«Не…надо! Это нечестно!»
Уолт всхлипывает, чувствует горячую влагу на щеках — не то дань последним крохам осознанности, не то от переизбытка эмоций и нетерпения. Он скулит, чувствуя, как мужчина прижимается к нему вплотную, пару раз на пробу, ещё будучи в одежде, проезжаясь меж ягодиц.
Будет больно, он знает, но он… хочет этого даже через боль. Пелена экстаза затаскивает в жестокую зыбку, и Уолт лишь бессильно вскрикивает, подчиняется, когда с него резко сдергивают джинсы вниз вместе с бельем. И горячие пальцы больно мнут ягодицы, но ещё не дразнят, ещё даже и близко не пытаются растянуть.
Мальчишка задыхается, пытается и увернуться от прикосновений и поддаться ближе одновременно. Уолт хрипит, что-то загнанно шепчет и дышит громко, жадно хватая холодный морской воздух. Он мечется под мужскими касаниями, не понимая ни себя, ни того, что с ним толком делают. А может… Может наоборот понимает слишком хорошо.
В любом случае Киллиана это ничуть не волнует. Ему нужно другое от этого птенчика.
Высвобождение всех эмоций и внутренних чувств.
Мальчишке надо показать, насколько он заблуждается со своим пацифизмом, насколько заблуждается в своей доброте и прощении ко всем. Так не бывает и он сам-то не святой. Превратил лучшего агента в голубя, экспериментатор мелкий. Хоть и умен не по годам. Но как и все ученые, плюющий смолоду на жизни. Сейчас ещё с ценностями о доброте. Но в будущем… на благо общества, да? Нет. Не так.
Беккета втянули во взрослую безжалостную игру, где подыхают сотнями, а он все носится со своими глупыми детскими идеями. Но всё это не значит, что он равнозначно не причем. Вот такие, по сути, и пытаются ровнять мир, а в итоге делят лишь хлеще на добрых и злых. Ученые, работающие на «благо» добра и против жестокости, первые в списке Ада.
Злой рык мужчины, и Уолта небрежно дергают слегка вверх, но только ради того, чтобы засунуть два пальца в рот, заставляя сосать. Не с руки будет самому на сухую брать мелкого девственника — заебется, а так… Как минимум — посмотрит на реакцию, может, этот молодой недогений и сообразит, что здесь не так, может поймет, что его не…
Киллиан обрывает ненужные домыслы, грубо несколько раз проталкивая пальцы дальше в рот пацану, даже не реагируя на его скулеж и как тот давится. Давится, но облизывает — хорошо, пошло, находит даже в этом для себя садизм, и самозабвенно сосет, подрагивая хрупким телом и виляя задницей, в попытке хотя бы потереться.
Хороший, послушный, делает правильный выбор. Играться с ним не весело, но хоть что-то, прежде чем начать вторую волну и уничтожить всех кого так ненавидит. Он хмыкает, недовольный от того, что Уолт капает слюной на пол и стонет слишком томно, медленно, потому резко добавляет ещё и безымянный палец, несколько раз проезжаясь по языку и небу мальчишки, трахая его рот, и… судя по всему кое-кому даже это унизительное нравится. Но он ему вроде как боль хочет причинить, а не удовольствие, по-большому счету, потому выдергивает пальцы с влажным хлюпом, и вновь клешней давит на шею, заставляя парня принять прежнее положение — утыкаясь лицом в грязный пол.
Да… Да, да! Уолтер скулит, хватая ртом воздух, когда сразу два мокрых, в его же слюне, пальца обводят сжатое колечко мышц, и не зная что в таких делах делают, лишь помня теорию, пытается расслабиться, жмурясь от боли, которая начинает брать вверх.
Крик разрывает давящую тишину, но прибой не перекричать. Юного гения трясет, и он смаргивает слезы, чувствуя жгучую боль от всего лишь двух пальцев, наскоро его растягивающих. Больно! Чертовски… Невозможно же так поступать! Почему… люди такие злые, почему он сам позволяет такое с собой дел…
— Господи-да-ещё! — вскрикивает одним словом Уолт, почувствовав нечто новое, огнем прошившие тело, когда Киллиан добавляет третий палец, жестко растягивая и разводя пальцы в стороны.
Уолт теперь течный, Уолт не соображающий, даже непомнящий из-за чего он так сильно сейчас горюет и ненавидит. Всё смешивается в гремучий коктейль боли, бешеного, никогда ранее им не ощутимого, удовольствия, и одновременно желания поскорее всё закончить. Собственный член давно истекает смазкой, так же пачкая пол, но мальчишка не может даже дотянуться до него, скребя пальцами по металлу и вскрикивая на особо жестких прикосновениях.
В юношеском сознании проскальзывает неправильность, то сожаление и страх, но всё это глушится диким желанием обладать и чувствовать сильнее, и той самой злостью, которая кладет его на нет. Уолтер взбрыкивает, повинуясь сейчас гольным инстинктам и эмоциям, но его моментально осаждают, больнее вминая лицом в пол, а пальцами до упора входя во влажный слегка растянутый вход, отчего мальчик лишь шипит, переходя на глухой тихий рык, но вскидывая бедра выше, в попытке получить ещё. Ещё боли, ещё этих ощущений! Ещё этой… жизни? Эта боль делает его живым?.. Почему ему так хорошо от того, что с ним делают?
Потому что могут.
А поломать его сейчас проще. Киллиан медленно вытаскивает пальцы из парня, сразу расстегивая собственные брюки, давая налитому кровью члену свободу и проходясь пару раз по всей длине, смотря на невменяемого под собой мальчишку.
Показать изобретательной пташке насколько в нем самом таится ненависть… Доломать, как игрушку. Сначала проигрался Стерлинг. Но теперь его очередь…
Мужчина с тенью мстительной улыбки приставляет головку внушительного члена к пульсирующему блестящему от слюны входу, едва надавливая, не обращая внимания на затяжной вой дергающегося парня.
Он будет играться с ним до конца…
Через секунду бездействия он входит в податливое тело до упора, одним грубым толчком, под захлебывающийся крик Уолтера, который кончает сразу и от боли поджигающей всё тело, и от желанной наполненности и переизбытка удовольствия. Сиплый долгий стон мальчишки, который переходит в беззвучное хватание воздуха…
Играться, пока сердце не остановится…
Выходя наполовину и сразу же жестко поддаваясь обратно, заставляя Уолтера вздрогнуть и бессильно всхлипнуть. Молоденький экспериментатор теперь не сопротивляется.
Пока взгляд, подернутый похотью, полностью не остекленеет, с безразличием на всё…
Ещё толчок, загоняя член полностью, чувствуя, как тугие мышцы едва ли пускают его на всю длину.
Пока тому, кто боролся за мир во всем мире и щадящие методы борьбы, не станет всё равно на добро или зло…
Ещё два грубых толчка, замечая, как член покраснел, а на пол сорвались несколько капель крови. Прорвал всё же… Этого и следовало ожидать. Но Киллиан лишь малозначительно хмыкает на это, двигаясь сильнее.
Пока этот хороший мальчик не всадит, не один раз, нож в печень того самого идеального шпиона…
Уолтер слегка шевелится, хрипит, хотя по сути что-то неразличимо шепчет, но ему плевать, он лишь цепко, пальцами правой руки, удерживает обессиленного мальчишку за бедро и продолжает его трахать, не останавливаясь, набирая темп, выбивая хриплые жалобные стоны из полусознательного тельца.
… А после этот «хороший» мальчик раздвинет ноги, желая лишь очередной порции удовольствия. Вот как он поломает его. Изменит навсегда. Будет ломать каждый раз.
Киллиан кривит губы в брезгливой насмешке, но движения не замедляет, лишь ускоряется, отдаваясь ощущениям и на пару секунд прикрывая глаза, довольно ощущая, как член начинает скользить в узком горячем проходе лучше — кровь значительно облегчила процесс, да и Уолт не настолько теперь зажимается, лишь вскрикивает на особо глубоких проникновениях. Правильно, так и нужно.
Злодей не останавливается, даже когда Уолтер, относительно пришедший в себя, хочет вырваться, и от новой волны возбуждения желающий отползти подальше. Но попытки тщетны, и вместо долгожданной свободы, прекращения этого ужаса, прекращения собственного непонятного желания, яркая вспышка удовольствия пронзает тело, заставляя похабно прогнуться ниже, гортанно застонав.
Парнишка облизывает до крови покусанные губы и теперь сам несмело поддается назад, а на островке осознанности единственный вопрос: почему действия возбудителя не прошло после первого оргазма? Почему ему вновь становится хорошо от жестких движений этого садиста, почему наравне с острой режущей болью от проникновения, он каждый раз хочет ещё и ещё. Он… зависим теперь от боли?
