Уолтер стонет, расслабляется, обещая подумать об этом, если выживет, хотя зачем ему теперь жить? Он всеми брошен, лежит на краю раскуроченного секретного склада, лежит и сам насаживается на член мужчины, который им просто пользуется, дабы насолить Стерлингу.

Ланс… Он ведь там…

Яркая вспышка не то обиды, не то злости вспыхивает в затуманенном сознании, и Уолт капризно дергается, только представив лицо своего бывшего напарника. Неужели такое могло произойти? Почему? Почему за ним не пришли? Почему его не спасают, почему… Мальчишка шмыгает носом, но не может по-настоящему горевать — желание перебивает это, и комок жидкого «хочу ещё» скручивается вновь внизу, пульсируя в такт движениям мужчины.

Ему никогда не было так хорошо, никогда он не мог настолько забыться, но сейчас: Уолтер встречает каждое движение, хныча и моля себя лишь о том, чтобы не начать просить в голос, не начать стонать громче, как… как течные шлюхи в порно… Это унизительно, это не правильно, это не может делать он! Это не должно продолжаться!

— Пусти… меня!.. — хрипит Уолт набравшись сил, — Пусти сволочь!..

Парень вскрикивает это наобум, не ожидает реакции, вообще не ожидает, что его услышат, но его резко хватают за волосы той самой железной пятерней и мальчишка вынужден оторваться от пола, вставая на руки и задирая голову назад, дабы хоть немного ослабить хватку выдирающую пряди волос.

— Так? — хмыкает Киллиан, замирая внутри него, — Отпускаю, свободен!

Мужчина брезгливо одергивает кибернетическую руку от головы парня, и даже руку с его бедра убирает. Мелкому гению, больше сейчас похожему на течную сучку, по сути нужно лишь сделать одно движение вперед, соскочить с члена, и уползти в уголок, или с дури прыгнуть вниз на скалы, не пережив такого унижения и позора собственных реакций.

Гнетущее молчание нарушается лишь сбитым дыханием Уолтера, который, стоя на четвереньках, ненавидит себя и сделать единственное — это самое движение — не может. Член болезненно пульсирует, и он, несмотря на присутствующую боль от любой мизерной попытки сжаться, не хочет, чтобы это прекращалось. Он. Так. Ненавидит. Себя. Сейчас. За. Это. Но… он умрет, если Киллиан не продолжит.

Уолтер зажмуривается, сжимает челюсть до скрипа зубов, но не может противится, не может сбежать. Не теперь. Похоть захлестывает, ненависть захлестывает, и он лишь, на позор себе, прогибается в пояснице, достаточно резко поддаваясь назад, насаживаясь на толстый член до конца сам и сразу же вскрикивая от режущей боли и новой волны удовольствия растекающейся по телу.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! — вскрикивает Уолт и позорно всхлипывает, не желая терять хоть ещё одну секунду, — Двигайся же!

Ухмылку на суровом лице он не видит, зато в следующую секунду чувствует, как холодный металл клешни давит на лопатки, и послушно прогибается, ложась грудью на пол, встречая новый толчок на всю длину. Мальчик задыхается от возобновившейся уже полностью желанной для него пытки, не замечая слез от разочарования всем миром и в частности собой. Наивный паренек забывается в жарком удовольствии, позволяя этому жестокому мужчине брать себя, как только заблагорассудится.

***

После очередного, кажется третьего, ошеломляющего и выбивающего все силы оргазма мальчишки, Киллиан наконец оставляет его в покое, отшвыривая от себя, и Уолтер сжимается в комок на полу, ещё не в силах унять волнительную дрожь, гуляющую от телу.

Пока мужчина приводит себя в порядок совсем рядом, Уолт с мыслительным процессом улитки, медленно соображает, где вся его одежда, как-так получилось, что он остался без ничего, почему на полу так много крови и почему, по ощущениям, превалирует лишь усталость. Почему не боль? Почему внутри всё так… выжжено? Неужели последствия введенного наркотика? Ладно, он знает, как работает тело после такого стресса, он знает, что не чувствует боль из-за выброса гормонов в результате оргазмов и плюс, адреналин неплохо так справляется, защищая мозг от возможного болевого шока.

Но почему он так странно себя…

Паренек медленно облизывает обветренные в запекшейся от крови губы и морщится. Он терпеть не может этот металлический привкус.

— Кстати, — решает заговорить Киллиан, он поправляет манжет на слегка помявшемся рукаве дорого пиджака и, достав из кармана ту самую ампулу, швыряет под ноги сжавшегося голого мальчишки, — Это был не возбудитель…

Мужчина в полной невозмутимости, будто не трахал мальчишку на полу в разных позах на протяжении сорока минут, разворачивается и уходит, перед этим закрывая стену пуленепробиваемым, тем же темным, окном. Только вот Уолтер не слышит даже затихающих шагов, и улетевшего вместе с террористом дрона.

Он только в упор смотрит на матовый пузырек ампулы. На название… Хлорид натрия. Физраствор.

Плацебо.

Уолтер сдерживается изо всех сил, дабы не засмеяться, понимая, что это будет далеко не смех облегчения, а лишь крах его психики.

Он сам захотел, он сам это чувствовал — никакого наркотика не было, лишь банальные реакции тела на защиту… Адреналин сыграл злую шутку, усиливая эмоции, но никаких стимуляторов не было.

Он орал и выгибался, просил ещё и жаждал боли вперемешку с диким экстазом…. Всё это он сам. Первые три слезинки срываются с глаз и падают возле ампулы. Его начинает бить крупная дрожь. Уолт сам, самолично…. Никакого наркотика-возбудителя не было. Ровно, как и не было измененных эмоций… Он кончил несколько раз в руках этого мужчины, он умолял не останавливаться, он сам хотел жёсткости, боли, наслаждения, недообъятий и захватов удушья, хотел даже поцелуев…

Уолтер поднимает голову, встречаясь со своим отражением в темном стекле и не узнает в бешеном изуродованном пареньке себя прежнего. Что у него с глазами? Почему там нет ни прежнего спокойствия, ни доброты, ни вечной наивности и главное, почему нет знания, что всё будет хорошо?

«Ты ведь ненавидел в это время — пока тебя драли на изляпанном кровью полу — весь мир. Проклиная свою доброту и агентство, чертов несправедливый мир, который отнял у тебя всё. Ты ведь сам желал всё это время посмотреть, как боевые беспилотники захватят штаб. Этот террорист… Киллиан тебя не накачивал. Он показал тебе лишь правду о самом себе. Не так ли, Уолтер Беккет? Теперь паленый пацифизм не прокатит…»

Уотлер срывается на крик, отчаянный и громкий. Он теперь, оставленный в одиночестве, сломленный самим же собой, не понимает, как выбраться из этой агонии.

Киллиан лишь.. открыл, показал через свою чернильную призму, каков мир, каков сам Уолт, когда не прячется за розовыми очками доброты.

Его отражение единственное, что сейчас правдиво. Отражение похищенного парнишки, который мечтал сделать мир лучше, но был уволен и брошен своими же, ибо никому не нужны его глупые игрушки. Мальчишка в логове террориста-киборга, открывший свою злобу и отчаяние миру, свою ненависть и одновременно… желание быть хотя бы капельку признанным, нужным? Сейчас в отражении не вечно оптимистичный изобретатель, с довольной улыбкой рассказывающий любимому суперагенту насколько кошко-блестки эффективнее всяких там взрывчаток… Сейчас и здесь всего лишь мальчишка с недосягаемыми идеалами, растраханный, убитый самим собой и своими внутренними демонами, изуродованный, но довольный тем, как его выдрали пять минут назад. Всего лишь… конченный во всех смыслах мальчишка. Которому теперь одна дорога.

Уолт слышит шум разбивающихся о скалы волн и довольно улыбается.

========== III часть ==========

Он сидит в наручниках и всего в одной рубашки, накинутой на голое тело, с подтеками слез на щеках, и никак не может оторваться от просмотра камер слежения, хакнутых и показывающих в данный момент штаб. Снова.

Пока Киллиан досоздаёт ту самую армию боевых дронов, мальчишка не шелохнувшись, без попыток сбежать, смотрит, как на закрытом собрании командования вновь превращенный в человека Ланс, с остальными действующими агентами, изучают план новой местности и ищет террориста. Киллиана. Не его. Потому что его нет. Он умер. Уолтер умер.