Однажды после семи часов вечера, когда руководящий штабной народ разъехался по домам, в дежурку ввалилась группа солдат. Им предстояло ехать на ночную работу куда-то в сторону Сокольников. Расселись, кто как мог, в тесном помещении. Ожидали полуторку. Закурили.
– Мужики, хотите расскажу, как я женился, – предложил ефрейтор Телегин.
– Когда ж это ты успел? – спросил его приятель по прозвищу Бауер.
– Неважно. Главное, что успел.
– А чего ж ты мне не рассказал? Жмот. На свадьбу пригласил бы.
– Какая там свадьба! Не было никакой свадьбы. Выпили с родней невесты пару поллитровок, вот и вся свадьба.
– Ну и что, теперь ты женатый?
– Не-а, теперь я обратно неженатый.
– Трепло!
– Подожди ты, Бауер, – вмешался Жора Кормухин. – Пусть расскажет.
– Еще в 110-м полку дело было, – начал Телегин. – В деревне, километров за пять от нашего расположения, познакомился я с одной Клавой. Я с ней и так, и сяк, а она ни в какую. Нет – и все! «Распишемся, тогда пожалуйста. Все вы одинаковые. Вам только одно и надо». Пару выходных я с ней дружил, и все мимо. А потом подумал, а чего не расписаться? «Только паспорта у меня нет, – говорю. – Я ж военнослужащий». Мать этой девицы спросила, а какой же у меня документ есть. «Красноармейская книжка, – говорю, – самый настоящий документ». Пошли в Сельсовет. Мне поставили запись в книжку, а у нее паспорта тоже не было, она ж колхозница. Расписались мы с ней в какой-то толстой книге и месяца два до самого расформирования полка, я был женатым. Хорошо было! Клашка моя была бабец – что надо. А потом на пересылке в Мичуринске, в сортире, я свою книжку потерял. Чистенькую мне выдали здесь.
– Ну и пройдоха, ты Лешка! А если искать будут? – спросил Кормухин.
– Да брось ты, кто там искать будет. А Клавке этой, ей же самой лучше, все-таки, замужем была.
– Слушай Леш, а за что тебя из сержантов перевели в ефрейторы? – спросил Бауер.
– Не знаешь за что понижают в звании? За нарушения!
Телегин закурил и посмотрел на часы.
– Значит так, – начал он. – В полку объявили соревнование, чья землянка будет лучше украшена ко дню Красной Армии. Наш комвзвода придумал на поперечных балках написать лозунги. Балки побелили, а писать решили красной, разведенной на клею, краской. Кисть лейтенант раздобыл в клубе. Я немного писал шрифты, мне и поручили это дело. Примастырился я кое-как, высота был порядка двух метров. В одной руке у меня банка с краской, в другой кисть. Я пишу буквы, а лейтенант стоит внизу в проходе между нарами и наблюдает. И как получилось, не пойму, то ли качнуло меня, то ли я оступился, только банка с краской опрокинулась и вылилась прямо на шинель лейтенанта. А шинель у него была новая, он ее из отреза на заказ пошил в Борисоглебске. Самая лучшая в батальоне шинель была. Как ее отмывали и отчищали, не знаю, а вот мне досталось. «Я тебе устрою», – пообещал лейтенант. И устроил. В ту же ночь вывел меня после отбоя из землянки, приказал взять лом и лопату и повел к сортиру. У каждой роты свой сортир был. А будка большая на восемь дырок. Заходим мы с тыла, где у сортиров устраивают открытое пространство для про́духа и для чистки. Взводный мне говорит: «Полезай вниз!». Я посмотрел, там все замерзло и под каждым очком наросли столбы говна, прямо в очко выпирают.
– Лезь и руби столбы! – приказывает лейтенант.
Я прыгнул вниз. Наверху от снега было все видно, а внизу темновато. Все схвачено морозом. Столбы, восемь штук, как под линейку стоят, книзу расширяются. Я тюкнул лопатой. Куда там, как бетон. Ломом долбанул, без толку. «Товарищ лейтенант, – говорю, – эти столбы взрывать надо, ломом их не возьмешь». «Руби!», – кричит взводный. Я выкинул наружу лом и лопату, выкарабкался сам и получился у нас с лейтенантом совсем плохой разговор. В общем, сначала трое суток губы, а потом комполка приказал срезать одну лычку.
– А как же новая шинель, – спросил Бауер.
– Я ж говорил, что отчистили.
Солдаты помолчали, потом Бауер сказал:
– А хорошо бы было подорвать эти столбы.
– Ты бы подорвал, только знаешь, что получилось бы? – спросил Жора Кормухин. – И сортир разнесло бы в щепки, и мерзлым говном весь лес закидало бы.
Прошел слух, что к октябрьским праздникам выдадут новое обмундирование и новые погоны. Не будет теперь среди солдат ни артиллеристов, ни пехотинцев, ни летчиков, а будут все, как один, только стройбатовцы. Капитан Филутин пристал ко мне, чтобы я проштамповал сотни четыре с половиной пар черных погон названием нашего стройбата – 124ОСБ. Я решил, что ни за что делать этого не буду, отобьюсь. И отбился. Начал рисовать портрет Сталина для Ленинской комнаты, о котором мне уже несколько раз говорил замполит. «Пусть Филутин попробует оторвать меня от такого важного политического дела», – подумал я.
Над Москвой закружились белые мухи. Что-то очень рано, еще октябрь не кончился, а уже снег. Как же не хочется этого снега, не хочется зимы. Конечно, этот снег растает, но останется в сознании напоминание о быстротечности времени. Зима. Одиночество, неудовлетворенность. Кто одинок осенью, тот будет долго одинок.
Кроме ефрейтора Телегина, в первой роте есть еще один ефрейтор – Сычковский, тихий, смирный и безотказный человек.
– А кто такой мулла? – спросил он у своего соседа по койке солдата Крыгина.
– Не знаю, – ответил Крыгин, – наверно ишак какой-нибудь.
– Сам ты ишак, – сердито отозвался Шингельбаев. – Мулла – это мулла. Покричит и все идут Аллаху молиться.
– Ну, у тебя свой Бог, – примирительно заявил Сычковский, – а у меня Господи Иисусе.
Мне часто приходила мысль о том, что же такое комсорг батальона? Главное, чем должны заниматься солдаты стройбата, это работать на стройках и желательно хорошо работать. Кроме этого, они должны выполнять требования внутреннего распорядка своей части. Зачем к этому их загружать еще участием в так называемой, деятельности комсомольской организации, основными признаками которой являются комсомольские собрания, уплата членских взносов, изучение Устава ВЛКСМ и выполнение каких-то там поручений. Для чего это все? Для того чтобы «весело и с песней нести бревнышко»? Неужели от того, что солдат стройбата не просто солдат, а еще и комсомолец у него прочнее и качественнее будет получаться кирпичная кладка или крепче будет держаться на стене штукатурка? Какая разница, комсомолец или не комсомолец таскает бетонный раствор на пятый этаж? Я понимал, что может сложиться такая ситуация, при которой часть общества может объединиться в какую-то организацию. Но это имеет смысл только в том случае, когда организация отвечает решению каких-то реальных жизненных потребностей людей. А комсомол? Он сам по себе, а солдатская жизнь в стройбате идет сама по себе. Лучше бы каким-то материальным воздействием улучшать солдатскую жизнь и службу и материальным же стимулированием повышать трудовые показания.
В средине октября я был в Политотделе спецчастей Москвы на совещании секретарей комсомольских организаций отдельных батальонов и полков. Практически, никакого совещания не было, потому что никто ни с кем на этом совещании не совещался. Все было как обычно, начальники говорили, а подчиненные слушали. Доклад о подготовке и проведении отчетно-выборных собраний в частях делал начальник Политотдела полковник Воронов. Говорил хорошо. Но из его слов становилось понятно, что главным признаком, характеризующим работу комсомольской организации, будет качество проведения этих самых отчетов и выборов. Посещаемость, активность, подготовка выступающих, подбор кандидатур в бюро и т. д. Опять же все сводится к тому, что организация работает сама на себя.
По вопросу подготовки празднования 28-летия ВЛКСМ выступил капитан Б. Он заместитель начальника Политотдела по комсомольской работе – товарищ из того же ряда, что и все комсорги, которых мне довелось встречать за свою службу. Все они, похоже, воспитаны «Тимуром и его командой». «Заострить внимание…», «Навести надлежащий порядок…», «Повысить идейно-политический уровень…», «Проявить инициативу…» и многое в таком же роде можно было услышать в выступлении комсомольского руководителя. Обогащенный этими наставлениями, я вернулся на свою Красноказарменную улицу.
