Борясь с желчью, подступившей к самому горлу, Мелисар выпрямился и дрожащей рукой поднял лук. На полусогнутых ногах он выглядывал из-за края горы, пытаясь вести себя как можно тише, но тело не слушалось. Его то и дело передергивало так, что приходилось вновь зажимать рот рукою. Пытаясь подавить это в себе, он старался разглядеть чудовище так, чтобы оно не заметило его самого. Мерные взмахи крыльев, от которых мириады мелких капель, вздымающиеся над водой, разлетались по всему залу, прекратились. Нещадный монстр сложил крылья и упал прямо на гору. Огромные пальцы, которые заканчивались острейшими когтями, пронзили камень так же легко, как хорошо наточенная секира вонзается в ствол дерева. В разные стороны разлетелись куски мха, осколки камней, белые ледяные кристаллы и брызги воды. Чудище без видимых усилий держалось на почти вертикальном склоне горы, свет которой теперь освещал все изгибы его мощного тела.
– Я знаю, что ты здесь, – его голос поверг Мелисара в ужас.
Он до последнего надеялся выбраться отсюда живым. Затаиться и дышать через раз хоть несколько дней, лишь бы выждать, пока оно уберется восвояси. Изнемогать от голода и жажды, но терпеть и ждать. Однако стеклянным, громким голосом оно лишило его этого.
– Ты лишь очередное кровавое пятно на плитах этого замка.
Тварь с обрызганным кровью телом медленно пронзала гору своими когтями, направляясь к Мелисару. Собрав всю волю в кулак, он выпрямился и отступил на несколько шагов от горы, чтобы предстать пред зверем и умереть от него как подобает. Это позволило ему сделать то, чего он желал и между тем боялся больше всего – узреть лик чудовища.
– Твоя храбрость – это безнадежность.
Голос зарождался в массивной грудной клетке твари и вырывался через ее отвратительный рот, которому до конца мешали закрыться два растущих из верхней челюсти искривленных в разные стороны клыка.
– Твоя сила – это отчаянье.
Тело походило на человеческое, но было в разы больше и сильнее. Ноги, как и руки, заканчивались длинными пальцами с когтями. Они были короче, но при этом изгибались в разные стороны не хуже громадных передних конечностей. От спины отрывались два сложенных крыла, перепончатые и заостренные на концах, они напоминали крылья летучей мыши. Мощные плечи и раздутые мышцы лишали даже призрачных надежд победить тварь своими силами.
– Твоя жизнь – ничто.
Тварь рокотала, изрыгая раз за разом из своих недр неподдельный гнев. Каждую последующую фразу Мелисар принимал как последние слова, услышанные им в этой жизни. Но чудище не спешило с расправой.
Наиболее отвратительным в нем было лицо. Клыки, сильно выпирающие скулы и подбородок, острый, как наконечник копья. Огромные брови, уши, будто те же уменьшенные крылья, и нос, впавший вглубь лица, как в ссохшемся человеческом черепе. Но что сразу бросалось в глаза – это цвет. Тварь вся была одного тона, напоминающего почерневший мрамор. Только глаза отливали темно-оранжевым и резко выделялись на фоне ее тела. Которое между тем местами было правильной, плавно перетекающей формы, а местами – на локтях, коленях и костяшках пальцев в особенности – настолько угловатым, что казалось, будто его высекли из камня.
Мелисар сделал еще пару шагов назад. Тварь, оттолкнувшись ногами и расколов при этом огромный валун, спрыгнула с горы на пол, прорубив в плитах при этом глубокие борозды. Она приземлилась как раз перед рваными кусками плоти погибшего парня. Под ними, растекаясь во все стороны, уже образовалась значительных размеров лужа темно-красного цвета. И хотя Мелисар понимал всю бессмысленность попыток дать какой-либо отпор, заканчивать так ему не хотелось. И, несмотря на то, что погибший парень был ему врагом, пытавшимся убить его, ему все равно было жаль его. Ни одно живое существо не заслуживает такой смерти. Мелисар вскинул руку и попытался выхватить стрелу из колчана, ведь поднимать ту, которую он обронил, было все равно, что склонить голову перед занесенной секирой палача.
Однако тварь была против его намерений. Крылья на ее спине раскрылись, после чего быстрым движением сошлись у нее перед лицом, послав в Мелисара мощный поток воздуха. Стрела вылетела из занесенной им над головой руки. Сдержав волну, посланную в него, Мелисар судорожно сглотнул. Рука так и осталась висеть в воздухе, бегая пальцами по оперениям с десятком стрел. Вынимать новую он не спешил.
– Ты медленный и жалкий. Ты разбудил меня своей первой стрелой, и я не позволю, чтобы еще хотя бы одна была пущена тобой.
Неожиданно Мелисар понял, откуда взялось чудовище. Он перевел взгляд на второй этаж. Да, так и есть. Во мраке больше не угадывались контуры ранее стоящего там каменного изваяния. В каждом из углов стояло по одному, теперь же один из закутков пустовал. Войдя в зал, он не придал им особого значения, и кажется, зря. Сейчас Мелисар понял, что это именно он разбудил эту тварь своей стрелой, пущенной на скорую руку в тогда еще живого и довольно прыткого парня с луком.
– Я целил не в тебя, – нерешительно ответил Мелисар.
– Ложь будет литься из уст любого, кому в лицо дохнет смерть, – произнесла тварь, медленно и по-кошачьи ступая в направлении своей очередной жертвы.
– Не думал, что порождение столь ужасного, изощренного и хитроумного замка не сможет отличить правду от лжи, – более смело и с вызовом воскликнул Мелисар.
Чудовище оторвало от пола свои передние конечности, приняв человекоподобную позу. Нижняя губа на его лице поползла вниз, обнажив ряд узких заостренных клыков. Оно издало рык, от которого задрожала даже гора. Мелкие осыпавшиеся с нее камни начали подрагивать, на мгновения отрываясь от холодных плит. Мелисар оглянулся, воспользовавшись тем, что, рыча, тварь, закрыла глаза. Позади он увидел небольшую дверь, сбитую из дерева и по краям окованную железными пластинами. Выход все-таки есть. Вот только как добраться до него быстрее, чем чудовище, которое одним прыжком может преодолеть половину чертога и пришпилить его своими когтями к полу?
– Я вырву твой язык и вложу его в великаний череп на пике этой горы, – пророкотала тварь.
Мелисар собрал всю силу своего духа.
– Его вымоет оттуда водой, глупое ты ничтожество!
Лицо чудовища искривило от злобы. Вслед своим словам Мелисар послал стрелу. Ослепленное гневом порождение замка уже не успевало уклониться или отразить ее крыльями. Наконечник ударил точно в шею, но древко не вошло в плоть, как ожидал Мелисар, а разлетелось на щепки. Сердце в его груди болезненно пропустило несколько тактов. Ноги чудища согнулись в коленях, в ответ рука Мелисара потянулась за второй стрелой. Тварь с силой оттолкнулась от плиты, по которой тут же прошла россыпь глубоких трещин, и вознеслась в воздух.
Парень смотрел, как она неумолимо несется на него, выставив когти вперед, и вместо того чтобы попытаться достичь заветной двери позади себя, он ринулся ей навстречу. Все, что он видел сейчас, – это ее огненные глаза, приближающиеся к нему с каждым мгновением. Сам до конца не понимая, что он делает, Мелисар за миг до того, как когти чудища должны были пронзить его тело, не замедляясь, упал на колени. Правая рука, высоко поднятая над головой и с зажатой в ней стрелой, вонзила ее острым концом в то, от чего Мелисар на бегу не мог оторвать глаз. Сам он не видел удара и не понимал, попал ли куда-то вообще. На коленях и выгнув при этом спину что есть силы назад, он проскользнул под брюхом у чудища, оставшись живым. Только когда тень полностью пронеслась над ним и обрушилась с неимоверным грохотом на плиты, он начал приходить в себя.
Будто выныривая из глубин неосязаемого океана, Мелисар провел левой рукой по взмокшему лбу. С правой, ощутив в ней боль, он выронил только обломок стрелы, который заканчивался оперением. Кажется, она разломилась надвое во время удара, при этом немного поранив его ладонь, но Мелисар был рад тому, что лучшую ее часть он все-таки оставил в теле чудовища.
Рык, звучащий позади него, не перешел на визг или крик, кажется, тварь до конца была пропитана злом замка, и человеческие слабости не были ей свойственны. Лишь ранее отчетливо звучащий гневный оттенок сменился болезненным. Мелисар слышал его словно из глубокой расщелины в земле, и только когда поднялся с колен, понял, что им пронизан весь зал. Он обернулся, чтобы увидеть, что же значит этот рык – победу или лишь ненадолго отсроченную смерть.