- Ах! В каких ужасных условиях приходится работать! - тя­жело вздохнул господин Милорадов. Австрийские законы об эмиграции он знал, как знал и то, что их вполне успешно об­ходят, ибо поселенцы из Австрии прибывают в Россию и по сей день.

На исходе дня молодой консул отправился ужинать к даме сердца. Следуя за Киселевым по узким крутым улочкам Генуи, он думал вовсе не о Нине Аристарховне. Красоты ге­нуэзской архитектуры также не привлекали его взоров. Только одна мысль не давала Милорадову покоя: российский консул в Неаполе тоже знал о поручении царицы, а стало быть, мог обойти его и завладеть всеми лаврами.

На этом удары судьбы не закончились. Очередное раз­очарование постигло Сергея в ту минуту, когда он оказался лицом к лицу с Ниной. Он чуть не застонал от досады, обнаружив ее губы на уровне своих глаз. До сих пор он смот­рел на нее снизу вверх, потому что судьбе угодно было стал­кивать их только тогда, когда он, немощный, лежал в по­стели. Тогда он и подумать не мог, что она настолько высока. Теперь же с ужасом обнаружил, что, возможно, до конца жизни ему придется задирать голову, глядя на нее.

Сергей не отличался ни высоким ростом, ни богатыр­ским телосложением. Он никогда не чувствовал себя ущерб­ным, ибо ничем не отличался от большинства своих совре­менников. Да и о чем было переживать? Европейская мода превозносила именно тот самый тип, к которому он принад­лежал: интересную бледность и исключительную стройность, неотделимую подчас от болезненной худобы.

И надо же было случиться, чтобы единственная женщина, необходимая ему, оказалась такой неприлично высокой. Не об этом он мечтал, не этого хотел! В своих грезах он не раз носил Нину на руках. Теперь стало ясно, что сие сладкое ви­дение никогда не сможет воплотиться в жизнь. Разве ж ее поднимешь, версту коломенскую! Да и не прикрикнешь на жену, которая выше тебя на полголовы.

Сергей расстроился, но виду не подал. Не бывает женщин без недостатков. Вежливо прило­жившись к ручке молодой вдовы, он проследовал за Ниной, осматривать палаццо.

Итальянский особняк был весьма недурен, хотя по раз­мерам не шел ни в какое сравнение с петербургским дворцом графа. “Неплохое приданое”, - думал Сергей, осматривая ве­личественный фасад дома и уютный внутренний дворик с фонтаном и экзотическими растениями.

Трехэтажный фасад шириною в восемь окон, по обычаю местной архитектуры, вплотную примыкал к соседнему дому и был украшен колоннами, барельефами и фигурами антич­ных героев, в которых Сергей не слишком-то разбирался, но на­ходил достаточно красивыми. Парадный вход вел в просто­рный вестибюль с расписным потолком и двумя широкими лестницами, одна из которых вела в апартаменты графини, а другая в столовую, гостиную, и музыкальный салон. Также из вестибюля можно было попасть в кабинет, где некогда граф принимал посетителей, и во внутренний дворик, вымощен­ный мозаичной плиткой, который предназначался специально для приятного времяпрепровождения на свежем воздухе.

Только попав во внутренний двор, можно было убе­диться в том, что на самом деле этот дом имеет гораздо более внушительные размеры, чем кажется с фасада. Открытые га­лереи, поддерживаемые стройными колоннами, шли вдоль второго и третьего этажей. Мраморные скульптуры, разме­щенные между колоннами, гармонировали с фигурами на фа­саде, создавая законченный ансамбль. Весь дом производил впечатление единого целого. Здесь ничего нельзя было от­нять или добавить, не нарушив гармонии.

Напротив входа, в углу двора, крутая мраморная лест­ница винтом уходила на галерею. Отсюда можно было по­пасть в апартаменты, которые прежде занимал граф, а также в комнаты для гостей, которых в этом доме всегда было доста­точно. Прислуга размещалась под крышей, а хозяйственные помещения и огромная кухня – на первом этаже.

Прямо во дворе был накрыт стол на четыре персоны. Как вскоре выяснилось, сотрапезничать графине и Милора­дову предстояло с Киселевым и пухленькой итальянкой в красивом вечернем платье. Когда она появилась, Нина на ми­нутку отлучилась, а мужчины, стоя у фонтана, обсуждали устройство генуэзского водопровода, доставлявшего в город родниковую воду с расстояния не менее двадцати пяти верст.

- Даниеле? – пропела итальянка, направляясь к мужчи­нам.

Киселев замолчал на полуслове и бросился к ней:

- О, мое солнце, ты уже здесь! – и заговорил по-итальян­ски, представляя ей гостя. Затем легко перешел на француз­ский, и сказал, обращаясь уже к Сергею:

- Синьорина Антонела - моя невеста, наперсница на­шей дорогой графини.

С этого момента разговор, как и в любом Санкт-Петер­бургском салоне, велся исключительно по-французски.

Ужин был отменным, хоть и не настолько обильным, как Сергей привык. Так что зря маменька нарекала на лапшу и апельсины. Подавали самые обычные, всем знакомые блюда: суп а ля принцесс с куриной кнелью, заливное из су­дака под великолепным прозрачным ланспиком, бешамель, филе миньон с грибами, зеленым горошком и картофелем метр д’отель, овощей и фруктов разных без счета. На десерт – шоколадный торт, оршад и яблочный самбук. Вина также были недурственны, в этом Сергей неплохо разбирался.

И хозяйка была чрезвычайно мила. Ее черное шелковое платье с высокой талией и рукавом-фонариком контрастиро­вало с ярким нарядом подруги. Обе женщины были одеты необычно, но Сергей знал, что именно таковой и является самая по­следняя мода, не докатившаяся еще до России. Пудреных во­лос также не было ни у кого, кроме Милорадова.

Прислуживал за столом седой, как лунь, Степан, старый камердинер графа. Он был все еще неплох, держался прямо, вина разливал недрогнувшей рукой, блюда подавал с досто­инством. “Вот что значит вышколен, вот что значит Париж, - думал Сергей, - не то что мой Харитон, дубина деревенская, никакого понятия не имеет!” Других слуг в доме Милорадов не видел.

Кофей подали в гостиную. Туда же внесли канделябры с зажженными свечами. После ужина Сергей не прочь был бы поиграть в карты, но здесь, очевидно, такое развлечение было не в чести. Оказалось, что карточный стол уставлен много­численными коробочками с венецианским бисером, а у окна стоят огромные пяльцы с незаконченной, шитой бисером картиной.

С гостиной соседствовали библиотека и музыкальный салон. Мягкие канапе с красивой полосатой обивкой, драпи­ровки и картины на стенах салона были весьма недурны и свидетельствовали о тонком вкусе хозяйки. Во всяком случае, именно такое впечатление сложилось у Сергея Андреевича, когда он осматривал музыкальную комнату. Еще в салоне на­ходились арфа и клавесин. В библиотеке, кроме изобилия книг, привлекали внимание большой глобус и шахматный столик, инкрустированный черным агатом и перламутром с фигурами черного дерева и слоновой кости.

После ужина итальянка подсела к арфе. Нина и Данила Степанович наперебой стали просить ее спеть. Антонела даже для виду не поартачилась, прикоснулась к струнам и за­пела.

Для Сергея Андреевича музыка всегда подразделялась на две категории: тихая и громкая. Наиболее приемлемыми в этом плане для него были колокола. Достаточно тихий голос итальянки не произвел на него никакого впечатления. Лучше бы пела Нина. Он тогда, по крайней мере, мог бы оценить уровень ее образованности, ведь не секрет, что для жены ди­пломата умение петь и играть на музыкальных инструментах является весьма важным. А просить ее об этом нельзя, Сергей это понимал. Траур ведь! Однако кое-что он все же смог вы­яснить. Музыку она любит.

Вечер оказался таким хорошим, уютным, по-домашнему спокойным, по-настоящему родным. Все было, как в Петер­бурге: ели по-русски, говорили по-французски, пели по-итальянски. Совсем как дома.

Сколько Нина себя помнила, она всегда вставала до восхода солнца.

- Ничего нет здоровее прогулки на рассвете, - говаривал покойный супруг ее, граф Михаил Матвеевич.

- Кто рано встает, тому Бог подает, - вторила ему Палажка, старенькая нянька Нины, единственная крепостная душа, принадлежавшая ей.