу на ужин. После очередного заумного названия блюда от Рейхенау было принято решение готовить вместе, чтобы Клюге не пугался длинных страшных слов на непонятных языках.

– А выпить что-нибудь покупать надо? – спросил он, останавливаясь у нового светофора.

– У меня есть отдельный холодильник с винами, но где он не скажу, а то ты первым же делом постараешься вытащить половину.

– Ну-ну, я приличный человек. Четверть, не более.

Дольф тихо рассмеялся, и Клаус, подавив так и просящуюся глупую улыбку, постарался сменить тему. Идея совместной готовки пришлась ему по вкусу – во-первых, с посудомойкой будет не так муторно потом избавляться от тысячи и одной грязной кастрюли, во-вторых, вдвоем дело определенно пойдет быстрее, в-третьих, это весьма неплохой способ невзначай друг друга облапать, делая вид, что тянешься за специей или ложкой. Одни лишь плюсы, где самый огромный – холодильник с вином.

По пути пришлось заехать в магазин и купить пару полуфабрикатов на сегодняшний ужин и завтрашние завтрак с обедом, а то готовить не было смысла, но вот есть от этого меньше не хотелось. Паркуя велосипед и громко шурша пакетом, Клюге едва не врезался в выходящего из парадной человека, в котором слишком поздно узнал Хорста. Тот, отшатнувшись, замер, смотря на него как-то неловко, будто тоже не ожидал увидеть. Повисло долгое молчание, прерванное коротким приветствием от обоих.