— А к кому? Он не сказал — к кому? — спросила Вера, задерживая дыхание.

— Да нет, но сказал, что мне туда нельзя. Я Саньку проводить хотела, а он сказал, что этот дом такой старый, что вот-вот развалится, он не может так рисковать следующим поколением. Говорит, что это не дом, а последний день Помпеи… Алло, алло? Ты меня слушаешь? Последний день Помпеи, говорю…

— Да-да, я поняла.

— А я говорю: неужели ты снова ввязался в какую-нибудь любовную историю? Мой брат такой человек, что для него любовь — это все! Он готов… Алло, Вера, ты чего там молчишь?

Но Вера уже положила телефонную трубку. Вдруг как раз в эту минуту Александр звонит в дверь ее квартиры? Почему же она все еще стоит здесь? И вообще — что происходит?

— Мне сейчас нужно срочно идти. Очень важное дело. Я приду завтра. Ой, нет, наверное, послезавтра — завтра у меня конкурс красоты. И все объясню. Вы должны дать мне совет. И рисунок я сразу принесу. А может быть, и сегодня еще успею. Вы на всякий случай предупредите вашу домохозяйку, что я еще и сегодня могу забежать, все зависит от одного дела… — выпалила Вера, поспешно выбегая за дверь.

В ушах у нее до сих пор стоял противный звук коротких телефонных гудков: пи-пи-пи…

— Ну, и чего ты теперь сидишь сама не своя? — спрашивала Ленка. — Из-за того, что я не видела, кто к тебе приходил? Да никого не было!

— Ты просто не видела.

— Вот и неправдушки! Я тебя, Вер, нарочно с самого утра караулила, чтобы сообщить важное известие. И всякий раз, когда слышала шаги, на лестницу высовывалась. Говорю же, никого не было, ни одного лешего. Ой, нет, вру, приходил к тебе один такой, молодой-красивый…

— Вот видишь!

— Борис, наш милый дружок. Просил напомнить, что завтра этот конкурс красоты, где он будет выступать, и чтобы ты за два часа пришла, вроде бы ты знаешь куда.

— Да помню я все, лучше бы и не помнить. А больше точно никого не было?

— Слушай, Вер, извини за грубость речи, но ты вроде как раньше понятливее была. Тебе, случаем, в последнее время сосулька на голову не падала? Или, может, на скользком упала, головой ушиблась? Я тебе — про одно, а ты мне — про другое. И не слушаешь совсем, что я тебе рассказываю. А я ведь, Вер, тебя со своей новостью с самого утра дожидаюсь, думала, что лопну от нетерпения. Извини, но, когда ты мне до утра про свой какой-то «центр античной красоты» втираешь, я тебя не перебиваю.

— Да я слушаю, не обижайся, — поневоле устыдилась Вера.

— Мне совсем некому рассказать, Вер. И Павел тоже ничего знать не должен. Но я была в театре, у его главного режиссера, Петровича. И сама попросила, Вер, чтобы он его на хорошую роль назначил, перестал валять дурака и разинул свои глазки на талант. Но теперь дело в шляпе, я его, Вер, поставила на свое место. А тебе, я вижу, не интересно, как человека спасать, да?

— Да ты что, еще как интересно! Я ведь тоже… Но я так не умею, как ты.

А началась вся эта история с тайного похода Ленки в театр, где работал Павел, для встречи с главным режиссером. Такая мысль пришла к ней сразу после распределения ролей в «Гамлете», на которое Павел не попал, отведав приворотного зелья. Ленка расценила это как «дичайшую несправедливость» и приступила к действиям.

Главный режиссер театра, которого актеры называли между собой Петровичем, будучи человеком крайне занятым, выделил посетительнице пять минут и даже нарочно выразительно посмотрел при этом на свои наручные часы, давая понять, что засек время. Он находился в полной уверенности, что перед ним — очередная безработная, рано потолстевшая и подурневшая актриса, которая пришла проситься на работу в труппу. По соображениям Петровича, этого времени вполне должно было хватить на вежливый, но твердый отказ.

Поэтому поначалу он нисколько не удивился, что, войдя в кабинет, женщина сразу же поставила руки в боки и, не жалея красок и голосовых связок, выдала странную речь про «самодурство и несправедливость», а также про антисемитизм, фашистские концлагеря и страдания принца Гамлета вперемешку. Отрывок был выбран для показа явно неудачный: Петрович терпеть не мог концептуальной прозы. Но читала она его занятно, с неподдельным чувством.

Петрович посмотрел на часы и выделил посетительнице еще несколько минут. Отрывок и впрямь слушался на одном дыхании, актриса оказалась любопытной, способной потянуть сложные характерные роли.

Все нынешнее утро главный режиссер как раз мучительно пытался решить в новом спектакле проблему ритма и безуспешно старался высечь из замученной труппы крупицы темперамента, не говоря уж о шекспировских страстях. Здесь — все было готово, на кончике языка.

Быстро смерив просительницу взглядом, Петрович не смог не признать, что, несмотря на полноватую талию и грудь, которую не спрячешь ни под каким костюмом, в ней есть природный темперамент и даже «огонь» — в последнее время он часто повторял во время репетиций именно это слово. Такой мощной женской натуры у него в труппе точно не было, и теперь, прикрыв воспаленные от бессонницы глаза (ближе к весне у него почему-то всегда начиналась бессонница), Петрович начал мысленно перебирать строчки в штатном расписании. Он прекрасно знал, что там нет ни одного свободного места, но при необходимости всегда можно было отыскать какую-нибудь щель.

— Эх, я как-нибудь без вашего процесса обойдусь, — вдруг сказала женщина, когда Петрович намекнул ей на возможность включения в творческий процесс. — У меня с братом всяких процессов хватает. Но я за Павлушу пришла похлопотать, потому что он вас как огня боится…

И дальше, без всякого перехода, загадочная посетительница стала требовать назначить актера Павла Крошевича на роль Гамлета, поясняя, что у всякого человека, и даже у самого Принца Датского, может не вовремя заболеть живот и приключиться понос, а ведь роль как будто бы нарочно «с него вживую списана».

— Извините, а вы в курсе, что пьеса была написана несколько столетий назад? — поинтересовался Петрович. — И я могу вас уверить — точно не для артиста Крошевича. Вы, кстати, сами ее читали?

— Если бы не читала, может, и не пришла бы, — спокойно ответила Ленка. — Но я нарочно книжку у своей подружки взяла, у самой лучшей в городе визажистки, чтобы поглядеть, чего он так мается. Вначале ничего не понятно было, но ночью, в половине второго, меня словно кто-то по голове шарахнул, и прямо в слезы бросило. Он ведь тоже со мной точно так же обращается, как тот с Офелией, — то говорит, что жить не может, а то весь день как сквозь стенку глядит. Я потом всю ночь заснуть не могла: этот Принц чешет словами моего Павлика, а вы делаете вид, что не замечаете… или нарочно.

— Может, все-таки наоборот? — усомнился Петрович, мысленно вспоминая выражение лица Крошевича, которого он про себя называл спящей красавицей. Но тут же поймал на себе такой снисходительный и жалостливый взгляд Ленки — сверху вниз, как на глупенького. На него уже лет сорок, если не больше, никто так не смотрел.

Не известно, о чем они говорили еще почти целый час, но результат поразил многих: Петрович хохотал!

В театре уже успели забыть, что этот маленький, нервный человек умел так по-детски, взахлеб, смеяться, растирая кулаками слезы на глазах!

А после еще несколько дней Петрович во время репетиций делал лирические отступления, рассуждая вслух о «святой народной простоте», «философии наива» и прочих отвлеченных предметах. Было очевидно, что он до сих пор находился под сильным впечатлением от визита незнакомки.

Мало того, Петрович даже пытался уговорить Ленку поработать в театре распространителем билетов, и она согласилась на это, но только в порядке обмена на Гамлета, «баш на баш». Насчет роли Петрович ничего конкретного так и не сказал, и всякий раз, когда Ленка возвращалась к этой теме, на режиссера почему-то накатывал очередной приступ смеха, только и всего. А на следующее утро неожиданно объявил, что во втором составе на роль Гамлета будет пробоваться Крошевич, и от многих не укрылось, что при этом он снова захихикал.