И сделать юный ученый ничего не может, как не брыкайся и не отпихивайся, лишь механика медленнее, сильнее сдавливает трахею, до содранного хрипа и участившейся пульсации крови, отдающей в ушах. Уолтер задыхается, не веря в происходящее, но как и всегда не желая сдаваться. Однако и сделать ничего не может, у него ничего нет под рукой, да даже крошки теперь не помогут. Парнишке становится боязно до такой степени, что паника начинает преобладать над его рациональным мышлением. И… Неужели… всё? Неужели вот это и есть конец? Он не выберется? Станет очередной жертвой этого нелюдя? Почему же…
Знакомый звук расстегиваемой молнии на толстовке глушит паникующие мысли, и мальчишка пораженно замирает, в новом шоке понимая, как следом рвутся и пуговицы его рубашки под толстовкой, и ногти чужака больно задевая, царапают чувствительную кожу.
— За-зачем? Не… не надо! — хватает на сиплое и испуганное, наверняка понимая, что в таких случаях делают с пленниками, но до последнего врожденный пацифизм и желание видеть во всем положительное отгоняют дурные образы. И Уолтер надеется, что это лишь для устрашения, что пытать его не будут. Не будут же?..
Взгляд, брошенный киборгом, отрезвляет, заставляя чертовы радужные мысли покинуть умную черепную коробку. Мальчишка замирает под этим взглядом, но тут же загнанно дергается, когда шершавые тёплые пальцы медленно проходятся по ключицам, по груди, ведут вниз, на впалый живот, ещё ниже, почти добираясь до кромки пояса джинс… И так словно вечность, хотя, по сути, одна минута — он засекает. Ровно минута в тишине, под незначительное жужжание где-то на периферии Ассасина, гуляющий сквозняк и свое же загнанное дыхание. Под испытующим пожирающим взглядом этого… злодея.
Уолта передергивает, потряхивая не то от холода и мурашек из-за этого бегущих по голой коже, не то от странных прикосновений к нему. Он не знает, чего ожидать в следующую минуту, или удара в живот, как показывают в тех глупых боевиках, которыми он раньше засматривался, или все-таки удушья от настолько жесткой фиксации клешни на своей кровоточащей шее.
— Я убью тебя. После всего, что с тобой сделаю — убью. И швырну ему под ноги, — блуждая мутным взглядом по хрупкому телу парня, четко, слишком четко, и осознано говорит Киллиан, ярко представляя, насколько изуродует пацана, и после того, как все агенты падут раскуроченным трупами друг на друга, Стерлинг, припасенный на самое последнее, увидит, к чему привела его бравада и самодовольство. Увидит, как из-за него страдают те, кого он, вроде как, защищает. На деле же… самодостаточный хренов эгоист, с замашками спасителя-идеалиста.
— Не надо! Не… — Уолтер сипит и едва ли дергается, желая уйти и от прикосновений, и от жесткой хватки, которая уже причиняет ощутимую боль, сильнее сдавливая трахею, — Я не знаю, что было до… Не знаю, почему вы так… обозлились на Ланса… Но можно ведь всё решить… — парень захлебывается не то всхлипом, не то от недостачи воздуха, и берет краткую паузу на один короткий вдох, — …Решить миром! Можно ведь… договориться!.. И Ланс, он… хороший, может и совершал ошибки…
— Хороший, говоришь? О, да! Он хорош. Особенно в подставе других и самолюбии на трупах товарищей. Не веришь? — все ещё изучая испуганного пацаненка, мужчина дистанционно включает один из множества экранов позади себя, настраивая с помощью программ в кибернетической руке на камеры на той самой площади в Венеции, и ещё несколько в штабе H. T. U. V, так, для своего личного удовольствия, дабы потешиться реакцией парня.
И Уолт, как бы не старался не смотреть, не думать, не анализировать грязные слова, впивается взглядом за спину злодея, ведь на первой камере, на той самой площади, после которой он отключился… там Марси, и ещё двое сподручных ей агентов. Они прибегают ровно под конец того, что помнит сам Уолт, видят похищение и успевают сосканировать всех, кто на тот момент был на площади, несмотря на обстрел Асасина, которым по ним велся лишь для прикрытия улететь. Но дальше… Уолт видит, как спецагенты о чем-то переговариваются, эмоционируют, что-то пробивают в стационарных передатчиках связи, но сам хмурится, не в силах понять по губам весь разговор, несмотря на хороший фокус приближенной камеры…
Недостаток исправляется, словно его мысли прочитали, или же по его изумленному лицу и так всё понятно. Программа включает звук, и теперь паренек слышит. Слышит, как ругается девушка агент, как по базе её подчиненные идентифицируют в злодее ныне считавшегося погибшего в той самой операции в Киргизии противника Стерлинга. Уолт теперь слышит его имя, знает, кто это, знает, что произошло десять лет назад, и что тогда сотворил Ланс, но сил вновь посмотреть на мужчину нет, жестокий неправильный комок внутри не дает, и он всё ещё увлеченно вглядывается в то, что происходит там — на экране.
Мопед, также перекуроченый, но благо не взорвавшийся полностью… и голуби. И Ланс! Он там, раненый слегка… И таки выдает себя, а все вокруг замирают, узнают, видимо, знакомый голос, и Марси первая признает в странном голубе, настоящего Стерлинга. Уолтер едва ли вздыхает от облегчения, ведь теперь с его напарника сняты все обвинения…
Из динамиков отлично слышно, как удивленная девушка расспрашивает о том, что произошло, и быстрый пересказ злого и раздраженного, обеспокоенного Ланса, с нетерпеливым быстро накидывающимся планом дальнейших действий. Только вот несмотря на его бравый запал Марси его останавливает, едва ли зажав в руках. И плевать ей на его трепыхания.
Несмотря на серьезные доводы, секретного агента не слушают, указывают в каком он состоянии и обрубают парой доводов. Он сейчас всего лишь разговаривающая птица, уже не действующий агент до окончания расследования, ну хотя бы официально. Он не будет принимать участия в боевых или расследовательно-шпионских действиях, пока не будет готова сыворотка и его вновь не превратят в человека. Ведь рюкзак Уолтера остался подарком, брошенным, но сразу подмеченным Лэнсом. Благодаря этому половина проблем решена. И правильно. Они — ученые из лаборатории — разберутся, что в сыворотке не так и естественно превратят Стерлинга обратно в человека.
Парнишка не показывает насколько он рад и обеспокоен одновременно, тем как быстро его напарник смиряется с жестким приказом той же Марси, как позволяет себя забрать, как не возражает и тому о чем говорит старший, на данном этапе, агент Каппел.
Запись прерывается. Однако та камера, что установлена в штабе, включается неожиданно на точном заданном отрезке, и парнишка дергается, переключаясь на знакомые кабинеты в их штаб-квартире. Видимо, запись через пару часов после событий в Венеции.
В закрытом для переговоров кабинете все: и Ланс и, на удивление, его голубка Лави, забранная Марси, и полный состав действующих и подключенных к этому делу агентов, вместе с их Шефом. Из шума и гомона, порой прерывающегося приказами седоволосой женщины ясно лишь то, что у них нет времени и какого-то другого выбора. Банк данных всех агентов H. T. U. V похищен, а значит теперь всё кто в штабе и все те, кто выполняют шпионские задания по всему миру подвержены смертельной опасности и находятся на крючке у Киллиана.
Опять это имя режет слух пареньку, но он лишь отмахивается, ведь не это его больше коробит, а последующие слова Лэнса-голубя, звучащие слишком четко в стихшем на время кабинете:
— Если я правильно понял, Уолт прикрепил к нему маячок… Значит с вычислением не будет проблем.
— Всё верно! Я их засекла. Северное море. Наш секретный оружейный комплекс, — кивает в подтверждение Глаза.
— Прекрасно, — соглашается глава организации, — Направим туда группу зачистки, а всем действующим агентам прикажем возвращаться в штаб. Возражения есть?
Однако в закрытом кабинете наступает мертвая тишина, каждый из присутствующих молча отводят взгляд в сторону или же делают вид, что вообще не причем. Стерлинг, тот на кого Уолт так надеется, аналогично другим не высказывается, распушился только, нервно передернув крыльями, но возмущения не высказал, не подал голос, не…остановил. Почему же?
