Всю.

Оставив только дрожь в коленях и стыд на щеках.

Когда он открыл глаза, в них горел тот самый огонь, от которого она вчера бежала. Сообщение отправилось. Ответ пришел через три секунды:

«Ой, а что будет, если я надену туфли на шпильке?»

Его пальцы сжали телефон, суставы побелели. Набрал с нарочитой медлительностью:

«Тогда я сниму их зубами. И оставлю следы на лодыжках. Уверен, твой парень оценит мою художественную работу».

Экран вспыхнул новым сообщением:

«Какой ты предсказуемый… Думаешь, приду?»

Он усмехнулся, прежде чем написать:

«Придешь. Потому что тебе любопытно, на что я способен. И потому что в глубине души ты уже трепещешь от одной мысли об этом».

Пауза. Затем:

«Отвратительный тип. Жди.»

Еще сообщение:

«Наберу в этот раз «112»».

Он рассмеялся.

– Опять твои выдумки! – мать взмахнула рукой, едва не задев Рианну по щеке. – Полицию вызвала, идиотка!

Она отпрянула, но не от страха – от боли, что вонзалась глубже, чем любой удар. Губы её дрожали, но она не плакала.

– Мне декан звонил! И мать Бени! Мать твою, – родительница шипела, её пальцы впились в собственные локти, будто она удерживала себя от чего-то худшего.

– Он правда… – Рианна открыла рот.

– ЗАМОЛЧИ! – крик пробил воздух, как плеть. – Вечно ты придумываешь!

Гостиная внезапно стала тесной, воздух насыщенным от ненависти. Рианна сжалась, словно пытаясь исчезнуть, но мать не отпускала её взглядом – холодным, оценивающим, будто разглядывала недостойный товар.

– Ты тупо хочешь внимания, – прошипела, губы её искривились в страшной ухмылке. – Как всегда.

Она подошла ближе, её духи – удушливые – обволакивали, как яд.

– Думаешь, кто-то по-настоящему заинтересуется такой, как ты? М? Посмотри на себя? Посмотри!

Она схватила ее за щеку, грубо повернув лицо к зеркалу. Её ногти впивались в кожу, оставляя розовые отметины.

– Никто. Никогда таких как ты не хочет!

Оставалось зажмурится, но мать не отпустила. Вместо этого притянула еще ближе, так что их носы почти соприкоснулись. Губы дрогнули в странной, почти болезненной гримасе. Материнские пальцы вцепились в плечи дочери, тряся её с какой-то истерической силой.

– Он даже смотреть на тебя не может без отвращения! – рычала она, и в голосе у нее вдруг прорвалось что-то лихорадочное, почти ревнивое. – Вечно притираешься к нему, строишь эти свои глупые глазки! Думаешь, я слепая?!

Вдруг всё стало ясно – дрожь в манере, этот дикий блеск в глазах, когда мать говорила об отчиме. Она не просто не верила – завидовала. Завидовала ее проклятью!?

– А эти твои спектакли с полицией… – она задохнулась от ярости, швырнув Рианну в стену. – Хотела, чтобы он пожалел тебя? Чтобы прикоснулся, утешая?

Резко оборвала себя, грудь тяжело вздымалась под слишком открытым платьем. Её пальцы нервно теребили жемчужное ожерелье – подарок "того самого" отчима.

– Я сделаю так, что ты сама попросишься обратно в тот детдом, – шипела она, внезапно обретя ледяное самообладание. – Где тебя никто не хотел. Где ты три года ждала, пока мы сжалимся.

Рианна почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она не помнила. Это было правдой – той самой, в которую она запрещала себе верить. Мать наслаждалась моментом, наблюдая, как дочь теряется на глазах. Обесценивается в собственных глазах.

Внезапно в коридоре раздались шаги. Мать мгновенно преобразилась – голос стал слащаво-заботливым, руки потянулись "поправить" дочкины волосы:

– Родная, ну что ты так растрепалась? Иди умойся, а то папа…

Она искусно замерла на полуслове, когда в дверях появился отчим. Его взгляд скользнул по Рианне – не равнодушный, и мать тоже заметила.

– Опять истерики? – прозвучал ровно, но уши уловили в нём намёк на что-то ещё. – Надежда, заткни ее!

Мать вскинулась, её лицо искривилось в натянутой улыбке. Она шагнула к нему, прижимаясь к грубой руке, словно метя территорию.

– Она опять наврала в полиции, – прошептала она, но так, чтобы точно услышали. – Нашла себе новое развлечение.

Отчим вздохнул, его пальцы провели по скуле. Он не взглянул на Рианну, но его губы дёрнулись – будто он поймал себя на чём-то.

– Хватит. Обе, – развернулся, его спина выражала усталость. – Мне надоели ваши склоки.

Он провёл языком по зубам, его глаза прилипли к губам дочери – потрескавшимся, слегка приоткрытым от шока. Пальцы лениво потянулись к ширинке, прошлись по выпуклости, поправляя складки брюк с преувеличенной небрежностью.

– Иди в комнату, – велел он. – И закрой за собой дверь.

Мать застыла, её лицо побелело. Она видела – видела, как его пальцы задержались там, где не должны были. Её губы задрожали, но она не посмела заговорить.

Рианна отпрянула, онемела от ужаса. Она чувствовала, знала этот взгляд – горький, липкий, ползущий по её телу, будто он уже раздевал её прямо здесь. Рванулась в детскую, спотыкаясь, но не оборачиваясь. За спиной раздался резкий смех матери – истеричный. Они вновь поругались, и он ушел. Ушел к ее облегчению и не вернулся, когда ложились спать.

Так что она выдохнула, устало раздеваясь, стараясь не задевать больные места на шее, спине, руках. Прикосновения Ричарда тоже горели, словно клеймо, но иначе. Она посмотрелась в зеркало – синяк был заметен, и это пугало.

«Ты мне нужна», – высветилось на экране телефона.

Сообщение пришло полтора часа назад, и она до сих пор не ответила. Пальцы дрожали, когда она разблокировала телефон.

В памяти всплыл сегодняшний день: библиотека, его близость, странные прикосновения, горячая руки под юбкой. А потом – звонок в 911, дрожащий голос, рассказывающий о преследователе. И потом мать дома, снова унижающая, называющая выдумщицей. Но все же это был хороший день. Он не закончился, как вчерашний…

Собираясь спать, она забралась под одеяло, свернувшись калачиком. Мысли кружились в голове, как вихрь:

«Может, он правда мог бы защитить меня? От всего этого кошмара? От родителей, от самой себя…»

Пальцы машинально погладили след на запястье . Это было неправильно, опасно – но почему-то мысль о нем не вызывала того отвращения, которого следовало ожидать.

«Ты мне нужна», – прочитала она снова, словно пытаясь разгадать шифр. Что он имел в виду? Угрозу? Или что-то другое?

Рианна закрыла глаза, но сон не шёл. В темноте комнаты мужской образ казался почти спасительным, почти осязаемым. Странным образом он стал единственным человеком, кто обратил на неё внимание – пусть даже таким способом.

Она набрала ему ответ…

***

Спокойный свет настольной лампы окутывал кабинет тёплым сиянием, отбрасывая мерцающие блики на бокал с джином. За окном ночной город дремал в туманной дымке, а Ричард, расстегнув две верхние пуговицы рубашки, перечитывал сообщение.

«Я не хочу быть твоей игрушкой».

Его пальцы задержались на экране, будто касаясь невидимой кожи сквозь стекло.

– Игрушкой?

Мужские губы сложились в улыбку – соблазнительную, полную обещаний, от которых по спине бегут мурашки. Он сделал глоток, оставляя влажный след на стекле – точь-в-точь как следы его губ на её шее сегодня.

Первые мысли, но разве игрушки не дарят самые лучшие удовольствия?

Его пальцы замерли над клавиатурой – эти слова были резкими, властными, но теперь… Теперь после того, что он сегодня видел в библиотеке: сжатые кулаки, дрожащий подбородок, глаза, слишком яркие для лгуньи. И этот нарочитый, непомерно грязный треп на то, чего никогда не было… О том, какой она никогда не была.

Он стер предыдущий текст, новый написал медленнее – буква за буквой:

«Ты не будешь игрушкой. Потому что игрушки не лгут».

Пауза. Его веки прикрылись на секунду – перед ним снова всплыло её лицо в библиотеке: как она переигрывала, чересчур жёстко выдыхала «я конченная шлюха», будто пытаясь вбить слова и в себя, и в него…