Сахаров занял им полторы тысячи безо всякой расписки, зная, что честнее Возников у него друзей нет и не будет. Дача его располагалась не так уж и близко от Возниковской, километрах в полутора, но разве могло такое расстояние помешать дружбе летчиков-фронтовиков? Очень часто сиживали они с Михаилом за столом под яблонями то у одного, то у другого на даче и под чай со смородиновым и крыжовниковым листом вспоминали горячие дни своей лихой фронтовой молодости. По понятным причинам рассказывал в основном Сахаров, который крепко уважал Егоровича за его скромность: всякий раз, когда он просил Михаила рассказать о том, как он получил свою медаль «За боевые заслуги», Михаил отмахивался и с улыбкой говорил, что за компанию, какие там могут быть подвиги у техника? Ну, что сказать: настоящие герои не любят кричать о своих подвигах, уважительно думал Сахаров. В конце концов он, правда, разобрался в ситуации и понял, что на Забайкальском фронте для авиации на самом деле не было работы в ту короткую войну, но с большим удовольствием слушал Мишины рассказы об охоте с самолета на монгольских оленей холодной зимой сорок четвертого и о прочей маньчжурской экзотике. Короче, Сахарова, счастливого владельца «Москвича», долго уговаривать не пришлось. Хватило и на машину, и на первый взнос в гаражный кооператив, который как на заказ стали строить в соседнем микрорайоне. И вот, наконец, наступил этот счастливый день! – Надежда Иосифовна с удовольствием констатировала, что дом у них теперь – полная чаша. В самом деле, их вполне обычная семья (если не считать ее не самых высоких знакомств в министерстве торговли) собрала-таки к своему полувековому юбилею полный флеш-рояль советской райской жизни: квартира, машина, дача, да еще и гараж в придачу.

От шикарного по тем временам приобретения, однако, выиграл больше всех не Михаил, а его сын Володя, выросший к тому времени в симпатичного, стройного и крепкого двадцатичетырехлетнего мужчину. На вторую неделю езды в Михаила Егоровича на светофоре чуть не въехал КАМАЗ, доведя его до предынфарктного состояния, и он отдал ключи своему сыну – в скором времени выпускнику Алма-Атинского Политехнического. Володя, к тому времени уже успел поступить в Рижский авиационный институт, отучиться там первый семестр, вылететь оттуда за драку, перевестись и закончить Алма-атинский Политех. Материны гены, им спасибо. Хорошо, не стали записывать драку в характеристику, да и дрался он за компанию, что называется, все побежали, и я побежал.

«Вы не представляете, – говорил он потом приемной комиссии в Алма-Ате, глядя на них честными глазами комсомольца-ударника – как обидно было уезжать. Но ничего не поделаешь: там для меня не климат. Разве это дело – из поликлиники с осени по весну не вылазил! Обидно, конечно, что летчика из меня не получилось, но, геолог должен выйти хороший».

Как не пойти неудавшемуся летчику навстречу? И Владимира зачислили на второй курс геологического факультета, который он успешно заканчивал уже через несколько недель – занятия закончились, оставалось сдать экзамены. Возник-младший был даже не на седьмом, а на семьдесят седьмом небе от счастья. Очень немногие студенты в то время в Алма-Ате могли похвастаться любым автомобилем вообще, чего уж говорить о новеньких «Жигулях»! Это был главный билет в лотерее. Володя отрастил модную бородку, ходил по своему университету с фотоаппаратом «Зенит» на шее, поигрывал ключами от «своей машины» и с удовольствием отмечал на себе косые томные взгляды девушек и хмурые взоры парней.

Но это было еще не все пролившееся на него счастье. Старшая сестра Люба вскоре упорхнула из их трехкомнатного гнезда, сначала в командировку, а потом и насовсем, в другой казахстанский город, Караганду. Где составила семейное счастье молодому инженеру связи, тоже, кстати Владимиру и, таким образом, оставила своему брату в полное распоряжение отдельную комнату. Возник-младший тут же поставил на дверь в нее английский замок, сделав ее неприступной для несанкционированного доступа родителей. Таким образом, его нередкие гостьи, с которыми он любил в темноте проявлять отснятые кадры их прогулок, теперь могли не беспокоиться за порчу негативов и заодно своей репутации. Но однажды будущий отец Яса встретил Людмилу в новеньком, только что открытом плавательном бассейне и запал на красавицу-студентку четвертого курса медицинского института так, что остальным пассиям пришлось в тот же миг отойти в сторону. Миндалевидные зеленые глаза на широкоскулом лице, немного вздернутый аккуратный носик, и умопомрачительная фигура сделали свое дело очень быстро. Владимир не мог больше сопротивляться зову сердца и других органов, и через полгода попросил ее руки. На что красавица Людмила согласилась, долго не раздумывая.

Будущая мама Яса уже давно росла без отца, тоже, кстати, бывшего военного. Николай и до, и после развода с матерью Людмилы, Натальей Филипповной регулярно пил беленькую, совершенно не принимая участия в воспитании своей единственной дочери. Мать Людмилы поначалу терпела его попойки и следовавшие за ними бурные сцены ревности, но когда к этому прибавились еще и ночевки вне дома, чаша переполнилась. После одной из таких гулянок она собрала в два чемодана все его вещи и на глазах у семилетней дочери выставила их за дверь. Николаю утром уже нельзя было попасть внутрь, дверь ему Наталья не открыла. Вместо этого ему пришлось выслушать монолог жены через форточку. Он был короткий, но очень исчерпывающий: Наталья Филипповна подготовилась, и выдала Николаю и адрес его сердечной утешительницы, и ее имя, и даже место ее жительства и работы. Выслушав, Николай все понял, вздохнул, грустно сплюнул, забрал чемоданы и исчез с глаз и из жизни своих жены и дочери навсегда. Шестнадцатилетняя Люда при получении паспорта взяла девичью фамилию матери, и фамилию мужа после свадьбы. На свадьбу, разумеется, его тоже не позвали, на рождение внука тем более. Яс так никогда и не увидел за всю свою жизнь своего второго дедушку Николая. Только будучи уже юношей, рассматривая старые фотографии, он заочно познакомился с ним, но к тому времени Николай уже покинул мир живых.

Свадьбу будущие родители справили весело и широко в начале марта тысяча девятьсот семьдесят второго года, за полтора года до рождения Яса. Гуляли свадьбу по обычаям места, времени и социального положения брачующихся в светлой столовой микрорайона №1, которую друзья и родственники новобрачных украсили разноцветными воздушными шарами. Благодаря двум огромным колонкам – их друзьям жениха пришлось переть с другого конца города на автобусе – свадьбу было слышно не только во всем первом микрорайоне, но и в их родном третьем, и в соседнем втором. Было весело и жарко, и гости выскакивали на крыльцо покурить, не надевая пиджаков – мартовская ночь выдалась на удивление теплой, точь-в-точь как взгляды молодых во время криков «горько!». А когда музыка стихла, и гости разошлись, счастливый Владимир понес молодую Людмилу домой на руках, жить-поживать и детей наживать. Хотя на тот момент его больше интересовал, конечно, не результат, а сам процесс.

Вот в какой семье, в каком месте и в какое время начался жизненный путь Яса.

Прошло всего полгода со времени первого испытания судьбой Яса на прочность штукатуркой. Историю эту уже пересказали всем соседям по их родной улице Охотской, так что Лиля Дмитриевна стала самой настоящей звездой всего Геологостроя. Что уж говорить о семье Возников – Владимир и Людмила ее негласно и бессознательно канонизировали. Она и сама чувствовала себя неким ангелом-хранителем Яса и по собственной инициативе часто с любовью навещала его, подгадывая свои посиделки с Натальей Филипповной под визиты маленького Яса на Охотскую на выходные и по праздникам.

Уже давно закончилось лето, первое лето в жизни Яса, но погода стояла хорошая, как это часто было в середине осени в Алма-Ате. Клубника и черешня уже отошли, но Яс, не так давно расставшийся с материнской сиськой, пока еще ничего не знал о них, поэтому и не горевал. Он уже не ползал, а скакал, как лягушка по покрывалу, расстилаемому к его приезду между черешен на теплой осенней траве, при этом то и дело норовя вылезти за его пределы. У бабушек росли ландыши, которые, когда цвели в мае, пахли, как первое свидание с раем. Выкрашенные ярко-зеленой краской дощатые калитка и забор надежно оберегались огромной липой, растущей слева от калитки. Цветущая липа тоже пахла раем, но только уже в июне, так же, как и мясистые пурпурные пионы, которые росли за черешнями, в глубине сада. А дальше от пионов, ближе к дощатому туалету (теплого туалета этот дом так никогда и не увидит) рос тонкий, весь в суставах обрезанных веток персик – этот напоминал о рае в августе, когда созревали его огромные красные бомбы плодов. И, наконец, колированная черешня у туалета, сильно отличающаяся от остальных своих сестер и листьями, и плодами. Она давала огромные, темно-бордовые, почти черные самые сладкие черешни в округе, всегда собирая только восторженные отзывы во время угощения ею соседей. Вот какой мир окружал Яса в его первый год. В ноябре теплые дни закончились, и его родители стали намного реже наведываться на Охотскую, 25, предпочитая вместо этого наблюдать со своего четвертого этажа в 3-м микрорайоне, как первый мокрый снег ложится на асфальт и зеленые, местами побуревшие листья бульденежа внизу под окнами.