Было ли ему по-настоящему страшно сейчас? Достаточно ли сильно он бил? В голове все перепуталось. Черт. Вот же дерьмо. Хотел бы оттолкнуть — оттолкнул бы. Что за блядский цирк?..

Взгляд Дольфа переменился. Стал будто более осознанным, без холодности, с какой-то немой просьбой. Клаус рвано выдохнул и, подавшись вперед, сбросил с лица руку. Послушно отступили, ненадолго опустив глаза. Пауза опять продлилась непозволительно долго.

— И все-таки… — Рейхенау прочистил горло, спешно принимая привычный вид. — Все получилось? С тем парнем?

— Ты правда думаешь, что я отвечу? — невесело усмехнулся Клюге и покачал головой, поджимая нижнюю губу. — С тобой связываться себе дороже. Спасибо за вино и все такое, но мне пора. Передавай привет твоей новой подстилке.

Под грудью вновь неприятно кольнуло. Клаус, передернув плечами, неуверенно шагнул вперед, отмечая, что в этот раз Дольф не отступил. В глаза сразу бросилось то, как очертились границы его челюсти и скул. Должно быть, сжал зубы. Опять начал злиться. Это уже не цирк, а колесо Сансары какое-то.

Решимость вмиг испарилась. Клюге почти физически ощущал, как с невероятной скоростью качается внутри эфемерный маятник. Чувство смятения стало почти привычным. Он злился на собственное бессилие, и злость эта не всегда оставалась внутри, находя выход в банальном хамстве и громких, но до невозможности бесполезных фразах. Наверняка со стороны он выглядел ужасно жалко. И от этого ярость накатывала сильней.

Невероятное открытие сегодняшнего дня — все это время Клаус раздражался не только из-за Рейхенау и его, впрочем, абсолютно объяснимого поведения, а в первую очередь из-за себя. Его бесконечно бесило, что при виде Дольфа в голове будто дебаты двух ненавидящий друг друга до глубины души политиков начинались: один уверял, что такое общение вредно, если и вовсе не губительно, что нужно бежать далеко и прямо сейчас, а второй, попеременно перебивая оппонента разного рода ругательствами, в свою очередь только тяжело вздыхал, разводил руками и все повторял одну-единственную короткую фразу: «ну ты же и сам понимаешь».

Теперь он понимал.

Наверное, это кроется в самой человеческой сути: мы всегда тянемся к тому, что необычно, порой недоступно, что вызывает эмоции, не держит на месте, что заставляет вынырнуть из прострации и прочее, прочее, прочее… Столько красивых слов люди для этого придумали, столько написали книг, картин и музыки, что сосчитать не получится. Но только теперь, столкнувшись с этим напрямую, Клаус понял, почему это могло вдохновлять десятки тысяч людей до и наверняка после него тоже. Ведь этот вихрь внутри нужно же было куда-то выплескивать.

Хотелось, чтобы остановили опять. Просто не дали сделать еще шаг к выходу, схватив за плечи или вновь за талию, чтобы, может, поцеловали или вроде того, но вот за спиной захлопнулась дверь, а лицо обдал свежий воздух с запахами разнообразной еды. Клюге ненадолго перестал дышать, пригладил волосы, едва удержавшись, чтобы не потянуть их на затылке, сглотнул, поправил ворот и, напустив на себя беспечный вид, направился к столику.

Хорст, похоже, уже приканчивал второй бокал вина. Глаза у него пьяно заблестели, а взгляд стал каким-то плавающим. Что же, теперь это только на руку. Клаус, извинившись за долгое отсутствие, пододвинул тарелку и заставил себя прожевать подостывший кусок мяса, показавшийся сейчас не более чем резиной. Только бы не начала снова болеть голова, а то Фабек все-таки прав — нельзя пить столько таблеток, к тому же так бесконтрольно.

Сзади раздались шаги. Клюге мгновенно напрягся, даже не подумав о том, что это может быть очередной официант или посетитель. Почему-то знал — может, догадался по характерной походке, — что идет именно Рейхенау. Так и вышло. Он, остановившись у того парня, положил руку ему на плечо, что-то тихо проговорил и, вынув из внутреннего кармана пиджака кредитку, небрежным движением бросил ее меж полупустых бокалов, тут же шагая вперед и вскоре скрываясь из виду. Клаус поджал губы, тупя взгляд в тарелку. Даже не оглянулся. Обидно. Глупо, конечно, особенно с учетом того, что он там, в уборной, ему наговорил.

— Хочешь, закажем десерт? Или ты наелся? — отвлек от бесполезных мыслей Хорст, когда тарелка опустела. Клюге все следил за пареньком впереди, глотающим уже пятый бокал за последние двадцать минут, и не сразу додумался кивнуть, тут же поясняя:

— Если хочешь ты — закажем. А так, думаю, стоит идти, а то домой придем к полуночи.

Фабек, усмехнувшись, согласно покачал головой и, дождавшись как раз проходившего мимо официанта, попросил счет. Клаус полез за засунутым в карман бумажником.

— Ты чего? — удивился Хорст, вздергивая брови. — Собрался сам платить?

— Ну да. — Клюге ненадолго завис. Это что, как-то слишком странно? — Экономлю студентам деньги, можно сказать. Если против — можем разделить напополам.

— Нет, я сам заплачу. Я же пригласил. — Фабек нахмурился, в тщетных попытках принять грозный вид. Клаус почти рассмеялся. — Хватит. Не улыбайся так. Я могу и обидеться.

— Ну раз тут такие последствия, — шутливо-серьезным тоном протянул Клюге, поднимая руки в сдающемся жесте, — то ладно, так уж и быть.

В самом деле просто не хотелось тратить время на препирательства, да и ссориться… Той сцены с Дольфом хватило. Клаус, украдкой тяжело вздохнув, глотнул остатки вина и, подав при подъеме Хорсту руку, двинулся к лифтам. Впереди была еще невероятно длинная прогулка по городу, после которой ноги будут готовы отделиться от тела, причем желательно с позвоночником и спиной в целом. Да уж. Такси вызывать уже поздно.

На улице поднялся легкий ветер, показавшийся сейчас спасительным бризом. Клюге едва не ушел вперед, забыв, что не один и шаг лучше сбавить. Хорст, сплетя их пальцы, полз со скоростью черепахи, чем вызывал одно лишь немое раздражение.

Интересно, от нервной системы там хоть что-нибудь еще осталось?

На подступах к улице, ведущей прямиком к офису, телефон во внутреннем кармане пиджака звякнул. Клаус сначала не обратил на это внимания, делая вид, что увлечен рассказом о строительстве далеко позади башни, но затем звук повторился еще как минимум трижды, и стало понятно, что это не смс. Звонок.

Ладонь странным образом задрожала, стоило потянуться к телефону. Клюге до поджимающихся пальцев на ногах боялся увидеть на экране ту самую фамилию, а потому едва не выронил все из рук, когда страх оправдался.

— Кто там? — с интересом спросил Фабек, чуть улыбаясь.

— Извини, — только и ответил Клаус, поднося телефон к уху и отворачиваясь. Смотреть на Хорста сейчас не хотелось. Лучше уж на однотипные дома. — Да?

— Не увидел, кто звонит, или напился до такой степени, что забыл послать? Знаешь, то вино было довольно крепким. — В голосе Рейхенау с первой секунды читалась какая-то едкая насмешка, но даже так Клюге точно понял — пьян сейчас далеко не он.

— Вылакал бутылку-другую и решил обзвонить бывших? — фыркнул он, игнорируя округлившего глаза Фабека.

— А вот и этот тон… — Дольф рассмеялся и, судя по звуку, крутанулся на стуле. — Господи, Клаус, ты буквально единственный, кому я позволяю так к себе обращаться.

— Мне порадоваться?

— Хотя бы удивись для приличия. — Он чуть помолчал, что-то глотнул и, единожды кашлянув, продолжил: — Где ты сейчас? — Когда через долгих три секунды ничего не ответили, он заговорил вновь, и голос его сделался до невозможности жестким: — Я очень бы хотел получить ответ на мой вопрос, Клаус.

— Сожалею.

— Клаус! — Теперь в каждом звуке сквозила едва ли не сталь. Клюге неосознанно вздрогнул.

— Прекрати повторять мое имя, пожалуйста. — Он притормозил у какого-то фонаря, упираясь в него рукой. — Я не хочу продолжать этот разговор.

— Почему ты замешкался, когда уходил? — Тон тут же переменился. Дольф будто изо всех сил хотел договорить прежде, чем звонок прервется. — Ты ведь все еще колеблешься, верно? Чем конкретно я тебя не устроил?

— Господи, Дольф, это настолько ударило по твоему самолюбию? Я не один и не хочу сейчас говорить. Протрезвеешь — попытайся еще раз, может, я даже не положу трубку.