– Н-нет как будто, – протянул мистер Деннис, поглаживая седоватую бороду, отросшую на добрых два дюйма. – Такой что-то не припомню.

– Ладно, в таком случае мы вознаградим вас другим способом, – сказал Сим. – Ну, а вы, друг, – обратился он к Хью, – получите Миггс – ту, что я обещал вам, помните? – не позже, чем дня через три. Можете на это рассчитывать. Даю вам слово.

Хью горячо поблагодарил своего благодетеля, но тут его снова одолел приступ бурного веселья – он хохотал до колик в боку и одной рукой схватился за этот бок, а другой вынужден был, чтобы не упасть, опереться на плечо маленького капитана.

Три достойных товарища направились к «Сапогу», намереваясь провести там ночь и отлежаться в своей старой берлоге, так как они сильно нуждались в отдыхе. Только теперь, когда задуманное злодеяние было осуществлено и пленницы надежно охранялись, все трое почувствовали сильную усталость: сказывалось изнуряющее действие тех безумств, которые они творили и которые имели такие плачевные последствия.

Не унывал только Хью, несмотря на все утомление, которое он испытывал, как и оба его спутника, да, вероятно, и все, кто принимал деятельное участие в ночной экспедиции: на него по-прежнему находили приступы бурного веселья всякий раз, как он взглядывал на Саймона Тэппертита, и он, к великому негодованию этого джентльмена, разражался громовым смехом, который мог привлечь к ним внимание ночной стражи и вызвать столкновение. А из такого столкновения они, в их теперешнем состоянии, вряд ли вышли бы победителями. Даже мистер Деннис, отнюдь не требовавший от людей серьезности и всегда от души наслаждавшийся эксцентричными выходками своего молодого приятеля, стал увещевать его, твердя, что столь неосторожное поведение равносильно самоубийству, а приговаривать к смерти самого себя раньше, чем тебя приговорил закон, – просто глупость и дерзкое самоуправство.

Ничуть не смущаясь этими протестами, Хью ни капельки не сдерживал своей шумной веселости и, обняв за плечи обоих приятелей, брел, шатаясь, между ними, пока не замаячил впереди «Сапог» и оставалось только перейти два-три пустыря, чтобы очутиться в уютной таверне. Накричавшись и нахохотавшись до изнеможения, Хью, к счастью, уже угомонился, и они шли вперед без шума, как вдруг из канавы опасливо выглянул один из их дозорных, всю ночь прятавшийся тут, чтобы предупреждать своих, что дальше идти опасно, и велел им остановиться.

– Остановиться? А почему? – спросил Хью.

Дозорный пояснил, что «Сапог» полон солдат и констеблей, которые заняли его сегодня днем. Все, кто там был, успели бежать или, может, арестованы – это ему неизвестно. Он предупредил уже множество людей, чтобы не шли туда, и они, наверное, прячутся теперь на рынках или в других местах. Лежа в канаве, он видел вдали огни пожаров, но теперь все уже погасло. Проходившие здесь люди толковали между собой об этих пожарах, и, видимо, все сильно напуганы. О Барнеби он ничего не мог сообщить, даже имени такого не слыхал. Он слышал, как говорили люди, что кого-то тут схватили и отправили в Ньюгет. Верно это или нет, он не знал.

Три приятеля стали совещаться, что делать дальше. Хью, предполагая, что Барнеби схвачен солдатами и сидит под арестом в «Сапоге», был за то, чтобы подкрасться к дому и поджечь его, но Деннис и Сим, не склонные пускать в ход такие крайние средства без поддержки отряда, утверждали, что если Барнеби арестован, то уж, наверное, его отправили в более надежную тюрьму, чем «Сапог», – неужели же солдаты рискнули бы оставить его на всю ночь в таком не защищенном от нападения месте? Вняв этим разумным доводам, Хью согласился повернуть обратно и идти на Флитский рынок, куда, узнав о положении дел, уже пошли, вероятно, искать убежища некоторые их соратники.

Необходимость действовать придала трем приятелям бодрости и новых сил. Они поспешно тронулись в путь, забыв об усталости, от которой только несколько минут назад просто с ног валились, и скоро пришли на Флитский рынок.

Рынок этот в те времена представлял собой длинный и беспорядочный ряд деревянных сараев, ларьков, навесов на месте нынешней Фаррингдон-стрит. Вся эта неприглядная куча строений, громоздившаяся посреди дороги, сильно затрудняла движение экипажей и досаждала пешеходам, которым приходилось лавировать между фургонами, корзинами, тачками, тележками, бочками, лотками и скамьями, сталкиваясь ежеминутно с носильщиками, возчиками, разносчиками и прокладывая себе дорогу сквозь пеструю толпу покупателей, продавцов, карманных воров, праздношатающихся и всяких темных личностей. Воздух здесь был пропитан вонью гнилых овощей и фруктов, требухи из мясных лавок, всяких отбросов и мусора. Все, что существует для удобства населения, в те времена являлось лишь источником массы неудобств, и Флитский рынок мог служить блестящим тому подтверждением.

Здесь-то многие бунтовщики укрывались не только эту ночь, но и две-три предыдущие, – потому ли, что навесы и пустые корзины в какой-то мере могли заменить им спальни, или потому, быть может, что здесь в случае надобности было чем наспех забаррикадироваться от преследователей. Уже совсем рассвело, но утро было холодное, и целая группа этих людей собралась у огня в трактире. Пили горячее пиво с джином, курили трубки и строили планы на завтра.

Так как Хью и оба его спутника были хорошо известны большинству присутствующих, их встретили весьма радушно и уступили им самые почетные места. Дверь крепко-накрепко заперли, чтобы сюда не проникли нежеланные гости, и начался обмен новостями.

– Говорят, солдаты заняли «Сапог», – сказал Хью. – Кто-нибудь из вас знает подробности? Несколько человек закричали, что знают, но, так как большинство собравшихся здесь провели ночь вне Лондона – громили Уоррен или участвовали в других ночных походах, – то на поверку оказалось, что знают они не больше самого Хью. О том, что в «Сапоге» солдаты, их предупредил разведчик, и они эту весть передавали друг другу, а очевидцев среди них не оказалось.

– Мы оставили там вчера караульного, – сказал Хью, обводя всех глазами, – и я его не вижу среди вас. Знаете, это Барнеби, тот, что в Вестминстере сшиб с лошади гвардейца. Может, кто видел его или слышал что-нибудь о нем?

Все качали головами и, бормоча, что ничего не знают, вопросительно оглядывались на соседей. Вдруг со двора донесся какой-то шум, и они услышали голос человека, который спрашивал, нет ли тут Хью, и уверял, что у него к Хью неотложное дело.

– Если он один, впустите его! – крикнул Хью тем, кто охранял дверь.

– Да, да, – поддержали его остальные, – пустите!

Дверь распахнулась, и в комнату быстро вошел запыхавшийся молодой человек. У него не было одной руки, голова и лицо были обвязаны окровавленной тряпкой, точно у тяжело раненного, одежда изодрана, в единственной руке он держал толстую палку. Он спросил, кто здесь Хью.

– Это я, – отвечал тот. – Что вам нужно?

– Мне поручено вам кое-что передать, – сказал пришедший. – Вы знаете Барнеби?

– Что с ним? Это он послал вас ко мне?

– Да. Его схватили. Он в Ньюгете, в одном из самых надежных казематов. Он защищался изо всех сил, но их было слишком много. Вот и все, что он велел вам передать.

– Когда вы его видели? – поспешно спросил Хью.

– Его вел в тюрьму целый отряд солдат. Они шли боковыми улицами, не той дорогой, где мы их поджидали. Нас несколько человек все-таки попробовали отбить его, и он крикнул мне, чтобы я сообщил вам, где он. Мы здорово дрались, но ничего не вышло. Вот глядите!

Он указал на свою одежду, на забинтованную голоду и, все еще тяжело дыша, обвел глазами комнату, потом снова повернулся к Хью.

– Я вас знаю в лицо, – сказал он, – потому что был в толпе и в пятницу, и в субботу, и вчера, но не знал вашего имени. Вы смелый парень, и Барнеби тоже. Он дрался, как лев, да это не помогло. Ну, и я сделал все, что может сделать человек, у которого только одна рука.