На самом деле, я надеюсь, что он, возможно, немного... Хочу сказать, что было бы неплохо, если бы он потерял часть своего стального самоконтроля и прям самую малость был…

Грубым.

До любовных укусов в шею. До слабых отметин на моих бедрах от его пальцев. До восхитительной боли глубоко внутри на следующий день после ночи с мужчиной, который точно знает, что делает: куда положить свои руки на тебя и где прикоснуться, как заставить тебя стонать, дрожать и потеряться в себе, как сделать так, чтобы ты умоляла о большем.

Представив себе это, я начинаю дрожать всем телом. Это сладкий трепет.

Лиам шепчет мне на ухо, явно находясь на грани:

— О чем бы ты сейчас ни думала, девочка, остановись.

Мои уши становятся горячими.

— Прости, — выдыхаю я.

Он снова напрягается. Большой клубок нервов и разочарования просачивается наружу с каждым его неровным вздохом.

Лучше бы я не находила его нежелание столь соблазнительным. Лучше бы я не думала, что его амбивалентность так горяча. Но чем сильнее он борется с собой и отрицает то, чего так явно хочет его тело, тем больше я оказываюсь заинтригованной.

Я никогда не встречала человека, который себе в чем-то отказывал. По моему опыту, мужчины не церемонятся, полагая, что весь мир — это их конфетная банка. Самое большое для них удовольствие — брать все, что они хотят. Они полагают, что жевать конфеты — это их право по рождению. Они этого заслужили тем, что родились с членом между ног.

Они думают, что конфеты — это то, что им причитается.

Не Лиам Блэк. Он хочет, но не берет.

«Я тебя не боюсь. Я боюсь за тебя. Мне стоит тебя напугать, но я не хочу этого делать. Ты пожалеешь, потому что я о многом могу попросить тебя, и ты наверняка мне это дашь».

Вспоминая его слова, я задаюсь вопросом, чего же он хочет от меня.

Что же может заставить бояться такого человека?

Грудь Лиама размеренно вздымается и опускается.

— Давай спать, девочка. Отдохни немного.

— Ты будешь здесь, когда я проснусь?

Лиам не отвечает, но он и не обязан. Поэтому я шепчу «надеюсь», после чего он с отчаянием вздохнул. В этом вздохе я слышу капитуляцию.

Раньше я не была в этом уверена, но теперь знаю это всем своим существом: даже если утром его здесь не будет, он очень скоро вернется.

Теперь главный вопрос заключается в том, почему он так сильно не хочет этого делать.

∙ ГЛАВА 9 ∙

Лиам

Она засыпает, как это делают дети. Сначала борется со сном, упрямо ему сопротивляясь, пока ее веки не смыкаются, а дыхание не меняется. Так резко, словно ее выключили, и даже бомба не могла бы ее потревожить.

Я убираю ее руку со своего тела. Полные губы Тру слегка приоткрываются, и она делает глубокие, ровные вдохи. Она не шевелится, когда я встаю с кровати, когда надеваю пиджак и туфли или когда натягиваю одеяло до ее плеч и долго-долго стою, смотря на нее сверху вниз.

Трудно сделать первый шаг к двери спальни.

Запереть за собой дверь еще труднее.

Выйти из здания, не оборачиваясь назад, — самое трудное.

Как я и предполагал, Деклан ждет меня у обочины в «Эскалейд». Он заводит автомобиль, как только я выхожу из дверей вестибюля, и не произносит ни слова, пока я открываю дверцу внедорожника и устраиваюсь на заднем сиденье. Мы плавно отъезжаем и некоторое время едем молча.

Пока я не говорю:

— Валяй. Я слушаю.

Его взгляд не отрывается от дороги.

— Это не мое дело. И ты уже все знаешь.

Знаю. В этом и проблема. Одна из многих проблем.

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза. Я ожидаю темноты, но вместо нее в моей голове появляется образ улыбающейся Тру.

Господи, ее глаза преследуют меня.

— Но…

Я размыкаю веки и вижу, как Деклан изучает меня в зеркале заднего вида.

— Но?

Он задумчиво склоняет голову на бок и снова переводит внимание на дорогу.

— Но правила созданы для того, чтобы их нарушать. Даже если они твои собственные.

Я раздраженно смеюсь.

— Ты знаешь так же хорошо, как и я, как плохо это может закончиться.

— Я не уверен, что она настолько хрупкая, как ты думаешь.

— Все они такие.

— Да, но все тебя боятся. — Он снова смотрит на меня. — Кроме нее... Меня она тоже не испугалась. Это уже кое-что.

— Что значит, она тебя не испугалась?

— Она послала меня, когда я предупредил ее, что ей следует быть осторожнее. Знаешь, когда в последний раз мне кто-то хамил? Никогда. Но она меня послала. Далеко и надолго. Она послала меня на хуй милыми словами, и сделала это с улыбкой.

Я недоверчиво смотрю на него.

— Ты хочешь сказать, что считаешь это хорошей идеей?

— Нет.

— Тогда что?

— Хрен его знает. Может быть, ничего.

Следует напряженная пауза. Я знаю, что он тщательно подбирает слова.

— Она была близка к тому, чтобы получить пулю или еще хуже, но она сопротивлялась. Ты сам это видел. Лежа на земле, будучи в меньшинстве, избитая, с пистолетом перед лицом, она нанесла удар вместо того, чтобы молить о пощаде. Сдаться. Рыдать.

Он выжидает, зная, что у меня достаточно личных воспоминаний о мужчинах гораздо более сильных, чем она, делающих именно это.

Раздраженный, я дергаю узел на своем галстуке, потому что он внезапно становится похожим на петлю.

— Итак, она боец. Но от этого все не станет более правильным.

— Верно, — соглашается он, кивая. — Но, может быть, этот факт делает все немного менее неправильным.

Я смотрю в окно, бормоча проклятия. Поверить не могу, что он это говорит. Из всех людей именно он. Я ожидал, что он будет молча кипеть от неодобрения, не принимая ее сторону.

Не будет ею восхищаться.

— Ты слишком долго был один, Лиам. Если ты будешь осторожен...

Мое настроение падает.

— Я не стану рисковать ее жизнью! — свирепо кричу я.

Выражение лица Деклана не меняется. Его хватка на руле остается такой же свободной, а зрачки не бегают в панике. Он смотрит мне в глаза через зеркало заднего вида и говорит ужасную правду:

— Ты говоришь так, словно еще не сделал этого.

Я стискиваю зубы и таращусь в окно, ненавидя себя за то, что он прав. Ненавидя себя за то, что позволил этому зайти так далеко.

У меня был шанс уйти, когда я просто запоминал ее профиль, пока она наливала мне отвратительный кофе. До того, как я увидел, как она засыпает. Как узнал, чем пахнет ее кожа после душа. Как прижимал ее тело к своему.

И какое удовлетворение я испытывал, защищая ее.

Нет, больше, чем удовлетворение... удовольствие.

Словно я был рожден для этого.

Мне не под силу исправить то, что я натворил. Я не могу вернуться в тот первый день на одиннадцать месяцев назад, когда увидел, как она помогала пожилой женщине перейти оживленный бульвар. Она останавливала движение поднятой рукой, после того как светофор сменился с красного на зеленый. Когда она подняла голову и наши глаза встретились через лобовое стекло на мгновение, я почувствовал что-то невероятное, прежде чем она снова обратила свое внимание на старушку, трясущуюся рядом с ней.

Тру была прекрасна, но я видел тысячи красивых девушек.

Но никто из них не выглядел такой свирепой.

Стиснув зубы, сжав губы и нахмурив брови, она выглядела готовой оторвать голову любому, кто посмел бы посигналить из-за того, что мучительно медленно продвигается вперед она и пожилая женщина.

Она была львицей. Даже не открывая рта, я услышал ее рев.

Вот так, из чистого любопытства, я попросил Деклана остановиться. Да, по своей прихоти я наблюдал, как она помахала на прощание старушке, когда они перешли на другую сторону улицы. Да, я полностью признаю, что было глупо следовать за ней в закусочную «У Бадди» и сидеть в ее секции в тот первый раз.