Я прислушиваюсь к затихающему звуку его шагов и слабому скрипу петель на входной двери. Затем все стихает, кроме глухого стука моего пульса и шума уличного движения с улицы.

С уходом Лиама мой адреналин испаряется, усталость берет верх.

Я раздеваюсь и принимаю горячий душ, морщась, когда брызги попадают на мою рассеченную губу. Различные части моего тела либо болят, либо покалывают, либо смертельно устали. Моя грудная клетка ноет, а живот крутит. Действие внутривенных препаратов проходит, и я чувствую себя такой же избитой, какой выгляжу. Все, чего я хочу — это забраться под одеяло и заснуть на целый год.

Но когда я выхожу из ванной, завернувшись в полотенце, этот план рушится.

Лиам сидит на краю моей кровати в ожидании меня.

∙ ГЛАВА 8 ∙

Тру

Я резко останавливаюсь, широко распахнув глаза. Мое сердце вновь пытается выскочить из груди.

Упираясь локтями в колени и подперев подбородок ладонями, Лиам напряженно изучает ковер в моей спальне.

Когда становится ясно, что он не собирается заговаривать первым, я спрашиваю:

— Как ты вернулся без ключа?

— Я не запирал за собой дверь.

— Почему это?

Он тяжело выдыхает, как будто боялся этого вопроса. Затем закрывает глаза и понижает голос.

— Я знал, что мне захочется вернуться.

Это настолько выходит за рамки моего опыта общения с мужчинами, что я не знаю, как действовать дальше. Я стою и таращусь на него с минуту, пока бешено колотится сердце, а капли с мокрых волос стекают по спине.

— Ты можешь остаться, если хочешь, но... я не в том состоянии, чтобы...

— Блядь, девочка, — ругается он сквозь стиснутые зубы. — Я способен на множество плохих вещей, но не отношусь к числу мужчин, которые используют в своих интересах раненую женщину.

— Я это знаю.

Он поднимает голову и смотрит на меня, сдвинув брови. Грозовые тучи собираются над его головой.

— Ты не можешь этого знать.

— Но знаю.

Моя уверенность раздражает его. Он поднимается, возвышаясь надо мной, и бросает на меня такой взгляд, от которого любой разумный человек задрожал бы. Но, по-видимому, я не разумна, потому что он меня нисколько не пугает.

Я поднимаю подбородок и встречаюсь с ним взглядом.

— Ты не представляешь для меня никакой опасности. И никакие твои слова не убедят меня в обратном.

Он подходит ближе, сверкая глазами.

— Ты видела, как я убил трех человек.

— А еще я видела, как ты почти целый год старался не разговаривать со мной, потому что считал, что ты мне не подходишь.

— Я тебе не подхожу.

— Ага, ты так и сказал. Вино и чизбургеры тоже не идут мне на пользу, но это две мои любимые вещи. Кроме того, твой аргумент имел бы больший вес, не спаси ты мне жизнь. Спасение жизни человека — это своего рода стандартное определение того, что ему подходит. Мне подходит быть живой. Следовательно, ты мне подходишь. Если ты хочешь доказать, что не особо подходишь тем троим парням в переулке, что ж, в этом ты меня убедил.

Раздувая ноздри, он бормочет проклятие.

— Ты можешь проклинать все, что душе угодно, господин Волк. Это никак не поменяет факта, что я тебе доверяю.

Он просто в ужасе от этого. Его глаза расширяются, а губы приоткрываются от шока.

— Ты мне доверяешь, — еле слышно повторяет он.

— Не смотри так испуганно. Может быть, я хорошо разбираюсь в людях.

— Или, может быть, полученный удар по голове что-то из нее выбил.

— Окей. Ты победил. Я в бреду, а ты на самом деле чудовище. Уходи.

Но он не двигается с места. Лиам словно прирос к кровати, смотря на меня в возмущенном неверии. И со здоровой дозой гнева.

Он злиться на себя, а не на меня.

Мы оба знаем, что он хочет уйти, но не собирается этого делать.

Я стараюсь звучать не слишком самодовольной:

— Хорошо. Теперь, когда мы установили, что ты остаешься, я собираюсь переодеться в пижаму и лечь в постель.

Его горящий взгляд падает на мою кровать. Каким-то чудом она не вспыхивает пламенем.

Я не дожидаюсь от него еще каких-нибудь замечаний по поводу ужасного состояния моего мозга. Выхватываю из ящика комода штаны для йоги, трусы и майку для сна. Затем возвращаюсь в ванную и закрываю дверь, прислоняясь к ней, как только она за мной закрывается. Я стою, тяжело дыша, пока мои колени не перестают дрожать и хаос в моем сознании не превращается в некое подобие порядка.

Быстро одеваюсь и сушу волосы феном, оставляя их влажными, потому что мне не терпится с этим закончить.

Затем, как будто это совершенно нормально, и у меня постоянно отираются безумно горячие, таинственные, опасные мужчины в черных костюмах от Armani, борющиеся со своей совестью за ночевку, я спокойно выхожу из ванной и заползаю в постель.

Сворачиваюсь калачиком на боку, натягиваю одеяло до подбородка и поднимаю взгляд на Лиама.

Он стоит на том же самом месте, где стоял перед моим походом в ванную, и смотрит на меня так, словно никак не может понять, что происходит.

— Спой мне на сон грядущий, волчок, — шепчу я. — Спой мне ирландскую колыбельную.

Он прикрывает глаза рукой и тихо стонет.

— Если это поможет, я притворюсь, что боюсь тебя, если ты все еще будешь здесь, когда я проснусь. Буду кричать и все такое.

Он опускает руку и вздыхает. Тяжелый смиренный вздох означает мою победу.

Если кто-то и находится здесь в опасности, то это определенно он.

Лиам опускает свое тело на край матраса, осторожно ложась. Я отодвигаюсь в сторону, чтобы освободить ему больше места. Сую подушку под голову и наблюдаю, как он борется с собой в течение нескольких безмолвных мгновений, хрустя костяшками пальцев и скрежеща задними коренными зубами, таращась на ковер. Я дергаю его за рукав костюма.

Он поворачивает голову и смотрит на меня из-под опущенных ресниц; его челюсть сжата, прядь темных волос спадает ему на глаза. Мне хочется протянуть руку и убрать ее, но я держу себя в руках.

Сохраняя тон мягким, произношу:

— Если не хочешь, то не пой. Можем просто полежать вместе.

— Ты всегда такая? — выглядя расстроенным, спрашивает он.

Я хмурю брови.

— Какая?

Он на мгновение задумывается.

— По-идиотски бесстрашная.

— Я вовсе не бесстрашная. Я очень многого боюсь. Только не тебя.

— Что делает тебя идиоткой.

Я улыбаюсь ему, ничуть не обидевшись.

— Увы, но я очень умный человек.

— Умные не приглашают совершенно незнакомых людей в свои спальни посреди ночи после того, как на них напали в темном переулке.

— Приглашают, если этот совершенно незнакомый человек был не совсем незнакомцем, а тем, кто спас их от упомянутого нападения. И, между прочим, я тебя прогнала, а не приглашала. Ты уже был здесь, когда я вышла из ванной.

Он сердится из-за моей логики.

— Все это как минимум безрассудно.

— Смотри. Ты очаровал мою злющую соседку по квартире, которая ненавидит почти всех, но она дала тебе ключ. Ты взял для меня лекарство. Принес мне в больницу чистую одежду. Подарил мне книгу о жизни, смерти и любви. Затарил дорогой французской водой мой холодильник, где она, вероятно, в ужасе рыдала, когда осмотрелась. Так бы плохой парень не поступил. И ты не убедишь меня в обратном. Давайте двигаться дальше, пожалуйста.

Какое-то время он пристально меня изучает, потом снова переводит взгляд на ковер. Думает, опустив голову. Проводит большой лапищей по темным волосам, сжимает затылок и тяжело вздыхает.

— Перевернись на другой бок, — наконец низким голосом командует он.

Такой обжигающе горячий и неистовый, что адреналин взрывается в моей крови. С колотящимся сердцем я переворачиваюсь и широко распахнутыми глазами смотрю на стену.

Матрас шевелится, когда Лиам встает. До меня доносится шорох и скольжение ткани, затем матрас прогибается под тяжестью мужчины.