К середине лета демобилизация старших возрастов закончилась. Левченко уехал домой, а старшиной первой роты стал мой дружок Толя Шипарев. В паре с капитаном Тарасовым они содержали роту в полном порядке, насколько это возможно в условиях стройбата. Оба они были людьми совершенно бесконфликтными и выгодно отличались от прочих командирствующих людей отдельного строительного батальона.

Однажды я решил проведать земляка и заглянул в Главный госпиталь. Кстати и по комсомольским делам надо было кое-что проверить. В казарме был полный порядок. Дневальный сидел у тумбочки. Когда я вошел, он встал. Не велика птица – старший сержант, но по масштабу комсорг относится к батальонному руководству. Старшину я застал занятым проверкой санитарного хозяйства Кости Никитина. Все, что предусматривалось списком, утвержденным начальником санчасти батальона, в полном наличии имелось в ротной аптечке.

– Посмотри, если еще что надо, напиши список, – сказал Шипарев. – Я зайду к Голубеву.

Костя запер свой шкафчик и обратился ко мне:

– Вы, товарищ старший сержант, в штабе находитесь, может, вы знаете, какой теперь срок службы в армии?

Мы с Анатолием переглянулись и ничего не сказали Косте, потому что ни я, ни Анатолий не имели ни малейшего представления, как следует отвечать на такой вопрос. А Костя, ротный санинструктор, прослуживший в армии всего полгода, неудовлетворенный нашим молчанием, объяснил нам, почему он интересуется продолжительностью срока своей службы:

– Вот уже во втором письме мама спрашивает, сколько я буду находиться в армии. А я не знаю, что ей ответить.

– Дело такое, Константин. И твой старшина, и я в один день призывались в армию. С того дня прошло больше трех с половиной лет и представь себе, что ни я, ни старшина и никто другой не может знать, сколько нам еще предстоит служить в армии, – объяснил я Никитину. – А маме напиши, что вопрос о сроках службы пока еще не решен в связи с прошедшей войной. Пусть мама потерпит.

– Ну вот, опять терпеть. Похоронка на отца пришла, она терпела, и мне все говорила, ты потерпи, время такое, все хорошо будет. А хорошего ничего и не было. Теперь вот меня забрали и ей опять терпеть надо.

Замполит завел такой порядок, чтобы ежедневно парторг и я в 9 часов утра находились в политчасти на своих рабочих местах. Парторг находил причины для избежания этого требования, а я неукоснительно выполнял его. Сам же замполит не всякий день появлялся к этому времени на службу. В таких случаях я выставлял на стол картотеку учета членов ВЛКСМ или еще какие-нибудь папки из своего хозяйства, а сам занимался личными делами: читал, писал письма, а одно время затеял писать рецензии на исторические кинофильмы. Подтолкнуло меня к этому занятию то, что в кинофильме «Лермонтов» я усмотрел некоторые отступления от истинной биографии поэта. Учтиво и достаточно аргументировано я изложил свои замечания на нескольких страницах писчей бумаги и отослал в «Литературную газету». Очень скоро пришел ответ очень короткий, но исчерпывающий: «Ваши замечания относительно кинофильма “Лермонтов” во многом верны и небезынтересны, но этот кинофильм вышел на экраны несколько лет назад и возвращаться к нему редакция не считает возможным, так как перед нами стоят другие более актуальные вопросы».

Я, собственно, и не рассчитывал на публикацию. Мне хотелось, чтобы мои замечания стали известны создателям фильма, так как искажения истины в биографии великого поэта, на мой взгляд, недопустимы. Потом я еще написал рецензию на только что вышедший на экраны кинофильм «Адмирал Нахимов»… Потом я понял бесперспективность своих писаний на киношные темы и оставил это занятие. Но потребность в сочинительстве во мне не иссякла и я написал очерк в «Комсомольскую правду». Как я и полагал, мне удалось доходчиво и убедительно рассказать в своем сочинении о приеме в пионеры детей начальной школы в моем родном городе. Весь упор в этом рассказе был направлен на то, что после страшного голода тридцать второго и третьего годов младшие школьники, поступая в пионеры, начинали понимать, что они не брошены страной на произвол судьбы, а становятся пусть маленькой, но все же частичкой советского общества. Красные галстуки для этих ребят были огоньками надежды на справедливость и лучшую жизнь. Я рассказал, что это событие совпало с отменой хлебных карточек осенью тридцать четвертого года и о том, как я со своим дружком Алексеем Копыловым на большой переменке бегали в магазин и покупали себе по сто граммов хлеба. Естественно, было в моем очерке достаточно оптимизма и всякого такого, что должно быть в газетном материале. Из «Комсомольской правды», мне ответили, что мое сочинение им понравилось, но пионерская тематика достаточно широко отражена в различных публикациях в прежние годы. «Пишите нам, мы будем внимательно относиться к вашим работам. Не огорчайтесь, если не все ваши материалы будут публиковаться. Вот вам такое задание: напишите, как организована спортивная работа в вашей части».

«Как страшно далеки вы от народа», – подумал я. Спортивная работа в стройбате! Неужели вы не знаете, что такое стройбат? О чем вы, уважаемые? Больше я в «Комсомольскую правду» не писал. И вообще, никуда ничего не посылал.

Всеми этими писаниями в основном я занимался по вечерам, когда все штабные работники разъезжались по домам, штаб затихал и только один дежурный по штабу кемарил у телефона. Это было мое, старшего сержанта Мосягина, время. Я много читал. Однажды мне попалась необыкновенно интересная для меня книга: «Литературные этюды», фамилия автора которой была более, чем странной – Луппол. В книге было много материалов о жизни и творчестве Пушкина, Толстова, Маяковского, Горького, Руставели, Гёте, Гейне, Беранже. Мешало мне только то, что автор со странной фамилией как-то так строил свои «этюды», что все, о ком он писал, были истинными борцами за построение социализма и коммунизма.

Автор со всей активностью утверждал, что главным в творчестве Пушкина была борьба против самодержавия, крепостничества и мещанства и в его творчестве «налицо все элементы революционной традиции». «К нерукотворному памятнику Пушкина привела нас народная тропа социализма». Пушкин, как утверждает Луппол, учил нас гордости трудящегося человека, которой, в конечном счете, научил «нас великий Сталин».

О Горьком Луппол говорит, что «Горький указывает… единственно правдивый и действенный путь, путь революционного служения человечеству, путь к коммунизму».

О ком бы ни писал именитый советский ученый: о Гёте, Руставели или Беранже, – всех он объединял в единый ряд провозвестников борьбы за утверждение коммунистических идей в построении будущего общества. Вот что он говорит о Гейне: «Гейне… понял, наконец, идею коммунизма и доверился ей». «Таким его знал… Карл Маркс, и таким его знает, любит и ценит современный рабочий класс». А вот какими словами он завершает свой «Этюд» о Шота Руставели: великий Шота «…воспитывает в нас художественное чувство и укрепляет в любви и верности к новой социалистической родине».

Таких примеров можно было бы приводить множество. Но, несмотря на эту революционную окраску, мне интересны были профессиональные сведения и литературные толкования автора о творчестве великих поэтов и писателей. Огромная эрудиция автора была бесспорной. Вечерами в штабе я читал эту книгу и многое другое.

Последнее время в плане борьбы с буржуазной идеологией и с тлетворным влиянием западной культуры на советское общество во всей стране проводилась кампания борьбы с космополитизмом. В газетах и по радио постоянно писали и говорили о том, что в нашем обществе имеются такие люди, которых иначе, как безродными космополитами назвать нельзя. Они клевещут, утверждая преимущество западного образа жизни перед нашей советской действительностью. Газеты призывали к бдительности и разоблачению подобных вражеских вылазок в нашем обществе. Пресса и радиовещание развернули мощный информационный шквал аргументации, посвященной и тому, что история имеет неоспоримые доказательства приоритета нашей страны во многих областях науки, искусства и в организации общественной и бытовой жизни. Все средства информации утверждали, что все главнейшие достижения человеческого разума впервые свершались в России. Первый паровоз придумали в России, велосипед изобрели в России, лыжи и коньки впервые появились в России, радио и телефон имеют российское происхождение, колесо впервые возникло в России и самолет тоже придумали в России. Первая опера, первое кино, – все, все начиналось только в России.