Признаться, пока что Вера не узнала ничего нового, помимо того, что ей удалось по крупицам узнать от соседей по дому, особенно от Ивана Ивановича Вечкина. Он рассказал, что когда-то, еще до революции, в ее квартире жил некий Станислав Ильич Дорофеев, и этот человек много путешествовал, известно, что он неплохо рисовал, играл на трубе в городском парке и цирке. В тридцатые годы он тоже еще какое-то время служил в цирке, но уже убирал в звериных клетках, пока бесследно не исчез. Вероятно, в том же самом направлении, в каком в эти годы исчезали многие из «бывших». Известно, что в молодости Станислав Ильич бывал во Франции, Германии, Англии и вполне мог купить или получить от Матисса в подарок рисунок, стоимость которого оценивалась экспертами в кругленькую сумму.
Вера не сразу поняла, что пьянчужка Стасик был внуком Станислава Ильича Дорофеева и, если говорить по справедливости, законным владельцем рисунка Матисса.
Но с другой стороны, если бы не Антошка, рисунок бы все равно валялся сейчас на помойке вместе с кусками рваных обоев. Законные владельцы сокровища — люди, которые сумели его найти и сохранить. И еще Вера помнила слова, сказанные по какому-то поводу Старче: никогда не пытайся ставить себя на чужое место, если собираешься начать свой бизнес или сделать что-то серьезное для своего благополучия, пусть другие привыкают вставать на твое… Тем более теперь, после встречи с Александром и истории с пропавшими документами, Вера поневоле перестала вспоминать про Стасика, теперь как-то было не до него.
— Я хочу, чтобы ты мне рассказала все, что случилось, — более настойчиво повторил Старче, и в его голосе почувствовалась тревога. — Что-то произошло?
Вера задумалась: как рассказать ему про пропавшие документы, но при этом обойти стороной интимные моменты? Почему-то Вере не хотелось посвящать Старче в свою личную жизнь — слишком хрупкую и почти что нереальную. А говорить надо, да что там — необходимо. Ведь получалось, что весь этот клубок был как-то связан с отцом Александра, а если быть еще точнее — с Марком, родным племянником Свирского, и всем его окружением. Наверняка Старче знает многое из того, что сможет лучше прояснить картину, в том числе и об Александре. Только теперь Вера поняла, что должна Георгию Александровичу рассказать об Александре. Нужно только собраться с духом и найти точные, правильные слова, чтобы он все понял…
Неожиданно Вера услышала где-то совсем близко навязчивый, тонкий звук.
— Будильник, наверное, — пошевелился Старче. — Если тебе не трудно — встань, нажми на кнопку вон того, красненького.
Простой электронный будильник в пластмассовом корпусе в виде домика, из тех, что продаются чуть ли не на всех лотках, довольно странно смотрелся на полке в окружении своих величественных соседей — старинных, изумительной красоты, часов. Вообще-то Старче много чего коллекционировал, но, похоже, часы были его главной страстью.
В обширной коллекции Свирского Вере особенно нравились часы в виде старинного замка, с множеством окошечек, вьющимся по стенам плющом из какого-то желтого металла и маленьким флюгером на крыше, который сразу же начинал быстро-быстро вертеться от близкого дыхания.
Но сам Старче особенно ценил в своей коллекции загадочный механизм под стеклом, который совсем не был похож на часовой. Как выяснилось, эту штуковину в форме спирали с немалыми сложностями из-за границы с кем-то для «дяди Жоры» переслала Дина, и Старче называл ее настоящей машиной времени. Вера даже выучила, как трудную скороговорку, название часов: «Атмос Атлантис» от Жержер ле Культр. Эти часы получали энергию от незначительных колебаний атмосферы воздуха, заряжались от изменения температуры всего на один градус и потому могли годами идти без дополнительного завода. Георгий Александрович говорил, что человеку тоже надо этому учиться — получать энергию, казалось бы, из ничего, от самых маленьких внутренних событий и перемен, ибо это и есть мудрость.
— И все же почему-то я предпочитаю принимать таблетки по китайскому будильнику на батарейках, который ломается уже через месяц… — пробормотал Старче извиняющимся тоном. — Интересно, почему это? Наверное, из-за трусости, вечность меня страшит…
Вера еще раз посмотрела на будильник в красном пластиковом корпусе — на фоне дерева и бронзы благородных соседей по полке его цвет казался ядовитым и тревожным. И вдруг вспомнила — похожий противный писк она слышала в тот вечер дома у Александра, только тогда он мгновенно стих.
Но почему, спрашивается? Если бы в соседней комнате стоял такой же будильник на батарейках, он бы, наверное, долго пищал, так же как этот. До тех пор, пока кто-нибудь не нажал бы наконец на кнопку.
— Да прихлопни ты его скорее, а то он так и будет скулить, — начал нервничать Свирский, и Вера сделала то, что он просил. Но по-прежнему пыталась понять, что сейчас так ее взволновало, и даже слегка зажмурилась от напряжения.
Нет, все же тот звук, который она услышала в соседней комнате дома у Александра, гораздо больше был похож на сигнал пейджера. Да-да, именно такой сигнал она сегодня запомнила на базаре, когда стоящий возле машины парень лениво достал свой пейджер. Ну конечно, как она могла забыть!
Но у Александра не было с собой никакого пейджера — по крайней мере он ничего такого из кармана не вынимал. В тот момент, когда вдалеке что-то запищало, он лежал возле Веры и задумчиво щелкал зажигалкой, что-то говорил про факел Гименея. Должно быть, поэтому Александр и не обратил внимания на странные звуки за стеной. А Вера увидела плакат на потолке и сразу же отвлеклась, забыла ему про это сказать. Может быть, просто отец Александра забыл свой пейджер дома? Но тогда он призывно пиликал бы гораздо дольше, не меньше тридцати секунд, и звук не оборвался бы так испуганно… Странно, очень странно.
Неужели в тот прекрасный и, как теперь выясняется, злополучный вечер в соседней комнате действительно находился кто-то забывший отключить пейджер? Тот, кто чуть не выдал себя сигналом? Тот, кому пришлось переждать, когда они с Александром «позанимаются любовью» и покинут квартиру? Тот, кого они чуть не застали за грязным, воровским делом, но кто успел вовремя спрятаться? Тот, кто следил, и, должно быть, слышал каждое слово.
Не случайно все это время Веру не оставляло ощущение, что за ней кто-то наблюдает, и она даже обрадовалась, заметив на потолке тот плакат с огромным глазом.
— Засмотрелись на мою коллекцию? — спросил Свирский.
— Ужасно! — выдохнула Вера. — Ужасно… интересно.
Ей все еще не хотелось верить своей внезапной догадке. А вдруг это только ее фантазия?
— Тут некоторые часы у вас сильно запылились. Жалко, они от этого могут испортиться, — сказала Вера, цепляясь глазами за потемневшие веточки плюща на стене замка. Хотелось хотя бы еще на несколько секунд задержать ощущение если не покоя, то хотя бы душевного равновесия, но теперь оно было безжалостно и непоправимо разрушено, буквально вдребезги.
— Ерунда, — отозвался из-за спины Старче. — Вот людей действительно жалко. Которые когда-то делали эти вещи. Люди портятся быстрее, и жизнь, увы, уже никакие мастера не починят. Ты, кажется, хотела мне что-то рассказать?
— Можно, я отсюда позвоню? Срочное дело, — выдохнула Вера и наконец повернулась к Свирскому, пытаясь придать лицу былую безмятежность. Хотя бы слабое ее подобие.
— Конечно, телефон на столе, — сказал Старче. — Что-то случилось? Ты какая-то странная в последнее время, девочка. Такое ощущение, что ты влюбилась, решив не дожидаться весны…
— Нет, не знаю…
Как назло, Александра дома не оказалось. Но трубку взяла Женя, его сестра.
— Алло? Да нет, он сказал, что какое-то время его в городе не будет, — услышала Вера в трубке звонкий голос Жени. — Я ничего не поняла, но, по-моему, он от кого-то скрывается. Раньше он мне все рассказывал, но теперь, из-за того, что я в положении, из него слова не вытянешь. Что-то случилось, да? Не знаю, может быть, он поехал сразу на вокзал? Но сказал, что должен по пути заехать в одно место, к другу…
