— Кто сказал, что мне это нужно? — практически выплюнул Клаус, впиваясь ногтями в чужое запястье и отбрасывая руку. Дольф недовольно рыкнул, дернул ею вверх, но мгновенно успокоился, предпочитая оставить ладонь у его пояса, поддев пальцами бляху.

— Взгляд твой сказал. — Рейхенау по-птичьи наклонил голову и, мельком посмотрев в сторону кровати, приблизился еще, будто хотел поцеловать, но лишь почти невинно коснулся губами щеки, мазнув горячим дыханьем по шее. Клюге показательно недовольно вздохнул, втянув аромат его дорого парфюма, смешанного со свежим запахом геля для душа, и едва смог выстроить внятное предложение:

— Глухой, значит. Ну или слепой. А может, все вместе.

Клаус предпринял еще одну попытку отстраниться, но в этот раз его дернули за ремень. Дольф, тут же сместив руку выше, к галстуку, схватился уже за него, прямо за узел, тяня вперед и вынуждая чуть согнуть шею, и неожиданно по-доброму усмехнулся.

— Ты ревнуешь, это забавно.

— Сдался ты мне, — фыркнул Клюге, отводя взгляд, чем еще больше себя выдал.

— Ну ты же пришел. Сдался, значит.

Не ответить на долгий, тягучий поцелуй не получилось. Сначала Клаус не смог отстраниться, а затем… а затем уже и не хотел, честно говоря. Рейхенау вдавливаясь пальцами в кожу затылка, оттягивая за волосы, а второй рукой стал развязывать еле как затянутый утром галстук.

— Не лучше ли предложить это шлюхе у тебя в постели? — зашипел Клюге, когда губы сместились на шею. Дольф тихо рассмеялся, гладя его по бокам, и выпрямился, все так же издевательски вздергивая брови. — Я сказал что-то смешное?

— Я же уже говорил — забавно, что ты ревнуешь.

— Где здесь ты увидел ревность? У тебя в кровати уже лежит человек, а ты лезешь к другому. Как это называется?

— Я могу ее выгнать.

— Ее?

— Шлюху, — уточнил Рейхенау абсолютно спокойно. — Она представлялась, но я не запомнил имени. Так что?

— Не напрягайся, я уже ухожу. — Для наглядности Клаус сунул руку в карман и достал телефон, тут же поджимая губы.

— Что там? — заметно переменившимся тоном спросил Дольф, пытаясь заглянуть в экран.

— Неважно. — Клюге перевернул телефон и тут же едва не выронил — за запястье вновь схватили. Рейхенау повторил вопрос, но звучал он в этот раз до того жестко, что возражать смелости не нашлось. — Вызов такси отменили.

— Я попрошу своего водителя тебя отвезти, — предложил Дольф, отпуская руку. Ответ вышел резче, чем планировалось:

— Нет.

— Я настаиваю. — Если Рейхенау и разозлился, то виду подавать не стал, отходя к столу за своим телефоном, попутно спрашивая: — Так у тебя нет машины?

— У меня есть велосипед, — сухо выдал Клаус.

— Заботишься об окружающей среде или не умеешь откладывать на нужное? — Дольф улыбнулся, поднимая на него взгляд и что-то почти не глядя набирая на экране.

— Все вместе. А еще не люблю стоять в пробках.

— Ты же журналист. В пробках можешь заняться… Чем ты там занимаешься? Статьями? Вот ими, раз уж дана такая возможность.

— Человеку от природы дана возможность закрывать рот. Может, опробуешь?

— Как резко ты превратился в язву.

— Как и ты — в озабоченного.

— Я просто проявляю интерес. — Он с усмешкой выставил руки в защитном жесте, опять подходя ближе. Клаус закатил глаза.

— Это похоже скорее на домогательство. Интерес проявляют по-другому: свиданиями, общением и далее по списку.

— Я сводил тебя на концерт. Чем не свидание?

— И после одного потащил в постель? Это как минимум свинство. Хотя иначе у тебя, думаю, и не бывает.

— Не бывает, — подтвердил Рейхенау кивком. — Людям обычно так не терпится добраться до стадии, когда я вручаю им безлимитную кредитку, что на неспешность просто нет времени и желания. Да и сам я человек занятой, знаешь ли, зачем тратить время на очередную содержанку и мотаться с ней хрен пойми где? Не пойми неправильно, я люблю разные выставки, концерты, спектакли, но… скажем, почасту это интересно лишь мне одному.

— Как же хорошо, что мне плевать, — фыркнул Клюге, наконец направляясь к выходу. Останавливать силой его, на удивление, не стали.

— Клаус, — пришлось ненадолго замереть у самых дверей и обернуться через плечо. Дольф мягко, в этот раз будто бы даже искренне улыбнулся, — я позвоню, как найду время для поездки в конный центр.

— А я специально не соглашусь. — Просто захотелось ему возразить. Вот назло. И это, наверное, легко удалось прочесть по его взгляду.

— Не переживай, я буду очень настойчив. — Рейхенау мельком посмотрел в телефон. — Водитель встретит тебя у дверей. — Затем несколькими широкими шагами преодолел немаленькое расстояние и, дождавшись, пока Клюге развернется окончательно, совсем коротко прильнул к его губам, следом шепча: — Спасибо, что зашел. Рад был тебя увидеть.

— Ну конечно. — Закатить глаза не дали, щелкая по подбородку. Клаус неожиданно даже для себя самого рассмеялся. — Если найдется время для чего-нибудь еще — тоже позвони.

— Ты недавно писал о выставке французских импрессионистов. — Он что, читает его статьи? Клюге не смог сдержать широкой улыбки. Рейхенау будто бы смущенно качнул головой и отмахнулся, точно где-то рядом летала назойливая муха. — Для нее время я найду даже раньше, чем на верховую езду.

— Тогда будь готов, что в качестве входного экзамена я потребую знание разницы между Моне и Мане.

— А ты, если не сможешь сходу назвать мне как минимум четыре картины Ренуара или Дега, даже не приходи.

В этот раз рассмеялись оба. За спиной тихо прикрыли дверь. Клаус почувствовал, как краснеют щеки. И вот опять — от ненависти до тянущего ощущения внизу живота прошло буквально пару минут. Чертов Дольф. Не может он, что ли, всегда оставаться на последней стадии, не бросаясь из крайности в крайность?

Хотя без этого, подумалось, было бы и вполовину не так интересно.

========== 9 ==========

Долго плутать по городу не пришлось — нужная галерея оказалась той самой, где не так давно выставлялась Абеле Берти. До чего удивительно — за один месяц в этих стенах побывали и истинные шедевры, и ужасающая посредственность.

Клаус, тихо сетуя на то, сколько же денег потратил на такси за последнее время, едва подрагивающими руками застегивал отблескивающие золотом пуговицы на черном двубортном пиджаке, что выслал ему Рейхенау днем ранее вместе с таким же по цвету — и наверняка по цене — бадлоном. Первой мыслью тогда было отправить все обратно, но перед этим — исключительно интереса ради примерить. В общем-то, это и стало фатальной ошибкой. Долго же пришлось слушать увещевания обвиняющего в меркантильности собственного внутреннего голоса. Но ничего поделать Клюге уже не мог — все остальное в гардеробе казалось неподходящим для такого мероприятия.

Дорога до галереи показалась бесконечной. Клаус вновь разнервничался, цепляя потеющие ладони в замок за ровной как палка спиной. Дольфа нигде не было видно, а дверь становилась все ближе. Еле удалось подавить желание развернуться и уйти.

Волновался Клюге не столько из-за встречи с Рейхенау, сколько из-за мысли вскоре увидеть полотна великих мастеров. Раньше, в подростковом возрасте, когда жил намного западнее Берлина, он часто ходил по подобного рода заведениям — искусство всегда импонировало ему, казалось чем-то высшим, будто неземным. Семейный бюджет в те годы мало что позволял, но родители никогда не скупились на билеты на какую-нибудь очередную выставку или поход в оперу. Но музыка — это другое, работающее совершенно иначе, но тоже небесное. Картины же были точно порталами в другие измерения, огромными полотнами возвышаясь над зрителями. Двухметровые исполины или маленькие упавшие с небосвода звезды — они неизменно притягивали взгляд, они делали мир вокруг несущественным, а тебя самого — крошкой среди миллиарда таких же, трепещущей перед божественным существом.

Клаус преклонялся перед художниками, умевшими лишь парой мазков кистью сотворить целое искусство. Наверное, думал он, если бы не его всепоглощающая любовь к литературе и перу в дальнейшем, он мог бы быть чуть ближе к этим небожителям, мог бы стать с ними если не на одну ступень, то на лестницу. Но ныне его умение рисовать ограничивалось редкими набросками от скуки по углам рабочих блокнотов.