— Не шагу больше! — вскрикивает парнишка, — Иначе спрыгну!

— Прыгай. Мне плевать, — зловеще осматривая перепуганного парня, пожимает плечами Киллиан, но зная прекрасно, как на Уолтера подействуют следующие слова, не скрывает едва видимой опасной ухмылки, — Но ты никогда не узнаешь, как поступил тот, на которого ты надеялся. Подохнешь, изменив своему оптимизму?

— Что ты… — юный ученый не договаривает, задыхается от новой волны жара и падает на колени, чувствуя, как грудину тянет наружу, медленно надрывая, словно хирургическими крюками, и одновременно… так томительно жарко тянет ниже.

«Что? Что это было? Зачем это вкололи? Тоже сыворотка обращения? Транквилизатор? Сыворотка правды? Бред! Зачем этому злу во плоти правда от того, кто ничего не знает… Нет. Не те симптомы, не те ощущения. Думай Уолтер! Думай, если не хочешь, чтобы всё закончилось именно так! Действия на ЦНС? На мозговую деятельность? Паралитик? Нет, от паралитика давно бы онемели пальцы рук и ног, и было бы трудно дышать, а легкие сокращаются всё ещё в обычном темпе, насыщая кровь кислородом. Тогда… Что же это?! Что…»

Хлесткая пощечина оказывается неожиданностью, и его хватают за волосы, заставляя подняться; парень вскрикивает, желая увернуться, только с его не контролем движений всё тщетно. Мальчик оказывается на самом краю комнаты, и Киллиан, стоящий позади него, вновь сжимает клешней горло, разворачивая парня к обрыву, и наклоняя вперед. И Уолт с надрывным криком смотрит вниз — на морскую, жаждущую его смерти, пучину темных вод.

— Говори, когда отпустить, пацифист, — следует вдогонку мечущемуся сознанию жесткий голос.

— Я не… — Уолтер прерывается и задыхается, то ли потому, что странное ощущение мути кружит голову, то ли от того, что вновь здоровая рука мужчины проходится по его раскрытой груди и медленно ползет все ниже.

Хлесткий морской ветер растрепывает зеленую рубашку и толстовку, холодя молочную кожу, и парнишка брыкается не то от этого, не то от странной реакций тела и мозга. Но все его трепыхания бестолку. Уолтер сам это знает, потому что лекарство или, судя по всему, наркотик действует хорошо, беря под контроль его тело: ноги и руки медленно немеют, а бойкие движения становятся ватными, ленивыми, усталыми. Словно он десятикилометровку намотал, с его-то результатом всего в один.

— Я отниму у него всё. Но начну с тебя, — слышится не то шепот, не то Уолту уже мерещится, только следом тупая боль обжигает сзади шею: его с силой кусают за холку, резко дергая на себя и сдавливая горло сильнее, так, что мальчишка заходится вздохом, не в силах даже закричать.

Неужели его хотят… Мысль от шока пропадает, так и не успев сформироваться.

Помутневшее, переставшее подкидывать идеи, сознание — сдавшееся сознание — уступает место чернильным эмоциями, и Уолт уже не понимает, что нужно контролировать, а где начинать паниковать в голос. Вот так… Обвисшей куклой в стальной хватке злодея.

Значит, вот что означала фраза — «Злу плевать насколько ты хороший!». Но, он ведь ничего этому человеку не сделал. Почему? За что с ним так?..

========== II часть ==========

Мысли паники, смятения, непонимания, обиды и не до конца принятой злости так и роятся в затуманенной голове, но внимание Уолтера почему-то концентрируется не на побеге, не на том, что нужно вырваться и всё будет хорошо — главное сбежать, не на предательстве частичном Лэнса, а лишь на том, что чужая теплая рука жестко поглаживает его кожу, касаясь грубо, с нажимом, спускаясь всё ниже, на талию, на бедра, перемещаясь на пах, и сразу сдавливая грубо между ног, настолько, что парнишка дергается, как от удара током, невольно взвыв в голос. Больно! И вместе с тем отклик заинтересованности проносится по телу, а его нижняя часть реагирует даже на такое жесткое прикосновение.

— Прекра… — стальные тиски сжимаются сильнее, и Уолтер прерывается, сипло обрывая слово, хватаясь рукой за металл на шее в попытке разжать, но ничего не выходит.

Новая волна боли, с жаром напополам, резко бьет по телу, когда мужчина быстро расстегивает молнию на джинсах и уже просовывает руку так, через ткань вниз, сжимая полувставший мальчишеский орган.

Всё же это был транквилизатор с подавляющим возбудителем? Вот так просто и позорно одновременно?

Уолт шипит и морщится от того, насколько противно, но в мутной голове проносится ненавистное и впервые такое злое: — «Ты не сможешь противиться, ведь через три минуты кровь полностью разнесет этот наркотик по организму, и мозг переключится, желая лишь скорейшей разрядки. А учитывая, что ты на эмоциональном пределе, тебя переключит на раз-два. Ты ученый, ты экспериментатор, ты знаешь как на такое реагирует тело, знаешь прекрасно, что тебе это понравится. Ты знаешь, что твой организм уже реагирует соответственно. Ты вынужден это пережить!»

«Но я не хочу!» — рявкает подсознание, на пару секунд проясняясь, что дает ему сил на действия и слова.

— Пусти сволочь! — дергаясь настолько резко и больно для себя, рычит Уолт, чувствуя, как наравне с возбуждением в нем поднимается злость. Злость и ненависть на всё вокруг, на ситуацию, на этого муд..мудака, пусть он и не ругается, на Лэнса, на Штаб, на свою глупость, на свою тупую, всё ещё детскую, наивность.

Да неужели?! Эта дрянь ещё и эмоции замещает?.. Агрессия, полный неконтроль… Когда такое с ним было?..

«Нет. Быть не может! Это уже не я! Я не такой!»

— Будь честен с собой, — шелестящий злой шепот на ухо, от которого у мальчишки мурашки по телу и дернувшийся ещё раз член в руке мужчины.

Дело не в возбуждении. В эмоциях. Вот чем парня легко сломать.

Он высвобождает из белья полувставший член мальчишки полностью, ещё раз грубо проводя по всей юношеской малой длине, чувствуя, как Уолтер содрогается от этого движения всем телом, прогибаясь в пояснице.

— Так скоро? Уже не можешь ждать?

— Господи… — вымученно сипит Уолт, прикрывая слезящиеся глаза и не в силах противиться, — Я тебя ненавижу…

— Это хорошо… — опаляя горячим шепотом чувствительную шею мальчишки с правой стороны. Он не церемонится с ним, отступает назад, на два шага, и выпускает из захвата, позволяя свалиться к себе под ноги.

Смотрите-ка, личный мальчишка Стерлинга сейчас у его ног, и готовый на всё. Растрепанный, зареванный, с кровящем от незначительной раны горлом… Киллиан присаживается рядом с вымученным парнишкой, жестко хватая металлическими «пальцами» его за подбородок, заставляя поднять голову, и пристально смотрит в потухшие голубые глаза. Не совсем потухшие, на дне ещё плещется нечто опасное — ни то черное, ни то огненное. А он ненавидит огонь. И боготворит его же…

Воспоминания некстати вмешивающиеся в сознание вместе с эмоциями, и он, тихо рыкнув, брезгливо отшвыривает от себя учащенно дышащего мальчишку, так, что Уолтер чудом не бьется головой о жесткий пол, выставляя в последний момент руки перед собой и садясь на колени.

— Лучше… убей. Давай!.. — хрипит юноша, зажмуриваясь и желая, чтобы эта проклятая зачистка началась на несколько часов раньше. Прямо сейчас. Только над секретной базой не слышно ни звуков вертолетов, ни сверхзвуковых самолетов, один гул моря внизу и ветер, шелестящий и растрепывающий его волосы.

Молоденький изобретатель не хочет чувствовать, знать и понимать, как тело его предает; впервые его ученость и знание таких биохимических процессов протекающих в организме ненавистно. Уолтер закусывает губу, не в силах сдержать позорный всхлип, не то от боли, гуляющей в теле, не то от нового грубого прикосновения к себе. Его мучитель позади, дергает на себя, обхватив живой рукой поперек талии. Ни грамма нежности, ни намека на игру. Это правда.

«Теперь тебе нравится, Уолт? Нравится быть секретным агентом? Верить в благополучное завершение миссии, в идеальный, без насилия, исход? В то самое добро..

Да какое же добро? Какое…»

Мальчишка вскрикивает громко, срывая голос, когда механика протеза с силой зажимает шею сзади, так, что хрустят шейные позвонки, и давит вниз, настолько сильно, что ему приходится упасть лицом в пол, дабы хоть немножко ослабить давление. Мальчик задыхается, бессильно елозит руками по литому металлическому полу, с ужасом ощущая, как возбуждение лишь нарастает, когда ему разводят ноги шире, заставляя привстать на коленях.